Продавцы - одни крикливые, назойливые, другие - степенные, равнодушные - сидели за горками
аппетитных фруктов и овощей. Некоторые, кто побогаче, тут же заказывали чай, спокойно, даже лениво,
поднимали пиалу, с пренебрежением поглядывая на соседа в порванном халате.
По окраине базара торговали всякой рухлядью: старыми замками, медными колокольчиками для овец,
гвоздями. Отдельно, в своих лавчонках, сидели китабсатары-мукавачи. Они знали себе цену, эти
букинисты, даже в голодное, тревожное время. Своего покупателя китабсатары видели издалека. На
мальчишек, которые внимательно, с каким-то повышенным интересом, рассматривали книги, продавцы
даже не взглянули. Когда кто-то из ребят решился спросить, нужны ли русские книги, китабсатар
подозрительно покосился, потом покачал головой.
Больше ребята не пытались узнавать, кому нужны оставшиеся ценности бывшей женской гимназии.
Неожиданно Камил почувствовал на плече тяжелую руку.
- Вот где ты, бандит!
Потом другой радостный крик:
- И этот здесь!
11
Базар равнодушен к чужим радостям и бедам. Но всегда находится несколько зевак, людей без денег
и забот.
Ребята - спутники Камила и Рустама - вначале подумали, что дехкане, схватившие их товарищей,
шутят.
- Наконец-то вы попались!
Худой рослый дехканин смотрел по сторонам, призывая честных людей в свидетели.
- Это они сожгли нашу пшеницу. Волчата Джумабая... И сбежали...
Толпа расступилась полукругом.
- Сожгли. Выкормыши бая! - надрывался дехканин.
- Они воспитанники советского интерната, - серьезно сказал кто-то из ребят. - Они уже два года...
- Правильно! - закричал дехканин. - Два года назад... Теперь едят хлеб Советов. Они волчата. Так их и
звали в кишлаке.
Толпа была на стороне дехканина.
- В милицию негодяев.
Подошел милиционер, выслушал сбивчивый рассказ, страшное обвинение и сказал спокойно:
- Разберемся.
Милиционер третий день выслеживал какого-то спекулянта, третий день краснел перед начальством.
Рассказу дехканина он не очень поверил.
- Из интерната, значит? Ну, разберемся.
Толпа постепенно растаяла. И опять, торжествуя над общим гулом, раздались крики продавцов. Чем
выше солнце, тем громче крики и ниже цены.
В интернат приехал давешний толстячок. На этот раз он был с портфелем, который не выпускал из
рук. Представитель наркомата поблескивал очками, с нетерпением ожидал, пока соберутся
воспитанники. Ему хотелось поскорее сообщить радостную весть.
- Товарищи! - Он поднял руку. - Правительство республики заботится о вашей судьбе. Народу нужны
знающие люди.
Карим-Темнота сидел за столом президиума, опустив голову. Турецкие преподаватели, как всегда,
стояли у стены, безучастно поглядывая на собравшихся. Все знали либо догадывались, о чем скажет
гость. И вот наконец...
- Мы решили послать десять воспитанников на учебу в Турцию. Они вернутся и будут работать в
школах, в институтах. У нас откроются хорошие шкоды и институты.
Карим поднял голову и посмотрел в сторону турецких преподавателей. Голубые глаза ликовали. Так
показалось Кариму.
- Я вам привез деньги. От имени правительства. Только учитесь...
В библиотеке стоял шум. Гость, весьма довольный собой, выложил перед директором деньги и снова
начал протирать очки.
Зачитали список. Услышав имена Камила и Рустама, ребята смолкли. После случая на базаре их
сторонились. Из угла раздался разочарованный голос:
- Вот каких посылают, оказывается.
Директор не обратил на голос внимания.
После собрания, когда ушли турки, Карим поманил Камила и Рустама:
- Ну, что головы опустили?
- Мы же не виноваты... - начал Камил.
- Знаю, знаю. Но так получилось... - Он успокаивал, а сам думал о чем-то другом, более важном. - Вот
и поедете, - сказал он и предложил, оглянувшись: - Может, зайдете ко мне? Очень нужно поговорить. Но
чтоб никто не знал. Если вдвоем не сумеете, то кто-нибудь один. Договорились?
И, хлопнув по плечу Камила, он решительно зашагал к выходу.
Из рукописи Махмуд-бека Садыкова
В Самарканде я пошел в оперу. В зале были в большинстве студенты. В Самарканде их тысячи -
медики, филологи, физики, агрономы...
Я вспомнил, как переживал Карим-Темнота, как торжествовал эфенди, когда мы уезжали учиться в
Турцию. Карим-Темнота лишился покоя.
Он был настойчивым парнем. Не зря ГПУ послало его в детский интернат. Там нашли себе теплое
местечко бывшие турецкие офицеры. Без сомнения, это были образованные люди, но цель свою они
видели в том, чтобы организовать националистические кружки, подготовить молодежь для выполнения
задуманных ими планов. Все офицеры, в том числе блестящий знаток восточной поэзии, являлись
членами пантюркистской организации «Иттихад ва таракки». В Турции эта организация была очень
сильной. Она пыталась распространить свое влияние и на мусульман Средней Азии.
В темных переулках, где мотался маленький посыльный Камил, жили люди, которых вовлекали в
буржуазно-националистическую организацию пантюркистского направления.
Карим-Темнота сумел обнаружить тонкие, еле заметные нити. Эфенди об этом не знал. Он не
сомневался в своих воспитанниках. Благословив работу новой организации «Милли Иттихад», он уехал
12
вместе с нами. Но в Баку произошла задержка. Несколько дней провели мы в ожидании. Эфенди исчез, а
день спустя нам сообщили, что мы остаемся в Баку. Здесь есть все возможности для учебы. Нас будут
готовить для поступления в педагогический институт.
Подошел Мавлян и зло спросил у нас:
- Наверное, огорчены, что не едем в Турцию?
Мы не ответили.
Карим приехал в Баку года через три.
Мы уже повзрослели, стали студентами. На многое смотрели по-новому: зрело, серьезно. Карим
приехал не зря.
С нами вместе учились юноши из «порядочных» домов. Они с особым вниманием присматривались к
узбекским студентам. Мы знали о контрреволюционной буржуазно-националистической партии
Азербайджана «Мусават». Эта партия с 1918 по 1920 год даже находилась у власти, но потом была
разгромлена. Мы понимали, что не зря хотят с нами близко познакомиться сытые, денежные парни. И
вот, словно почувствовав, как он нужен, явился Карим.
Мы соскучились по Самарканду, и он рассказывал о городе, о событиях, которые произошли в
Узбекистане, о I съезде Ленинского Коммунистического Союза Молодежи Узбекистана, который был
созван в Самарканде 6 апреля 1925 года.
Карим привез документы съезда. В них говорилось о работе комсомольских организаций в кишлаках.
О подготовке молодых рабочих кадров для промышленных предприятий. Мы впервые услышали
короткое слово - ФЗУ.
Молодежь Узбекистана была занята большими делами.
Карим поговорил и с каждым в отдельности.
- Когда думаешь вступать в комсомол? - спросил он меня.
- Здесь все знают о встрече на базаре.
- Чепуха, - коротко отрезал Карим. - Хотя постой, постой... - Он потер лоб и вдруг звонко хлопнул в
ладоши: - Эх, темнота! Да ведь это прямой путь... - Так же неожиданно он оборвал себя и решительно
произнес: - А в комсомол нужно вступать. Если мусаватисты интересуются тобой, тем более.
Я стал смутно догадываться о каком-то особом поручении. Ясно, из-за него и приехал Карим.
- Встреча на базаре, Джумабай, пожар в кишлаке... Все это нам еще может пригодиться.
Он будто не разговаривал со мной, а размышлял вслух.
После антракта в огромном зале шумно рассаживалась молодежь. Медленно гасли люстры. Я
следил, как тает свет, и вспомнил о Мавляне. Он и в Баку, в общежитии, вздрагивал от вспыхнувшей
лампочки. Огонь оставляет следы надолго.
ПОДВОДНЫЕ ТЕЧЕНИЯ
Тоненькие усики при улыбке вытягивались. Глаза щурились... Человек был культурен, вежлив. Во
