всяком случае, казался таким.

- Нельзя же сторониться людей, - укоризненно говорил Мехти. - Посидим, поговорим.

Дом у Мехти был богатый. Камил и Рустам поднимались по широкой лестнице, несмело ступая по

холодному мрамору.

Другие гости держали себя непринужденно, смеялись над каждой чепухой. Душой общества был

такой же молодой, как все, круглолицый весельчак. У него колыхалось под шелковой рубашкой

обозначившееся до времени брюшко.

Камил прятал свои брезентовые туфли под кресло, обитое малиновым бархатом. Рустам вначале

тоже не знал, как себя держать, а потом закинул ногу на ногу и развалился, будто заправский гуляка.

Если над ним, над его вытянутыми дудочкой брюками, над ситцевой рубашкой, решат посмеяться, он

сумеет ответить.

Он словно ждал нападения. Но никто и не думал шутить над гостями. Круглолицый рассказывал

небылицы о глупых чиновниках и купцах. Не в силах дождаться, когда слушатели по достоинству оценят

его остроумие, он восклицал: «А?!» - и протягивал ладонь одному из друзей: Тот звонко хлопал по ней

пальцами, и раздавался хохот.

Брюшко весело колыхалось под белым шелком.

Мехти успел сообщить, что круглолицый - сын богатого промышленника, бывал в Париже и

Константинополе. Он еще расскажет о заграничных ресторанах.

Круглолицый, в сотый раз смакуя подробности, рассказывал, как в парижском кафе, приняв его за

француза, к нему подсаживались красотки, а он их учил азербайджанскому языку. Девушки, смеясь,

показывали на себя пальцами и повторяли:

- Гуль... Гуль.

- Ну, как цветочки? - спрашивал Мехти.

Видно, этот вопрос он задавал не впервые.

Опять колыхалось брюшко. Круглолицый подошел к главному, но, неожиданно оборвав рассказ,

схватился за голову и побежал на кухню.

- Бастурма! Моя бастурма!

13

- Великолепный повар, - сообщил гостям Мехти. - Сейчас убедитесь. Пальчики оближете.

Мехти пригласил гостей в столовую.

- Дорогие друзья, прошу за стол, - произнес он торжественно и громко.

Подобный стол Камил и Рустам, студенты, привыкшие к полинявшей клеенке, к алюминиевым ложкам

и мискам, видели разве что на картинках. Рустам сник. Ненадолго хватило его пыла. Белоснежная

скатерть, серебряные приборы, хрусталь - все это ослепляло...

Гостей провожали на извозчиках. Клялись в дружбе и пели песни. Запоздалые прохожие равнодушно

смотрели на компанию гуляк. Подкатили к морю, снова пили кисловатое вино в какой-то харчевне,

слушали болтовню круглолицего балагура и хохотали.

Потом Мехти на берегу пел грустную, протяжную песню.

- Вечно человеку что-то мешает, - Рустам разошелся. Он опьянел быстро, с трудом поднимал веки, то

и дело подмигивал неизвестно кому.

У причала стояли пароходы. От них шел запах нефти, металла, заморских стран. Песня оборвалась.

- Да, перед человеком много препятствий, - согласился Мехти. Он тоже с грустью смотрел на море. В

спокойной воде покачивались огни.

Рустам обрадовался, что новый друг поддержал его, и сказал:

- Рядом с кишлаком гора, называется Айкар. Я всегда думал, что там, за горой, - необыкновенная

страна, новая жизнь. Даже стихи написал.

- Стихи? - переспросил Мехти.

- Да. Но Камилу они не понравились.

- Интересно. Прочтите, - попросил Мехти.

- A-а... - Рустам небрежно махнул рукой. - Детство. Я другое прочту.

Камил с удивлением слушал неизвестные ему строки об одиночестве, о стене, которая окружает

человека. Эта стена из бешеного, жадного огня.

Когда же устанет

Плясать это пламя

Перед руками,

Перед глазами?

Я, может, ослепну,

Не будет меня...

Проклятая, дикая

Пляска огня...

Вода лениво плескалась о причал, покачивала желтоватые отблески. И резко звучал над морем крик

напуганного одиночеством человека. Камил никогда не слышал этих стихов.

- Вот он, - Рустам махнул рукой в сторону товарища, - тоже пишет стихи.

- Я читал, - спокойно сказал Мехти, словно не почувствовав издевки в голосе Рустама.

- В стенгазете? - Рустам откровенно усмехнулся.

- Там... Неплохие стихи. Нужные. О светлом будущем. Каждый человек должен мечтать.

Рустам не ответил. Он повернулся к морю и, заложив руки за спину, смотрел в темную глухую даль.

На мечтателя он не был похож. Слишком куцые брюки, нескладная длинная фигура. Даже в темноте

под ситцем рубашки можно было разглядеть проступающие лопатки.

Настроение у всех изменилось. Пропала беззаботность. Уже и круглолицый балагур не мог

развеселить компанию. Все очень устали.

Первым заговорил Камил:

- Объясни, что с тобой произошло. Что за стихи?

- Понравились? - спокойно спросил Рустам.

- Не очень...

- Да, так... - Рустам равнодушно зевнул.

- Раньше ты обо всем рассказывал мне.

- Ты тоже.

Они говорили шепотом, укладываясь на узких железных койках.

- Разве ты мне рассказал о разговоре с Каримом? - спросил Рустам. - Ну?

- Ничего особенного. Он и с тобой беседовал тоже.

- Именно! Беседовал... - передразнил Рустам. - После его отъезда что-то с тобой случилось, что-то

произошло.

- Перестань. Ты становишься слишком мнительным.

- А каким я должен быть? От нас бегут, как от прокаженных. Думаешь, для чего Мехти пригласил нас?

- Ну, пригласил...

- Ты слепой! Он-то видит, что товарищи сторонятся нас, вот и пригласил. За сволочей считает.

Мавляна на бастурму не позвал. А нас - милости просим.

- Ничего особенного в этом нет. Просто веселые парни. Хотят подружиться.

- С голытьбой! - Рустам швырнул брюки на пол. - Видел, какой дворец у него?

14

Камил и сам понимал: не чисто что-то с этим приглашением. Но сейчас ночь, в комнате двенадцать

коек. Не время и не место для подобных объяснений.

- Они купят нас, - убежденно произнес Рустам.

- Ну, это ты слишком...

- Купят. Мы - воспитанники Джумабая, его наследники.

- Ты сам понимаешь, что это вздор.

- Понимаю! - Рустам усмехнулся. - Почему же ты не решаешь вступить в комсомол?

- Вступлю.

- А если на собрании поднимется рука против?

- Чья?

- Ну хотя бы Мавляна?

- Я все объясню. - Камил был спокоен. Он чувствовал, что это спокойствие бесит Рустама. -

Перестань, - попросил он. - Лучше скажи, откуда у тебя эти стихи?

- Написал. - Рустам вдруг вздохнул устало.

- Давно написал? - спросил Камил.

- Не очень.

- Они произвели впечатление.

- На них?

- На меня тоже. Только - совсем иное.

- О тебе я не думал, - сказал Рустам. - Мне их удивить хотелось.

- Ты сумел это сделать.

- Вот и хорошо. Пусть считают нас отъявленными подлецами.

- Зачем это тебе?

- Пригодится. - Рустам уже совершенно спокойно предложил: - Хватит об этом. Давай спать.

На комсомольском собрании Камил рассказывал свою биографию, потом отвечал на вопросы.

- Сколько получал у бая?

Камил пожал плечами:

- Он ничего не платил. Это был самый жадный человек в кишлаке.

- Отца помнишь?

- Очень плохо. Он редко бывал дома.

Камил боялся взглянуть в сторону Мавляна. Но посмотреть нужно. Мавлян сидел, скрестив руки на

груди. Делал вид, что безучастно рассматривает плакаты и портреты, которыми украшен актовый зал. Он

за последнее время возмужал. Кажется, поведет плечами - и затрещит ситцевая рубашка. Она у него

всегда чистая. Ночами стирает. Учится он хорошо: на лекциях боится слово пропустить.

Все-таки Мавлян поднимает руку. Камил застывает, подготавливая ответ: все тот же рассказ о детстве,

о пожаре в кишлаке.

- Как ты представляешь свою будущую деятельность? Что у тебя глазное в жизни?

Вопрос неожиданный. Камил путано говорит о мировой революции, о том, что нужно быть в первых

рядах борцов за народное счастье. В президиуме кто-то одобрительно кивает головой. Все правильно.