причастен он. Так что давай мозгами шевелить в другую сторону. А пока вытаскивай из
вытрезвителя своего Мартьянова...
— Ох! — выдохнул Алферов.— Тоже, поди, пустой номер, как вы говорите.
— Что так?
— Так я ведь его от зыбки знаю... Ну, был в свое время человек, семьей жил как
полагается. А потом связался с одной бабенкой: маленькая, тощенькая, смотреть не на что. И
присох... Не знаю, может, с секретом каким была. Двоих ребятишек бросил! Ну и мотался возле
нее с год. А потом, видно, стала и она ограничивать его от питья. Так он собрал ее барахло и
самую настоящую торговлю открыл. Взяли мы его тогда, хотели привлекать. И что вы думаете?
Та матанька слезами выревела его: сама, говорит, ему все отдала, деньги нужны были. Хоть
тресни, стоит на своем. А без пострадавшей какое уголовное дело?.. В те времена он и работал
на заводе-то электриком, хорошим специалистом считался. Только все равно вытерпеть его не
могли: выгнали за пьянку.
Алферову, видимо, не хотелось идти за Мартьяновым, поэтому он закурил и продолжал
рассказывать о своем подопечном:
— А Вишняков наш, хоть и самый старый в горотделе, а про людей мало знает. Да и откуда
ему, если сам нелюдим. Он же пенсии ждет — и все. У Кольки-то Мартьянова сейчас руки
трясутся, ему щипцами провод и не поймать... Правда, на руку он не чист, все знают. Когда его с
завода прогнали, он через какую-то родню устроился на лесосклад в леспромхозе. Там его уж
как полагается застукали: пропили с дружком машину леса. Колька, если бы один завяз, не
выпутался. А дружок его, шофер, мужик крепкий, взял да и возместил убыток. Документы на
скорую руку состряпали, и вышло, что лес купили по закону. Так и миновал суда, хотя на работе
после этого держать не стали... В общем, где ни появлялся — везде один конец. На зерноскладе
последний случай был года три назад. За кражу мешка зерна привлекли. Так суд его на поруки
общественности отдал!
— Ладно. Хватит мартьяновской биографии. Давай посмотрим на него в натуральном
виде,— остановил Алферова Чернов.
Тот еще потоптался с минуту в кабинете и только потом со вздохом вышел.
...Николай Мартьянов вбежал в кабинет Чернова торопливо, как будто опаздывал. Он
почтительно поздоровался, даже поклонился слегка и сел без приглашения у стола, всем своим
видом выражая готовность к предстоящему разговору.
— Трясет? — спросил его Чернов.
— Трясет,— радостно признался Мартьянов, доверчиво хохотнув, словно надеялся, что
ему нальют стаканчик для опохмелки.
— И часто так у тебя?
— Нет,— он приложил руку к сердцу.— Честное слово, только сегодня. И то не из-за себя.
Всю жизнь, сызмалетства, привык в бане париться, а в вытрезвиловке без спросу ополоснули
холодной водой. Ну, это еще можно стерпеть. А потом-то не под стеганое одеяло положили, а
под простыню. Сразу и зачакал зубами, как будто к домовому в гости пришел. Теперь неделю не
отогреться, честное слово! Господь спас бы от чахотки, а то копыта отброшу ни за что...
— Что ты тут антимонию разводишь,— не выдержал Алферов.— Каждый божий день
пьешь.
— Так помаленьку же, Василий Васильевич, только и помуслю стакан, чтобы совсем-то не
отвыкнуть, честное слово!
Чернов внимательно следил за ним, видя, как угодливость труса переплетается с
хитростью проходимца, которому ничего не стоит прикинуться дурачком, а если не пройдет —
расплакаться настоящими слезами. Ему противно было участвовать в этом дешевом спектакле, и
он спросил его резко, со строгостью, исключающей всякое пустословие:
— Откуда у вас эти ботинки?
— Чего?! — вылупил глаза Мартьянов.
— Ботинки, которые надеты на вас, откуда, спрашиваю?
— Ах, ботинки!.. Ботинки... Так это же память о производственной деятельности на нашем
Нижнесергинском металлургическом заводе, которому я отдал восемь лет своей трудовой
жизни! Как ушел оттуда...
— Выгнали за пьянку,— поправил Алферов.
— Что вы сказали, Василий Васильевич? — осведомился Мартьянов.
— Рассказывайте,— подхлестнул его Чернов.
— Значит, как освободили меня там от обязанностей, я сначала их не носил,— показал он
на ботинки. И объяснил: — А вот в данный момент маленько обеднял, так что совсем не до
моды стало...
— Расскажите о своей выпивке позавчерашней со сторожем галантерейного магазина
Епифановым,— не давал ему передохнуть Чернов.
— Обыкновенно.
— Что за причина была?
— Так разве по причинам выпивают? — спросил он, взглянув на Чернова. Но столкнулся с
таким холодным взглядом, что поперхнулся и закашлялся.— Как вам сказать? От привычки все у
меня: не могу в одиночестве и глотка проглотить, честное слово!
— Врешь,— констатировал Алферов.
— Да что вы меня позорите зазря, Василий Васильевич? Вроде бы на одной улице с вами
живем, могли бы знать...
— Потому и говорю,— урезонил его участковый.— На нашей улице ни одной канавы не
осталось, в которой бы ты не полежал. И всегда в одиночестве.
— Эх! — обиженно махнул рукой Мартьянов.— Зачем же мешать все в кучу? То, что,
бывало, до дому не мог дотянуть, так ведь это от слабого здоровья: всю жизнь на тяжелой
работе, надорвался уж. А что бы...
— Так расскажите все-таки о пьянке с Епифановым,— остановил его Чернов.
— Выпили, да и все. Давно не виделись, чего тут объяснять?
Мартьянов при разговоре поглаживал все время свои коленки, словно они болели у него. И
вдруг Чернов заметил, что рука у него поранена.
— А где вы поранили руку? — спросил сразу же.
— Там же и поранил, у Епифанова,— ответил Мартьянов машинально, не вникая в суть
вопроса.
— Каким образом?
— По нечаянности, ясное дело. Капусту эту, морскую, откупоривал. ножом, а он
соскользнул. Вот и поранился немного...
— Не везет...— Олег Владимирович соображал, как похитрее проверить его.
А Мартьянов тут же ухватился за его слова:
— Всю жизнь не везет, честное слово! Да хоть бы из-за себя, так не обидно было. А то все
по случайности...
— Вы почему все время ежитесь? Действительно мерзнете, что ли? — спросил его
участливо.
— Сразу же сказал,— оживился Мартьянов,— что лихорадку схватил в вытрезвителе.— И
пожаловался: — Что за порядки ввели: под простыню людей класть, как покойников в
катаверной?
— Мы простудили, мы и вылечить можем,— сказал весело Чернов.
— А как? — весь обратился в любопытство Мартьянов.
— В больницу положим.
— А...— разочарованно протянул он.— Можно, конечно, и полечиться, да долго
продержат. Не люблю я без дела лежать...— И спросил с надеждой:— А если в больницу
положат, за вытрезвитель будут штрафовать или нет?
— Зачем же больного человека штрафовать? Конечно, нет,— ответил Чернов,
усмехнувшись про себя тому, что Мартьянов сам помог ему выйти из затруднительного
положения.
— И то правда! — обрадовался Мартьянов. И согласился, как будто делал одолжение: —
Не вредно, конечно, денька три-четыре и подлечиться. Говорят, если болезнь сразу захватить,
так быстро поправляются...
...Через час Мартьянова поместили в городскую больницу. Чернов позаботился о том,
чтобы его приняли как настоящего больного. Главный врач больницы пообещал, что анализ
группы крови Мартьянова представит Чернову не позднее двенадцати часов дня.
На утренней оперативке Чернов попросил участковых продолжать устанавливать
приезжих людей, которые вызывали подозрения. А молодому участковому по центральной зоне
города посоветовал сделать подворный обход с целью установления возможных свидетелей. Да
и остальных просил не упускать этого из виду.
— Не забывайте, что ночная смена на заводе заканчивается в час ночи, и рабочие уходят во
