Мысль её работала напряжённо, она вдруг словно на камне прочла явившуюся на ум формулу, по которой она должна сейчас определять своё поведение в чужом окружении, формулу-девиз: «Я буду слушать, и впитывать, и внушать к себе доверие, и таким способом проникать в замыслы окружающих меня людей».
В новой жизни она будет баронессой Функ, — она уже там, в замке, хорошо сыграла эту роль. Но спектакль продолжается, он теперь переносится на другую сцену, в новую страну, в неведомый мир, — и неизвестно, на какой срок, может быть, на всю жизнь. И потому игру свою она должна совершенствовать и довести, наконец, до такой вершины, когда теряется ощущение вымысла и игра становится сутью жизни.
«Сестра нашего братства». Она уже сестра. Вспомнила диковинное слово «масон».
Вышла из-за стола, заглянула в спальню. Там рядом стояли две кровати. Никаких смущающих душу мыслей они не посеяли.
Властно сказала Роберту:
— Сегодня я хочу спать, а завтра... я весь день в вашем распоряжении.
— Выпейте крепкого кофе, и бодрость вернётся к вам.
— Нет- нет, я буду ложиться спать. Я капризная и люблю, чтобы мои желания исполнялись.
Роберт посуровел, он не знал, что ответить. Наскоро закончив ужин, стал прощаться.
— Завтра в девять я зайду к вам.
На листке бумаги он написал номер своей каюты и номер телефона. И положил листок на туалетный столик перед зеркалом.
Оставшись одна, Кейда растворила настежь дверь в спальню, выглянула в приоткрытый иллюминатор. Там за бортом, из глубин таинственной стихии явственно раздавалось глухое урчание, будто океан был живой и ему не нравилось любопытство молодой особы. Кейда потушила свет и несколько минут смотрела на океан. В разбегавшихся от корабля волнах теперь были виднее серебряные нити, — отражая свет из кают и причудливо извиваясь, они пучками молний летели в темноту и там пропадали.
Заворожённая, стояла Кейда у иллюминатора, слушала шум моря и смотрела в ночь. Потом она включила бра и на туалетном столике увидела листок, оставленный Робертом. Кроме номера каюты и телефона, там убористым и красивым почерком было что-то написано. Кейда читала: «Клянусь во имя Верховного Строителя всех миров никогда и никому не открывать без приказания от ордена тайн, знаков, прикосновений, слов, доктрин и обычаев. И хранить о них вечное молчание. Обещаю и клянусь ни в чём не изменять ему ни пером, ни знаком, ни словом, ни телодвижением, а также никому не передавать о нём ни для рассказа, ни для письма, ни для печати или всякого друг ого изображения, и никогда не разглашать того, что мне теперь уже известно и что может быть вверено впоследствии. Если я не сдержу этой клятвы, то обязуюсь подвергнуться следующему наказанию: да сожгут и испепелят мне уста раскалённым железом, да отсекут мне руку, да вырвут у меня изо рта язык, да перережут мне горло, да будет повещен мой труп посреди ложи при посвящении нового брата как предмет проклятия и ужаса, да сожгут его потом и да рассеют пепел по ветру, чтобы на земле не осталась ни следа, ни памяти изменника».
Ясно было, что это клятва — главный закон, по которому живут «братья». В комсомоле есть устав, в армии — устав и присяга, и здесь тоже «братья» и «сёстры» живут по уставу. Но вот когда она стала «сестрой»? Конечно же, в тот момент, когда раскрыла ящик с золотыми слитками и распорядилась ими, как своими. Где ж ей было тогда знать, что это и был момент, когда она упала на дно колодца,
Интересно: можно ли из него, выбраться?
Вопрос этот станет основным в её новой и пока ещё малопонятной для неё жизни.
На столике у кровати мягко изливала синий свет ночная лампа, каюта качалась, и глухие неясные звуки доносились то ли снизу, от машин, то ли от волн, метавшихся за бортом теплохода. Никогда раньше не плавала Кейда на кораблях, и никогда ей не приходила в голову фантазия о подобном таинственном путешествии. Куда она плывёт и зачем, и что ждёт её впереди, — ничего не ведомо, всё темно, всё покрыто мраком.
Впереди по курсу вычерчивались силуэты построек порта» а за ними сверкали белизной стен очертания громадного города. Это был Майами.
— Вы будете жить в Америке, на полуострове Флорида, в самом живописном уголке мира, — торжественно возвестил Роберт, подводя Кейду к позолоченным поручням носовой палубы.
— А вы? — простодушно спросила Кейда.
— Я буду с вами, всегда с вами, — сказал он, упирая на слово «всегда» и заглядывая сбоку в глаза собеседницы. Кейда смутилась: она жалела, что своим детским, невинным вопросом спровоцировала его на признание, которое, правда, было ей пока ещё непонятно.
Земля приближалась, и Кейда, испытывая невольное волнение перед встречей с новым миром, ни о чём больше не спрашивала спутника. За кормой теплохода вставало солнце, и океан загорался, всё яснее вырисовывался перед глазами залитый светом город.
Как всегда и везде, Роберта и его спутницу ждали. Рослые парни подхватили их чемоданы, растворили перед ними дверцы длинного, блестевшего чёрным лаком лимузина, сами быстро разместились в двух других автомобилях, и они тронулась.
На большой скорости машины мчались по великолепному шоссе. Справа, то приближаясь, то удаляясь, извивался берег, слева хаотически громоздились дома и улицы города.
Через час езды свернули от океана, пошли на подъём и вдруг выскочили на лысину холма, за которым на другом холме, в окружении пальм и деревьев с кронами в форме пламени свечи, неброско отсвечивал жёлтыми стенами невысокий, но обширный дом. Справа от него за деревьями блеснула полоска океана.
— Ну вот мы и дома.
Роберт галантно открыл дверцу автомобиля и подал руку Кейде.
Это был благословенный уголок земли, где не знали снега и холода. Два воздушных потока, уравновешивая друг друга, встречались здесь — тропическая жара юго-восточного уголка Америки и влажная свежесть океана.
Здесь зарождается и идёт по свету исполинский поток тёплого течения Гольфстрим. Невидимая гигантская река, повинуясь таинственным силам природы, устремляется отсюда в холодные районы земли, увлажняя и утепляя там климат.
Кейда знала из книг об этом дивном явлении природы, но конечно же не думала, что будет когда-нибудь жить у его истоков.
Из малоприметной двери в левом крыле дома вышла немолодая женщина, кивнула Роберту.
— С приездом, сэр!
— Баронесса Функ. Будет жить в нашем доме, — представил Роберт Кейду.
— Я знаю, — сказала женщина, — Меня зовут Мэри. Мисс Мэри.
Она повела гостью по коридору к лифту и поднялась вместе с ней на третий этаж.
— Этот лифт ваш. Только ваш, — известила она Кейду, и добавила: — И входная дверь, и ваши комната не запираются, Замков мы не держим.
Говорила строго, и так, будто она здесь была начальницей и все ей повиновались.
— Вот ваша комната, а там, — показала она на дверь, — спальня, Из неё вход в туалетную. Располагайтесь.
И, не взглянув Кейде в глаза, не вымолвив больше ни слова, удалилась, Кейда невольно вспомнила фрау Мозель и приём, учиненный ей семейством Функов, покачала головой. Впрочем, она решила ничему не удивляться.
Окна были закрыты, свет приглушён шторами. Настя раздёрнула их и настежь растворила окно. Ей открылся вид на океан, сиявший под солнцем расплавленным золотом. К берегу от дома тянулись ряды высоких деревьев, — они, как пики, вонзались в небо острыми вершинами. Во дворе, в аллеях, на белых лавочках никого не было. Пусто и дико. Деревья и океан.
Она заглянула в спальню: две кровати, ковёр, кресла, круглый столик и трельяж со множеством туалетных приборов. Чисто, красиво, но просто — не то, что в замке Функов, нет и намёка на блеск и роскошь.
В туалетной комнате роскоши было побольше. Голубая квадратная ванна, как маленький бассейн, предметы туалета, разные виды мыла, наборы полотенец — всего в изобилии.
Настя снова вернулась в гостиную. Заметила книги. Их немного, разложены то там, то здесь — в беспорядке.
Раскрыла одну — на русском языке! Читала:
