видел его, как он шел ночью домой с какой-то бабой впереди него. Потом свернул в свой
проулок. Сегодня Угораев тоже на работе. Я заходил к мастеру цеха и узнал от него, что смены в
бригадах меняются по неделям: от воскресенья до, воскресенья. Характеристику
производственную надо? — спросил Штокин. И, не дождавшись ответа, сообщил: —
Характеристика хорошая: прогулов нет, опозданий — тоже, дисциплину не нарушает. Работает
хорошо. Любит зашибить деньгу. Заработок у него среди первых — сто семьдесят примерно.
Все...
Штокин отодвинул бумажку, вытащил из кармана платок и вытер со лба обильный пот.
— А с самим Угораевым не говорил?
— Нет. На работе видел издалека, но подходить не стал. А зачем?
— Да я хотел все-таки поточнее знать, за что он сидел,— сказал Чернов.
— С чего бы это я завел с ним такую речь на ночь глядя?!
— Тоже верно,— признался Чернов.
— В бумажке моей, Олег Владимирович, все записано,— показал Штокин на листок и
подвинул его к Чернову.—И фамилия мастера, с которым я говорил, и адрес Петуниных, у
которых живет Угораев. Что еще надо?
Чернов не успел ответить.
В кабинет зашел Алферов с ботинком в руке.
— Черт-те что творится! — заговорил от двери. Подошел к столу и показал ботинок.—
Мартьяновский. В вытрезвителе сняли...
Чернов молча смотрел на ботинок. Обыкновенный рабочий, только староватый. Но на
подошве отчетливо просматривались пупыри, точь-в-точь такие же, какие отпечатались на листе
бумаги в магазине, когда там произошла кража...
6
— Заходил к Маруське Банниковой, но опять не застал,— отчитывался Алферов.— Дом
темный стоит, видно, все еще не вернулась...
— Загуляла, наверное — вмешался Штокин.— В восьмом часу я видел ее в нашем краю,
шла куда-то. И в том самом платке!..
Зазвонил телефон, Чернов взял трубку. Во время разговора молчал. Только в самом конце
разулыбался. Сказал всего одно слово:
— Спасибо.
Повесив трубку, объяснил весело:
— Вот как надо работать! Заведующий горторготделом звонил. Сообщил, что папирос
«Дели» в Нижние Серги последние три месяца не привозили. В райпотребсоюз — тоже. До
девяти часов заставил людей работать!.. Завтра, сказал, сообщит, когда получали эти папиросы
последний раз.— И сказал Алферову: — Извини, прервали нас, рассказывай…
— А я все рассказал, Олег Владимирович. Привез, как надумали, Мартьянова в
вытрезвитель, сгрузили как полагается. Он же — ни рукой, ни ногой. Стали заносить на руках. Я
подхватил его за ноги и чуть не выронил: ботинки увидел...— Алферов покрутил головой.— Час
от часу не легче: одна — в этом окаянном платке, другой — в ботинках... Что хошь думай!
— Вот тебе и трус!—усмехнулся Штокин.
— А ведь трус, товарищи, честное слово, трус! — стоял на своем Алферов и, видимо, сам
удивлялся больше всех, так как с его лица не сходило недоумение.
— Вы понимаете, товарищи,— сказал Чернов,— что в этом деле у нас начинает
скапливаться много барахла, в котором необходимо как можно быстрее разобраться: платки,
ботинки, сапоги, в которых был Маруськин гость. К утру сутки минуют, как совершилась кража,
а может, и двое: в понедельник-то в магазине был выходной... Мы же все на месте топчемся.
— Маруську-то искать сегодня? — спросил Алферов.— Время — одиннадцатый час
доходит: жена потеряла уже наверняка.
— Жена — не волк, в лес не убежит,— ответил Чернов.— Я тебя, Василий Васильевич, не
уговариваю, но ведь сутки проходят, а злодей все еще над нами улыбается. Мне, например,
простое самолюбие спать не дает, не говоря про служебный долг! Ты подумай, что получится,
если преступник хитрее нас окажется? Мы в Нижних Сергах подметки у ботинок нюхаем, а наш
печник-ювелир сидит где-нибудь в московском ресторане и пьет шампанское за наше здоровье...
Жуть подумать!
— Ладно, понял,— сказал Алферов.— Я все равно найду, приведу Маруську-то... А вы-то
спать не хотите?
— Ждать буду.
...Если присмотреться внимательнее к жизни, в ней нетрудно заметить разумный порядок.
Всюду и во всем.
Например, птицы. Самые разные бывают они по своему характеру. У одних сила, у других
сноровка, у третьих ум. И потому что они разные, они и уживаются друг возле друга: у которой
ума не хватает, так она берет силой, а у которой силы нет, так сноровка выручит. И еще есть у
каждой птицы свое назначение, которого и сама-то она не осознает.
Скажем, дятел. Нарядная птица и летает проворно, не так-то просто взять его. Мог бы и в
небо взлететь, может, не ниже орла. Но он все время трудится в лесу: и долбит, и долбит, и
долбит своим долотом-носом по стволам столетних деревьев, выбирая всякую зловредную
шпану. Лесной фельдшер!
Так и умирает на работе. Знающие люди говорят: от сотрясения мозга. Поэтому и живет на
свете мало: профессиональная болезнь сводит в могилу...
А ведь у дятла-то положение дворянское: начальства нет, приказывать некому, мог бы и на
ветке позагорать недельку-другую. Так нет! Трудится...
Вот и уполномоченные уголовного розыска милиции. Всю жизнь убирают из жизни
всякую нечисть. А ведь она прячется, да иной раз так ловко, что сразу-то и не возьмешь.
Олег Владимирович понимал всю трудность создавшегося положения. Рассудительный по
характеру, он допускал, что преступление может остаться нераскрытым, так как не вызывала
сомнения квалификация преступника, человека определенно приезжего и предусмотрительного.
Но примириться с этим не мог.
Он еще не знал, какое отношение имеют к краже и мартьяновский ботинок, и газовый
платок Маруси Банниковой, и сапоги ее гостя, заехавшего в Нижние Серги на два дня. Но эти
вещи не по его воле становились в прямую связь с преступлением. Поэтому их нужно было
объяснить и для следствия, и для себя, пусть даже окажется, что к преступлению они не имеют
отношения.
...Уже пошел второй час ночи, когда Чернов услышал в коридоре шаги.
Через минуту в кабинет вошел Алферов с Марусей Банниковой.
— Вот та барышня, с которой вы хотели познакомиться, Олег Владимирович,— сказал
Алферов.— Еле уговорил зайти к вам: отказывалась. Да и сомневалась, ждете ли в такое время.
— Присаживайтесь,— предложил ей Чернов.
Маруся Банникова была когда-то красивой, это угадывалось и сейчас по ее тонко
очерченному лицу, по напряженному излому бровей, из-под которых смотрели внимательные
глаза. Но смуглую кожу на лбу и шее уже тронули едва приметные морщинки, да и в глубоких
темных глазах проглядывала усталость.
— Поздно вы назначаете встречи,— сказала она равнодушно.
— Что поделаешь! — сказал он так, как будто принял ее слова за сочувствие.— Хотел
встретиться с вами раньше, да не сумел.
— Я зачем-то нужна? — спросила она, глядя ему в глаза.— Вы что-то хотите узнать?
Он не увидел в ее взгляде ни робости, ни беспокойства, а только любопытство.
— Вы угадали. Я хотел спросить, откуда у вас этот красивый платок?
Наверное, оттого, что говорил он благожелательно, она рассмеялась.
— И для этого меня нужно было приглашать сюда?! Вы — серьезно?
— Вполне,— не захотел он заметить ее настроения.— Вы понимаете, что находитесь не на
свидании?
— Да, понимаю.— Она отвела на мгновение свой взгляд, а потом ответила вполне
серьезно: — Платок мне подарен.
— Кем?
— Знакомым мужчиной.
— Давно?
— В минувшее воскресенье.
Олег Владимирович намеренно задавал короткие вопросы, вынуждая ее отвечать так же. И
видел, как на ее смуглом лице начинал разгораться недобрый румянец.
— И не секрет: чей это подарок?
— Подарок хорошего человека, который, к счастью, уже далеко отсюда.
— Почему «к счастью»?
