Лишь несколько человек знали, на каком участке должен перейти границу отряд. Перечислили всех.

Среди них Саида Мубошира не оказалось. Посчитали по пальцам. С Махмуд-беком выходило пять

человек.

- Вот оно какое дело, - задумчиво пробормотал Курширмат.

И все притихли.

«Не такой уж он дурак, - отметил про себя Махмуд-бек. - Даже муфтий растерялся».

Уважаемое собрание ничего не решило. Курширмат внес предложение: немного выждать. Все

обрадованно загалдели: конечно, подождать!

Путаясь в полах длинного халата, муфтий семенил рядом с Махмуд-беком и ворчал:

- Кто-нибудь из этих негодяев уже побежал к Саиду доносить. Потопит он нас, потопит. Совсем

поглупели, обезумели люди, как собаки грызутся.

- Пойдемте быстрее, уважаемый отец, скоро ночь, - поторопил Махмуд-бек.

Почти месяц они жили в караван-сарае. Это было длинное, двухэтажное здание. Второй этаж чудом

держался на хилой основе, к тому же вперед выступала покосившаяся терраса. Садретдин-хан выбрал

комнату с небольшой прихожей внизу. Здесь под окнами галдели проводники караванов и всяческий

оборванный сброд, однако опасности провалиться сквозь трухлявый пол не было.

Двор тянулся, словно широкая улица. Обычно его занимали ленивые, медлительные верблюды. Да и

люди частенько устраивались под открытым небом. Не всякий может позволить себе снять комнату, а то

и две, как это сделал купец из Стамбула - Аскарали.

43

Купец понравился муфтию. Аскарали в первый же вечер навестил уважаемого Садретдин-хана, о

котором много слышал еще с детских лет. Муфтий по привычке соврал, будто знает почтенного отца

Аскарали. Купец промолчал.

Садретдин-хан и Махмуд-бек прошмыгнули в ворога. Старик перевел дыхание:

- Тише, тише, сын мой... фу-у... Еще день прошел.

У входа в комнату сидело несколько мусульман из Индии.

Муфтий поинтересовался:

- О чем вы спорите, дорогие дети?

- Здесь готовятся к празднику Независимости; а мы до сих пор гнем спины на англичан.

- Да-а... - коротко посочувствовал муфтий и нырнул в комнатку.

Снимая халат, он ворчал:

- Независимость, независимость... Ходят босиком, а независимости захотелось. Им не нравятся

англичане...

Отдохнуть муфтий не смог. Раздался стук, и с легким поклоном появился шофер Эсандола.

- Вы, уважаемый, очень нужны моему господину. Он просил извинить его... Но по важному делу.

Махмуд-бек тоже стал собираться. Шофер смущенно потоптался и добавил:

- Одного вас, господин муфтий.

Садретдин-хан пожал плечами:

- Хорошо.

Такого еще не бывало. Махмуд-бек давно стал тенью муфтия.

- Я побуду у господина Аскарали, - сказал, скрывая волнение, Махмуд-бек.

- Хорошо, сын мой.

Купец тепло встретил гостя. Оглянувшись на дверь, потом на окно, он сообщил:

- Появился в городе ваш товарищ детства.

Махмуд-бек прикусил губу.

- Муфтий уехал к Эсандолу, - сказал он.

- Вероятно, по этому поводу, - сказал Аскарали.

Они не ошиблись. Муфтий, утонув в мягком кресле, с удивлением смотрел на обеспокоенного

консула, который вышагивал по кабинету и задавал непонятные вопросы:

- Махмуд-бек служил у Джумабая?

- Его воспитанник...

- Имя, конечно, другое?

- Конечно, господин. Аллах дает жизнь, а не имя. Но зря сомневаетесь. Рекомендация самого

Мустафы Чокаева.

Наконец Эсандол тоже сел в кресло напротив муфтия и наклонился к гостю:

- Так вот, уважаемый Садретдин-хан. В городе появился новый эмигрант, верный нашему делу

человек. Он тоже воспитанник Джумабая. Но у этого юноши совсем другое мнение о вашем Махмуд-беке.

Он его знает с детства... Лучше нас...

- Как же так? Как же? - Голос у муфтия надломился. Он беспомощно развел руками.

Только сейчас Эсандол увидел, как постарел этот неугомонный человек.

Из рукописи Махмуд-бека Садыкова

Эти годы для республики были годами расцвета.

Перед уходом за границу я встретил в газете фамилию Мавляна. Он был тогда заведующим сельской

школой в Ферганской долине и один из первых взялся за создание колхоза. Стал председателем.

Газета хвалила таких людей. Мавлян начал учиться агрономической науке. Колхоз, которым он

руководил, уже в 1935 году считался одним из лучших.

Я жил в другом мире. Там люди боялись сознаться, что их далекие родственники вступили в колхоз.

Иной раз это могло и навредить. Нужно сказать, что муфтий Садретдин-хан сам не представлял, что

такое - коллективное хозяйство. Его убивала мысль, что земля находится в руках крестьян. Они для него

были босяками. И вообще каждое слово, рожденное новой жизнью, раздражало старика. А в злобе он

мог наговорить что угодно и терял способность трезво разбираться в обстановке.

Я завидовал Мавляну, его борьбе, его победам. Я как-то сказал об этом опытному чекисту, который

встречался со мной, подготавливая к отправке к туркестанским эмигрантам. Чекист сдвинул рыжеватые

брови:

- Ну что ж. Подумай еще.

- Я все обдумал.

- Там будет меньше друзей... - сказал чекист. - Будет, возможно, только один человек.

Им оказался большой любитель поэзии... Веселый и смелый человек, которого эмигранты знали как

преуспевающего торговца оптовым товаром Аскарали.

Помню, вместе с чекистами мы разбирали самые различные ситуации, в которых я мог оказаться.

Однако мы и не предполагали, что за рубежом, именно в этой стране, в этом городе, появится мой

сверстник, с которым я рос и которого, как мне казалось, хорошо знал.

44

Первая опасность нависла надо мной, и первым на помощь пришел Аскарали.

ПРАВЫЙ СУД

В переулке заскрипела арба. Все прислушались. Арба, судя по всему, едва двигалась. Наверное,

кляча с трудом передвигала ноги, а извозчик даже не пытался ее подгонять.

Как утомительно долго скрипят старые колеса. Как медленно идет время...

Лидеры эмиграции еще пытались сохранить в тайне неприятное происшествие с Фузаилом

Максумом. Но слух о большевистском агенте уже облетел город.

Курширмат в десятый раз взял завещание Джумабая, снял очки и повертел бумажку перед

единственным глазом. Со стороны могло показаться, что Курширмат нюхает листок.

- Зря, Рустам-джан, ты затеял эту историю, - спокойно заговорил Махмуд-бек, - зря.

Садретдин-хан с надеждой смотрел на своего помощника. Муфтию, да и другим главарям, Рустам не

понравился. Молодой человек был в легком, светлом костюме, очень отличался от присутствующих.

Муфтий был уверен, что скромный преданный Махмуд-бек снимет с себя тяжкое обвинение. А если не

снимет?

Садретдин-хан взглянул на пунцовое лицо Фузаила Максума, на его тяжелые руки, лежащие на кобуре

маузера. Здесь приговор выносился быстро.

Муфтий не верил в обвинение, которое только что предъявил Рустам Махмуд-беку. Но

предостерегающие слова Эсандола, угрюмое молчание Курширмата, багровое лицо Фузаила Максума

вызывали тревогу.

- Почему зря, Камил? - Рустам усмехнулся. - Ты - сын большевика, которого убил Ислам-курбаши. Да,

сын! Ты в Баку вступил в комсомол. В Самарканде стал большевиком.

- Отца я не помню. Меня воспитывал Джумабай.

- Не порочь имя благородного человека. Он - двоюродный брат моего отца. Он стал и моим отцом. Вот

завещание...

- Завещание фальшивое, - твердо заявил Махмуд-бек.

- Ты стал ученым, Камил, - не отступал Рустам. - Тебя научили большевики. Но здесь - умные люди.

Расскажи им, как вступал в партию.

- Так было нужно. Об этом знал Икрам Валиевич, уважаемый человек, друг Мустафы Чокаева.

Садретдин-хан утвердительно кивнул.

- Нам нужно было занять руководящие посты. Если бы не разгром нашей организации...

- Организация! - скривился Рустам. - Собирались молодые преподаватели, говорили о стихах...