– Миссис Джордах? – обратился он к ней.

– Да? – Глухой и равнодушный голос, тупой взгляд.

– Я из журнала «Тайм». – Он предпочитал говорить правду и не стал прикидываться приятелем ее мужа или убитого, а то и просто американским туристом, который, услышав про их беду, пожелал по-американски откровенно выразить ей свое участие. Пусть этими фокусами занимаются, расталкивая друг друга локтями, начинающие репортеры. – Меня прислали написать статью о вашем девере. – Тоже, разумеется, ложь, но, согласно его кодексу чести, позволительная. Если работа поручена, люди часто считают себя обязанными хоть чем-нибудь да помочь.

Женщина молча смотрела на него потухшими глазами.

– Начальник полиции сказал, что вы можете сообщить мне кое-какие подробности о случившемся. Дать, так сказать, закулисную информацию.

Слово «закулисная» таило в себе некий туманный намек на то, что информация эта ни в коем случае не будет опубликована, что она нужна лишь для того, чтобы помочь достойному всяческого доверия журналисту избежать ошибок при написании статьи.

– Вы беседовали с моим мужем? – спросила Джин.

– Я еще не имел чести с ним познакомиться.

– «Не имел чести познакомиться», – повторила Джин. – Хорошо бы и мне в свое время не иметь такой чести. И он, держу пари, думает точно так же.

От того, с какой яростью это было произнесено, Хаббел растерялся не меньше, чем от смысла сказанного.

– В полиции вам объяснили, почему именно я могу дать эти сведения? – хриплым голосом резко спросила женщина.

– Нет, – снова солгал Хаббел.

Джин вдруг встала.

– Тогда расспросите моего мужа, расспросите всю его чертову семейку! Только оставьте меня в покое.

– Позвольте задать вам один лишь вопрос, миссис Джордах, – сказал Хаббел. В горле у него застрял комок. – Вы намерены привлечь к судебной ответственности человека, который напал на вас?

– А что от этого изменится? – тупо спросила она и тяжело опустилась на скамью, не сводя глаз с ребенка, бегавшего за мячом по залитой солнцем поляне. – Уходите. Прошу вас, уходите.

Хаббел вылез из такси и вошел на территорию порта. «Не очень-то подходящее место для смерти», – подумал он, направляясь в контору начальника порта, чтобы узнать, у какого причала швартуется «Клотильда». Начальник порта, видавший виды старик с трубкой в зубах, нежился в лучах послеполуденного солнца.

Он показал трубкой на медленно входившую в порт белую яхту:

– Вот она. Придется ей некоторое время постоять. Поврежден гребной винт и вал. Вы американец?

– Да.

– Жуть что случилось, а?

– Да, – согласился Хаббел.

– Его прах только что высыпали в море, – объяснил начальник. – Недурное место для погребения моряка! Сам бы не возражал, чтоб меня похоронили в море. – Даже в разгар сезона начальник порта не спешил закончить беседу.

Поблагодарив его, Хаббел обошел территорию порта и уселся на опрокинутую плоскодонку возле того причала, куда входила «Клотильда». На корме стояли две фигуры в черном, позади них трепетал на ветру американский флаг. На носу колдовал над цепью приземистый мускулистый человек, а рослый светловолосый юноша крутил в рубке рулевое колесо, и судно кормой медленно приближалось к причалу. Как только затих стук двигателя, юноша, выбежав на корму, бросил канат матросу на берегу, а приземистый тоже выскочил на корму, ловко спрыгнул на причал и поймал брошенный ему юношей второй канат. Когда яхта была надежно привязана, приземистый одним прыжком вновь оказался на палубе, где они с юношей без единого слова умело и проворно установили сходни. Двое в черном, чтобы не мешать, ушли с кормы.

Понаблюдав за такой кипучей деятельностью, чувствуя себя неуклюжим и тяжеловесным, Хаббел поднялся с плоскодонки и зашагал вверх по сходням. Юноша, насупясь, смотрел на него.

– Мне хотелось бы поговорить с мистером Джордахом, – сказал Хаббел.

– Я Джордах, – ответил парень. У него был по-взрослому низкий голос.

– По-моему, мне нужен вон тот джентльмен, – возразил Хаббел, указывая на Рудольфа.

– Слушаю. – Рудольф подошел к сходням.

– Мистер Рудольф Джордах?

– Да. – Сказал как отрезал.

– Я из журнала «Тайм»… – Хаббел увидел, что лицо его собеседника застыло. – Я очень сожалею о случившемся…

– Да? – нетерпеливо и вопрошающе.

– Не хотелось бы обращаться к вам в такую минуту, но… – Хаббел почувствовал себя неловко из-за того, что приходилось разговаривать на расстоянии да еще пробиваясь сквозь невидимую стену явной неприязни со стороны юноши, а теперь к тому же и мужчины. – Но не позволите ли вы мне задать вам несколько вопросов относительно…

– Поговорите с начальником полиции. Это дело в его ведении.

– Я уже разговаривал с ним.

– Значит, вам известно столько же, сколько и мне, сэр, – сказал Рудольф и ушел. На лице юноши играла холодная улыбка.

Хаббел постоял еще с минуту, раздумывая, не ошибся ли он когда-то в выборе профессии, затем, пробормотав в пространство «извините», ибо не был способен на большее, повернулся и пошел к выходу из порта.

Когда он возвратился к себе в гостиницу, его жена, сидя на балконе, усердно загорала. Он ее очень любил, но не мог не заметить, как нелепо она выглядит в бикини.

– Где ты был весь день? – спросила она.

– Собирал материал для статьи.

– А я-то надеялась, что ты наконец отдохнешь, – вздохнула она.

– Я тоже, – сказал он, вынул портативную пишущую машинку и, сняв пиджак, принялся за работу.

Из записной книжки Билли Эббота

1968

Телеграмма от матери пришла на войсковое почтовое отделение. «Погиб дядя Том, – говорилось в телеграмме. – Постарайся приехать в Антиб на похороны. Мы с дядей Рудольфом остановились в отеле «Дю Кап». Целую. Мама».

Дядю Тома я видел один раз в жизни, когда еще мальчишкой прилетел из Калифорнии в Уитби на похороны бабушки. Похороны, оказывается, очень способствуют знакомству с родственниками. Жаль, что дядя Том погиб. В ту ночь, что нам довелось провести вместе в доме дяди Рудольфа, он мне понравился. На меня произвело большое впечатление, что у него был при себе пистолет. Он, думая, что я сплю, вынул пистолет из кармана и положил в ящик ночного столика, чем дал мне пищу для размышлений во время похорон на следующий день.

Если уж моему дяде суждено было погибнуть, то я предпочел бы, чтобы погиб Рудольф. Во-первых, мы с ним никогда не дружили, а как только я стал старше, он вежливо дал мне понять, что не одобряет ни моего поведения, ни моих взглядов на общество, которые, между прочим, с той поры не очень-то изменились. «Выкристаллизовались», – сказал бы мой дядюшка, если бы дал себе труд их изучить. Во-вторых, он богат и, вполне возможно, не забыл бы про меня в своем завещании, если и не по причине особой привязанности ко мне, то из братской любви к моей матери. Что же касается Томаса Джордаха, то, судя по всему, он не из тех, от кого после смерти остается состояние.

Я показал телеграмму полковнику, и он разрешил мне поехать на десять дней в Антиб. В Антиб я не поехал, но послал телеграмму, в которой выразил свое соболезнование и сообщил, что на похороны меня не отпускают.

– К сожалению, нам пора побеседовать о том, о чем мы пока избегали говорить, – сказал Рудольф. – О наследстве. Как ни тягостны разговоры о деньгах, надо решить, что делать дальше.

Они все собрались в кают-компании «Клотильды». На Кейт было темное платье, явно старое и теперь тесное, у ног ее стоял потрепанный чемодан из искусственной кожи. Стены кают-компании были выкрашены в белый цвет с голубой каймой, иллюминаторы прикрыты голубыми занавесками, а на переборках висели старинные гравюры с изображением парусников – Томас купил их в Венеции. Все не сводили глаз с чемодана, но никто не проронил о нем ни слова.