Потом явились вахтенные, которые разогнали честную компанию «на хрен с палубы». Вахта, ясное дело, пилотской смены. Пришли визуально контролировать стыковочный маневр, для чего, собственно, предназначалась обзорная галерея. А вовсе не для праздных посиделок.

Конечно, звездолет в состоянии причалить самостоятельно, вообще на автоматике. Но по уставу положено. Установлены два кресла с пультами, а панорамные иллюминаторы являются интегрированными экранами, вроде остекления кабин на флуггерах.

— Эх! Домой-то как охота! — воскликнул кто-то из штурмовиков, пока мы толпились у выхода с галереи.

— Сначала Хосров отутюжим в отместку за Москву, — ответил ему другой.

Цапко пробубнил, ни к кому не обращаясь, но его все услышали. Пробубнил, конечно же, мрачнющим тоном:

— Хрен вам, а не Хосров. Младенец сообразит, что будем брать Паркиду.

Не знаю насчет младенца, но размышления у меня были, так что я поспешил отловить Цапко на следующий день. Это несложно. Сергей — обычный летчик, а где обычный летчик может пропадать на маленьком «Дзуйхо», где и пропасть толком негде?

Все просто: мы пошли на вылет — дежурная вахта истребителей. Восемь часов, смена принимает «Асмодей», неутомимо причесывающий подступы к базе локаторами, и — домой.

Дома, на ангарной палубе, я сдал свой «Дюрандаль» ситуативно желчному Семену Симкину и зашагал к машине Цапко. Сергей разбирался со своим принимающим, мичманом техслужбы Валерой Родниным.

Ваш покорный слуга водрузил зад поверх ящика — упаковки к 37-мм снарядам — и плотно уставился в Сергееву спину, чтобы тот ощутил присутствие. Он ощутил и обернулся.

— Валера, смотри сам: новая машина, только со сборки, а правый воздушный руль уже пашет через раз. Надо что-то решать.

— Скажи, лейтенант, за каким тебе воздушный руль в космосе?

— Положено, мичман, положено уставом! Проверка всех систем перед вылетом. Я бы мог вообще с вахты сняться по причине технической неисправности, а отвечать тебе.

— Зануда ты, Сергей.

— Я просто жить хочу. Разбирайся в темпе, а то будет рапорт, ты меня знаешь! — Цапко покинул Роднина, озабоченно чесавшего затылок, и сел рядом на ящик.

— Андрей. — Такое у него было дежурное приветствие.

— Привет, Серега. — Я протянул руку, которую Цапко с видимой неохотой потряс.

— Ненавижу, когда меня называют Серегой.

— Что там у тебя с рулями?

— Да на правой плоскости закрылок не выпускается, хоть плачь. — Цапко метнул злой взгляд в спину мичмана, который с ответственным видом общался по рации. — В космосе до этого руля как до пульсара в системе Большой Похрен. А вообще — непорядок. Сам понимаешь.

Я закивал: понимаю, конечно. Не дай бог, срочное перебазирование и придется нырять в атмосферу планеты! У «Дюрандаля» плоскости механизированы на феноменальном уровне, но даже один нерабочий закрылок может стоить жизни.

К «Дюрандалю» подкатила ремплатформа, с нее сошли два техника и принялись совещаться с Валерой.

— Да, Роднина ты напряг по делу. Ты мне вот что скажи: насчет Паркиды откуда узнал?

Цапко глянул на меня, не поворачивая головы, зато знатно изогнув бровь.

— Услышал все-таки… Курить будешь? — В его руке появилась пачка сигарет.

— Буду. Попробуй не услышать! Ты так шепчешь, что через капитальную переборку слышно.

Сигареты сошлись над огнем моей зажигалки, и пару секунд мы вкусно причмокивали, раздувая «топку здоровья».

— Я ничего точно не знаю, но вывод простой: оттяпаем у клона Паркиду, и они сразу запросят мира, — сказал Цапко, заложив ногу на ногу. — Конкордианцы — не идиоты. Их единственный козырь — неограниченный запас люксогена. Весь люксоген идет с Паркиды. Нет Паркиды — нет люксогена, воевать не на чем, потому что флот встал. Точка. А штурмовать Вэртрагну — пустой номер. Ну разметелим мы метрополию, и что?

— Хоть душа отдохнет, — ответил я сквозь зажатый в зубах фильтр, скручивая бумажный кулек, чтобы было куда стряхивать пепел.

Цапко отнял бумажку и извлек из кармана манерную пепельницу с откидной крышкой. Не поделка какая-нибудь, что вытачивали из титанировых неликвидов наши умельцы. Дорогая вещь ювелирной работы, явно из серебра, явно подарочная.

— Это наукой не доказано, насчет души. Нам войну выигрывать надо, а не утешаться, что, вот, сучьи клоны Москву сожгли, а мы им за это — Хосров.

Правильные мысли. Я думал так же, но не с кем было поделиться. Во-первых, некогда. Во-вторых, лишний раз болтать о секретной цели наступления — не самая мудрая позиция.

Догадался?

Ну так и молчи в тряпочку, раз такой умный.

Мы с Цапко хором затянулись, и я понял, что оба смотрим на переборку, где трехметровая плакатная женщина с суровым лицом предупреждала: «Не болтай!»

— Откуда такая шикарная пепельница, Сергей?

— Подарок, — коротко бросил он.

— Ясно, что подарок. От кого?

— Не твое дело, Румянцев. — Лейтенант снова сделался нелюдим. Пора откланиваться, судя по всему.

И точно.

К «Дюрандалю» подошел Симкин — самый опытный техник Галактики. Он послушал жалобы Валеры, забрался в кокпит, что-то покрутил — и, пожалуйте, флуггер выпустил закрылок и помахал им в воздухе.

— Ну что? — Семен показался из кабины. — У кого руки из жопы? У тебя, Роднин, или у товарища пилота? Почему у меня все работает?!

Цапко раздавил сигарету и устремился к машине. Точно, пора валить, пока не достало отдачей — уж очень боевое настроение наблюдалось на лицах Симкина и Цапко. Сейчас ведь начнут выгрызать печенки друг другу, а потом и за окружающих примутся.

Я сбежал.

Ангарный лифт до третьей палубы, а в коридоре…

Вместо блаженного спокойствия меня захлестнул водоворот: людей, слов, громких криков, суеты. По выходу из лифта чей-то ботинок пребольно отдавил ногу.

Ого!

Да тут целый митинг!

Лифтовая площадка вообще-то располагает. Места много. А как иначе? Лифты — залог оперативного приведения экипажа по боевому расписанию. Поэтому размеры площадок рассчитаны так, чтобы никогда и ни при каких обстоятельствах здесь не возникало заторов. Жилая палуба — не исключение.

Напротив лифтов над головами многолюдного собрания возвышалась голова моего тезки, Андрея Белоконя. Его пресс-офицерская карьера на «Трех Святителях» закончилась в связи с безвозвратной убылью матчасти, но должность и энтузиазм остались.

Белоконь еще и комэск-раз, так что его воспитанники были в центре митинга в полном составе. Ну конечно: Свешников, Вельский, Рахолла, Гаврин, Сумароков, Цимисхий… да все здесь. Знакомые затылки в две шеренги.

Интересно, куда взгромоздился Белоконь, раз так здорово возвышается — по пояс над людским озером.

— …месть, товарищи! Справедливое воздаяние! Когда мы пойдем на вылет, наши сердца должны пламенеть ненавистью! Клоны опять и опять переходят границы законов войны и человечности! Так неужели мы будем терпеть?! Доколе, товарищи?! Пусть славное имя «Принца Астурийского» огненным отпечатком останется в наших душах, чтобы рука не дрогнула, чтобы даже тень сомнения не закралась, когда быстрые крылья наших могучих машин понесут расплату коварному врагу! Итак: нет — жалости! Нет — пощаде!

Ужас какой.

Задыхается, размахивает свернутыми в трубку бумагами и продолжает вещать. И ведь прет Белоконя на чистом духе, без всяких допингов!

Я оглядел ближайших соседей.

Во! Связист Илларион Забалуев. То что нужно! Связисты всегда в курсе всех событий.

— Товарищ капитан третьего ранга… — прошептал я, аккуратно дергая нужный рукав.

— А? — Он обернулся.

— Вы не знаете, что случилось? А то я только с вахты. И тут такое. — Свистящий шепот, нас еле слышно из-за белоконного грохота от переборки до переборки.

— Шифровка из штаба флота! — Кап-три наклонялся поближе. — Клоны применили термоядерные торпеды по авианосцу «Принц Астурийский»!

Я обомлел.

Ноги сделались ватные.

Это вам не какие-то иокастинские слухи насчет линкора «Пересвет». Это шифровка из штаба! Если штаб распространяет такую информацию среди личного состава (или с чего бы Белоконю так надрываться?), значит, неминуемо последуют оргвыводы.