— Логика! Не могу! Логика!

Монтейн откинулся в кресле и, глядя в потолок, широко улыбнулся.

К Никлину вернулось прежнее беспокойство — он заметил, что улыбка проповедника очень несимметрична. А вдруг лицевые мышцы Монтейна превратились в аморфную массу, и рот проповедника из-за этого непрерывно перекашивается. «Неужели мы все сошли с ума? Неужели встреча с Доброй Феей окончательно нас доконала?»

— Мне хочется верить вам, мистер Хепворт. — Воорсангер не сводил с физика умоляющего взгляда. — Как вы думаете, мы сможем найти… нужную планету?

— Почему бы и нет? — К Хепворту вернулся его высокопарный слог. — Если материя экваториальной области Орбитсвиля осталась в соответствующей позиции, то, по-видимому, логично будет предположить, что…

— Ради всего святого, Скотт, — вмешался Никлин, повысив голос. — Не увлекайся. Я вижу, что творится в твоей голове. Ты прямо на ходу добавляешь к своей теории все новые и новые детали.

Хепворт резко обернулся. Никлин увидел в его глазах предвестие внезапной вспышки гнева, которые столь часто преображали физика всякий раз, когда сомневались в его профессиональной компетентности. Молчаливое противоборство длилось лишь краткое мгновение, затем толстое лицо Хепворта расслабилось. Он поднялся, неторопливо обошел пульт управления и остановился у главного экрана, словно школьный учитель у доски. Основную часть экрана занимало изображение одной-единственной планеты.

Хепворт небрежно улыбнулся Меган Флейшер.

— Не могли бы вы вернуть на экран общий вид?

Рука пилота дрогнула, и планета исчезла. Экран вновь заняло облако миров, окруживших солнце полупрозрачной светящейся сферой невыразимой красоты.

— В несколько грубой и наивной форме ты, Джим, затронул важный философский вопрос, — мягко сказал Хепворт, глядя Никлину прямо в глаза. — Существует классический способ проверки научной теории. На основе теории делается предсказание, и если оно оказывается верным, теория верна. Не станешь ли ты более снисходительным к продукту моей мозговой деятельности, если мы будем действовать именно таким образом? Если прямо сейчас я сделаю подобное предсказание, и если это, как кое-кто из нас назвал бы, пророчество сбудется? Не вернет ли такой поворот событий улыбку на твое ангелоподобное лицо?

«Не превращай все в балаган», — раздраженно подумал Никлин, даже не кивнув в ответ.

— Очень хорошо, — продолжал Хепворт, словно актер, получающий удовольствие оттого, что находится в центре внимания. — Теперь я рискну и сделаю необходимое предсказание. Я полагаю, что эти миры… которые только что были созданы Доброй Феей… все шестьсот пятьдесят миллионов… скоро просто исчезнут.

Флейшер выпрямилась.

— Откуда вы можете знать?

Этот вопрос словно эхо звучал в голове Никлина, пока он в упор смотрел на лицо Хепворта, поросшее седой неопрятной щетиной. Физик сейчас выглядел непригляднее, чем обычно: мятая грязная одежда не красила его, так же, как и не красило его пьянство, до такой степени изъевшее его мозг, что он начал ошибаться в фундаментальных вопросах. Но сила воображения при этом, казалось, лишь возросла, покоряя галактики, вселенные, бесконечности.

«Я слушаю тебя, Скотт, — подумал Джим, постаравшись избавиться от враждебности и скептицизма. — Скажи, что ты собираешься сказать — и я тебе поверю».

— Это неотъемлемая часть Гипотезы Добра, — начал Хепворт, указав на облако из планет. — Нет необходимости говорить, что эти планеты не вращаются по орбитам вокруг солнца. С точки зрения небесной механики такая система невозможна. Она должна была бы разлететься, но этого не происходит, значит, планеты удерживает какая-то неизвестная сила.

Флейшер, словно школьница, подняла руку.

— Мне кажется, что из сказанного вами вовсе не следует, что планеты исчезнут.

— И да, и нет. Я говорю, что планеты могли бы оставаться в теперешнем состоянии, если бы Добрая Фея захотела этого. Но какой тогда смысл в разрушении Орбитсвиля?

Хепворт распростер руки и оглядел своих слушателей.

— Ведь по сути, мало что изменилось. Вместо одного огромного Орбитсвиля мы теперь имеем шестьсот пятьдесят миллионов небольших, вывернутых наизнанку. Если все останется в таком виде, жизнь быстро нормализуется. Вопли удивления и страха, исторгаемые обывателями, скоро стихнут, потому что такова уж природа обычных людей. Конечно же, кое к чему придется приспособиться, и еще многие века этот незабвенный блистающий град будет волновать умы философов, историков и естествоиспытателей, но, по существу, все останется без изменений.

Хепворт замолк, его внимание отвлекла вылезшая из брюк рубашка. Он неторопливо заправил ее обратно в штаны, затем мрачно взглянул на своих слушателей.

— Так вот я спрашиваю вас, какой смысл оставлять эти новоиспеченные планеты в теперешнем состоянии?

— А может и не следует искать здесь никакого смысла? — спросил Никлин. — Может, все идет так, как и должно идти?

— Что ж, это еще одна точка зрения, назовем ее Нейтральной Гипотезой, но она мне не нравится, я не верю, что Добрая Фея понапрасну тратила свои силы и время.

Никлин понял, что окончательно запутался в этом сумбуре идеи и предположении.

— Хорошо, но в таком случае, куда попадут все эти планеты? И почему именно туда они попадут?

— А об этом мы не договаривались, — по-детски бесхитростно ответил Хепворт. — Я не могу ответить на все эти куда и почему. Я просто утверждаю, что они исчезнут, переместятся. Они могут исчезнуть внезапно и одновременно, а могут и постепенно. Насколько нам известно, этот процесс уже начался…

— Это будет нетрудно выяснить, если наша программа поиска планет в состоянии обработать такое количество точек, — сказала Флейшер, приступив к общению с главным компьютером. — Мы могли бы следить, скажем, за одним процентом, а затем…

Ее голос превратился в неразборчивое бормотание, ибо она погрузилась в математические расчеты, решая поставленную самой себе задачу.

Воорсангер, прежде чем обратить свой взгляд на Хепворта, с тревогой посмотрел на Монтейна.

— Всего этого вполне достаточно, чтобы задать вопрос — в чем собственно теперь смысл нашего полета?

Хепворт согласно кивнул.

— Вы имеете в виду, что нам следует вернуться?

— Я полагаю… — Воорсангер снова взглянул на проповедника, и лицо его затвердело. — Да, именно это я имею в виду.

— Что ты думаешь, Джим?

— Откуда мне знать? — ответил Никлин, словно школьник, которого спросили не по программе. — Кроме того, мы опять ведем себя так, словно мы совет управляющих.

— Хорошо, спросим босса. — Хепворт взглянул на Монтейна. — Что вы думаете, Кори?

— Вы идиоты! — Монтейн все еще улыбался и глазел в потолок. — Вы полные идиоты!

— Я не думаю, что Кори вполне готов высказать разумное мнение. — Хепворт многозначительно взглянул на Аффлека. — Нибз, почему вы не отправились на поиски доктора Хардинга и не привели его сюда? Я думаю, было бы лучше…

Аффлек виновато затоптался на месте с самым разнесчастным видом, затем повернулся и исчез из виду.

Хепворт опять обратился к Никлину:

— Так что ты думаешь, Джим?

— А ты? — спросил его вместо ответа Джим, пытаясь оттянуть момент принятия решения. — Что ты скажешь?

Хепворт улыбнулся ему странной короткой улыбкой.

— Трудно что-либо решить, особенно без соответствующей смазки. Ведь так много еще неизвестного во Вселенной. Я хотел бы продолжить, и в то же время я хочу вернуться.

— Здорово же ты мне помог, — улыбнулся Никлин. — Мне-то казалось, раз ты начал, то…

— Господа! — подала голос Меган Флейшер. — Позвольте принять решение за вас — мы вынуждены вернуться.

— По крайней мере, это заявление звучит очень недвусмысленно, — холодно заметил Хепворт. — Не могли бы вы сообщить нам, каким образом и почему вы пришли к столь твердому заключению?

— Пожалуйста. — Улыбка пилота неопровержимо свидетельствовала о ее неприязни к физику. — Корабль не в состоянии совершить межзвездный полет.