- До свиданья, до свидания…
Женщина поворачивается и уходит, а мы остаемся одни. Лера садится на краешек дивана, видно, что она очень сильно переволновалась. Но, однако, не настолько, чтобы испугаться, растеряться или вообще войти в ступор. Не знаю бывало ли с ней раньше такое или данный случай впервые, но она его выдержала с достоинством. Обо мне, конечно речи не идет. Я перепуган и плаваю в прострации.
Однако, когда мать Леры уходит, я прихожу в себя, правда, медленно. Собрав по комнате элементы своей одежды, я одеваюсь.
- Что, всё? – спрашивает меня Лера, так и сидящая на диване.
- Прости, но у меня теперь уже не получиться…
- Жаль. Но тебе же хуже.
- Почему? – настораживаюсь я.
- Потому что болеть там все будет…
- А… - до меня доходит, о чем она.
- Да я бы рад, но не всесилен…
- Ну, смотри, мое дело предложить… пойдем хоть покурим тогда…
- Пойдем… - я завершаю процесс одевания, и мы выходим во дворик.
Матери не видно, мы одни. Я достаю сигареты и протягиваю одну из почти полной пачки девушке. Она берет и ждет меня. Потом я беру себе и чиркаю спичкой. Мы закуриваем. С каким-то наслаждением я выпускаю дым в голубое небо, но он застревает в густых зарослях виноградника. Птицы тихонько щебечут где-то в кроне огромной черешни. Мимо лениво бредет черный кот. Он настолько ленив, что даже не хочет тереться о мои ноги. Во мне все играет, словно я кручусь на лопинге. Низ живота, пах, сжимается то ли от смеха, то ли от счастья, которое испытываешь только в молодости, то ли от прерванного удовольствия. Рядом со мной стоит полуодетая очень стройная и красивая девушка с которой мы пытались заняться любовью, но нам помешала ее мать, застав нас в процессе. Я не угнетен каким-нибудь серьезным чувством к ней, а поэтому не грущу и не ревную больше, не думаю о ней ежеминутно. Просто она позвала я пошел, не позвала бы – не пошел. Разве это не здорово?! Разве это не жизнь?! Разве это не молодость?!
До стажировки остается одна неделя! Скоро мы окунемся в другую, почти взрослую, почти офицерскую жизнь!
ГЛАВА 5.
По вагонам!
Маленький железнодорожный вокзал нашего городка практически парализован. Толпы людей в форме с голубыми погонами, гражданские лица, строгие и даже суровые мужчины, грустные женщины, тайком смахивающие с глаз слезинки не дают проходу малочисленным работникам местной железной дороги. Милиция ютится в сторонке, не вмешиваясь в непривычную суету, несколько нарядов готовы уехать восвояси, но обязанности и начальство требуют оставаться до отправления поезда. Буфетчица совсем сбилась с ног, не успевая обслуживать отъезжающих молодых людей в форменной одежде, скупающих у нее все, что привезли сегодня и что залежалось со вчера. Сметана, творожники, слойки, - все уходит моментально и неведомо куда исчезает. Таксисты, те из них, что не знают причину происходящего, стоят в ожидании клиентов. Те же, которые знают, не задерживаются – здесь денег не заработаешь. Наверное, с самого первого дня своего существования маленький вокзал, выкрашенный светло зеленой краской, не видел столько народу. Хотя нет, это я сказал для красного словца. Вот уже несколько десятков лет, каждое лето, в один из дней его первого месяца и один день последнего месяца, он сталкивается с таким наплывом отъезжающих и провожающих. Это те дни, когда курсанты летного училища убывают на стажировку в боевые части страны. Один день занимают курсанты третьего курса, второй день - курсанты четвертого. В остальное время вокзал почти пуст. Поезда уходят с него только в одном направлении – в Москву, других направлений не существует. Железная дорога до нашего города все одно, что аппендикс у человека, она не ведет дальше никуда, у нас в городе и заканчивается. Кроме того, поезда ходят не каждый день, поэтому большую часть времени вокзал тих и пуст, ведь даже электричек на немникто ни разу не видел. И только алкоголики любят в нем принимать на грудь, в пустом, теплом и тихом местечке. В обычные дни, когда все-таки поезд из Москвы приходит или уходит, на вокзал приезжают с десяток человек и стоят одиноко на платформе, ожидая разрешения на посадку или же встречая редких приезжих, гостивших в столице.
Сегодня для нас замечательный, сказочный день – СТАЖИРОВКА! Уже рано утром мы, как в песне «чего-то ждем». Некоторые и с вечера не ложились, и всю ночь в казарме царила суета и броуновское беспорядочное движение. С самого подъема мы облачаемся в парадную форму одежды, и не все идут на завтрак. Утренней зарядки для нас сегодня не существует, только младшие курсы стучат сапогами и с завистью смотрят на нас, курящих в курилке и надраивающих свои ботинки. Оставшиеся в казарме бродят по коридорам, сидят в туалете и дымят одну сигарету за другой.
Чуев и Гвоздь не обращают на эти вопиющие нарушения никакого внимания. Да и понятно почему, ведь наказать нас они не смогут. Сегодня мы убываем на стажировку! Попробуй накажи! Поставишь в наряд? Лишишь увольнения? Ха! Мы уезжаем! А потом, по возвращении, отпуск и в итоге ты все равно забудешь о наказании. Поэтому для офицеров роты лучшая тактика на сегодня – не замечать курсантской наглости. Чуев не показывается и не выходит из своей командирской коморки, а Гвоздь, тот сам курит вместе с нами и вспоминает свои стажировки. Благодать! Отчего такая жизнь не случается у нас каждый день?
В десять часов объявляется построение на плацу с вещами, но уже в половину десятого большая часть роты стоит на плацу с нетерпением ожидая часа «х». Рядом у ног стоят чемоданчики, спортивные сумки, редкие и дорогие сердцу полиэтиленовые пакеты. Жара, фуражки лежат на вещах и короткие стрижки обдувает легкий ветерок. Кителя расстегнуты, верхние пуговички рубашек тоже и галстуки висят на заколках. Обалдеть от такого воздуха свободы! Без пяти минут десять на плац идет своей немного подскакивающей походкой Чуев. Все начинают приводить свой внешний вид в порядок, одеваются фуражки, застегиваются пуговицы на рубашках и крючки галстуков соединяются сзади под воротниками. Замкомвзвода командуют построение. И вот в назначенный час слышен зычный глас старшины.
- Рота! Становись! Равняйсь! Смир-на! – старшина чеканит шаг легкими ботинками. – Товарищ капитан, рота для отбытия к местам стажировки построена!
- Вольно!
- Вольно! – дублирует старшина.
- Все? – спрашивает командир роты у старшины, тот шепчет ему, что-то приятное и Чуев кивает головой. – Итак! У вас первая стажировка! Не забывайте то, чему вы учились все эти годы. Стажировка – это та же учеба, но она связана с применением полученных знаний на практике. Соблюдайте дисциплину! Несмотря на то, что в полках все наши выпускники, помните о том, что вы еще курсанты! По пути следования к месту прохождения практики вы подчиняетесь старшим в группе. В поезде с вами едут офицеры сопровождения, все вопросы и просьбы – к ним. Не забудьте встать на все виды довольствия в полках, проездные документы у старших групп. В Москве, кто следует дальше пересадка на разные направления с разных вокзалов, не забудьте! Ну, и счастливой вам дороги!
Чуев замолчал. Появился Плавинский, Гвоздь и Сергеев. Они немного отошли к памятнику Ленину и стали ждать прихода командира батальона. Тот должен был выступить с последним словом. Я заметил, как ко второй проходной, выходящей на улицу Мира, подъехали три ЗИЛа-131, с тентами. Это по нашу душу, - подумал я и внутри внизу живота опять екнуло нетерпение и счастье. Через десять минут ожидания со стороны общежития показался комбат.
- Рота! Становись! Равняйсь! Смир-на! – Чуев поскакал к комбату, а тот очень плавно двинулся на встречу совсем по-граждански приложив руку к фуражке-аэродрому, которой завидовали все курсанты. – Товарищ полковник рота для инструктажа по причине убытия на практику построена! Командир роты капитан Чуев.
- Вольна!
- Вольна!
Комбат остановился посреди строя и выступил с прощальной, напутственной речью. У полковника была интересная манера говорить. В конце каждого предложения он, видимо, любил вставлять какое-нибудь матерное словцо и это у него вошло в привычку. Но перед строем, публикой, гражданскими лицами высокого ранга он старался контролировать свою речь, однако не всегда это у него получалось и тогда концовка предложения выглядела примерно так: «ибио-ма». Наши доморощенные пародисты уловили этот момент и на все лады обыгрывали ее, изображая полковника. В сущности, Маркенко был добрым и великодушным человеком, который большую часть службы провел, воспитывая подрастающие кадры. Ни один из нас никогда не испытывал к нему никакой неприязни, а уж тем более ненависти. Отчего и шутки над ним носили скорее добрый оттенок, чем оскорбительный.
