— Потому, что ему никто не может назначить такую встречу, как мне.
Чернов рассмеялся, поднялся из-за стола, почувствовал, как занемели ноги, и прошелся по
кабинету.
— Сердитесь на меня, значит?..
Заметив, что Алферов подремывает на стуле, специально пересев в угол, Олег
Владимирович подошел к нему и сказал негромко, чтобы тот не вздрогнул:
— Идите домой, Василий Васильевич.
— Все равно уж,— махнул тот рукой.— Да и она,— кивнул в сторону Маруси,— забоится
одна-то домой.
— Идите, Василий Васильевич,—вдруг попросила она сама, повернувшись к нему.— Я
никого не боюсь.
— Раз так, я — пожалуйста...
Алферов поднялся, не торопясь оправил китель и, попрощавшись, вышел из кабинета.
Чернов вернулся за стол.
— Давайте уговоримся с вами так,— предложил он просто.— Я ничего не буду больше
спрашивать, а вы мне сами расскажете все, что знаете о мужчине, подарившем вам платок.
Только очень откровенно. Даю вам слово, что умею хранить в тайне чужие отношения, хотя и не
скрою: если потребуется, кое-что из ваших слов проверю не позднее сегодняшнего утра. Идет?
Она смотрела на него и не торопилась отвечать.
7
Никто не знал, что пережила Маруся Банникова в ту ночь, когда впервые у нее в изголовье
оказалась не домашняя подушка в ситцевой наволочке, а грубый тюремный сенник. Ни на
минуту не сомкнула глаз и ничего не видела вокруг. Только память, стиснутая холодными
каменными стенами, болезненно выталкивала из себя воспоминания.
И получалось все время, что ее жизнь начиналась в той еловой пади, с той теплой ночи,
когда она испытала первую счастливую усталость и поняла, что может стать самой щедрой на
свете. Все, что было потом, когда он уехал, это неправда! Потому что и сейчас знала: вернись та
ночь, она бы кинулась в нее, как тогда, без оглядки.
А потом?.. Потом и не заметила, как прокараулила себя. Не хотелось быть одной.
И оказалась одна. И где?!
...На следствии Мария Банникова ничего не скрывала. На суде машинально повторила то,
что было на самом деле, уже не помня, как говорила о том же на допросах. Равнодушно
выслушала приговор и не выронила ни одной слезы, когда впервые на свидание к ней пришла
мать.
Молчала.
И когда ехала куда-то в Сибирь, тоже молчала. В первое время не замечала, что ела, не
знала, когда наступал завтрак, обед и ужин. Раньше в жизни ей всего хотелось много: и веселья,
и работы, и красоты. Сейчас ей ничего не хотелось. Работала, потому что велели. Ела, потому
что кормили.
Она не ходила в кино: в этой жизни оно ее не интересовало. Она часто получала письма из
дома, но редко отвечала на них. Ее соседки каждый вечер строили планы на будущее, но она
даже не прислушивалась к ним.
Все начиналось и кончалось там, за высоким забором. Здесь ничего не было и быть не
могло. Только иногда снилась ей Аптекарская гора, из-за которой плыл в вышине за Сергу
звездный караван Млечного Пути и таял в утреннем рассвете...
Но жизнь взяла свое. Понемногу и своенравная Маруся Банникова смирилась с новым
положением.
А потом вдруг заметила себя неопрятной и испугалась! Спохватилась!
И это спасло. И работа стала казаться другой, почти нормальной. И постель свою
обиходила так, чтобы походила хоть немного на домашнюю. И через кино научилась видеть
настоящую жизнь и радоваться ей. А сколько книг прочитала!..
Не прошло и года, как вызвали к начальству. Из штаба вернулась с пропуском, который
разрешал выходить из колонии, быть рядом со свободными людьми.
И там, в маленьком поселке, где жило всего-навсего несколько сот лесозаготовителей, ее
приняли в одной семье и даже полюбили.
Больше всего она боялась нарушить установленные правила, чтобы не потерять маленький
пропуск, который каждый день выпускал ее из-за колючей проволоки. Даже и те, кто охранял ее
по закону как преступницу, те, о жестокости которых выдумывали небылицы сами для себя
уголовные старожилы, видели, с каким светлым лицом выходит с вахты Мария Банникова...
А через три года ее, свободную, провожала семья лесного мастера, с которой она
сдружилась с тех дней, когда ее стали отпускать из колонии без конвоя. Марусю Банникову
освободили из заключения условно досрочно по решению суда.
— Кирилл Павлович приезжал в наш леспромхоз на десять дней,— устало заканчивала
свой рассказ Маруся.— По приезде забежал к нам всего на минутку, чтобы сказать, что приехал
нечаянно. Познакомился с моими стариками, которые знали о его семье от меня. Перед отъездом
хотел их повидать подольше, ждал два дня. Больше не мог. А наши загостились у своих в
Билимбае. Хотели с ним туда поехать, да побоялись, что разминемся...
Олег Владимирович слушал. Маруся примолкла ненадолго.
Потом вспомнила:
— А платок этот он подарил мне в воскресенье. Купил в нашей галантерее, которую
обокрали:— объяснила грустно: — Я ведь в воскресенье-то именинницей была...
— Что вы?! —удивился, как всегда удивляются в таких случаях, Олег Владимирович.—
Сколько же вам?
— Ой, много! — улыбнулась она.— Двадцать пять уже.
— Возраст, прямо скажем, не скучный,— высказал он свое отношение.
Олег Владимирович заметил, что, когда она улыбалась, лицо ее сразу преображалось, и
тогда угадывалась та давняя Маруся Банникова, о которой он услышал только вчера.
— Скажите, Маруся, как был одет Кирилл Павлович?
— Да просто... Как лесники одеваются? Телогрейка, костюм будний да сапоги. Вот и вся
одежда. Не на курорт ведь к нам приезжал.
— А семья у него большая?
— Жена, два мальчика — семи и десяти лет, да бабушка, мать его. Они наши, уральские!
Почему меня и приняли тогда сразу. Кирилл Павлович всегда работал в лесу. А перебрался с
семьей в Красноярский край, потому что там леспромхозы богатые!
На улице уже совсем рассвело.
— Вот и совсем не страшно будет вам идти,—Чернов кивнул на окно. И, откинувшись на
спинку стула, спросил:—А почему на работу не устраиваетесь?
— Все уехать собираюсь, да с Нижними Сергами расстаться не могу,— призналась она.—
Нигде не была, ничего не видела, а все думаю, что красивее места нет.
— Так надо и обосновываться.
— Нет,— торопливо ответила она. И посмотрела ему в глаза.— Здесь я — Маруська
Банникова, которая мужикам мозги крутит... Уеду куда-нибудь жить просто Марусей...
— Извините, что не дал вам сегодня спать,— поднялся Олег Владимирович.
— У каждого человека — свое дело...
— И еще — обязанности,— сказал Чернов
8
В оставшееся до работы время Олег Владимирович составил запрос в Красноярский край,
где жил Марусин знакомый. Намереваясь отправить запрос, Чернов был заранее уверен в ответе,
который получит. Оттого что подозрение в причастности к краже Маруси Банниковой
снималось, Олег Владимирович испытывал какое-то душевное облегчение. Всегда приятно
узнать человека лучшим, чем считал его с чужих слов. Еще подумал об Алферове: все-таки
дельный человек, а главное, внимательный к людям.
И Олег Владимирович не ошибся.
Задолго до девяти часов Алферов появился в его кабинете, огляделся и спросил:
— Что? Отпустил мою соседку?
— Отпустил.
— Узнал, откуда у нее обновка-то?
— Я все узнал,— упрекнул его Чернов,— а вот ты не знаешь даже, когда у твоих соседок
именины. Разве это порядок, товарищ участковый уполномоченный?
— Мне к таким молодухам на именины ходить заказано, Олег Владимирович,— повеселел
Алферов.— А то, что я участковый, никакого значения не имеет, потому как у меня жена сама
опер!
— Да?! — подивился Чернов. И, подвинув Алферову бумажку, сказал: — Отправляю
запрос в Красноярский край насчет знакомого Банниковой, но уверен, что пустой номер. Не
