Никлин присутствовал на похоронной церемонии. Он стоял на пронизывающем ветру, а потом пил джин вместе со Скоттом Хепвортом, пил, пока не утратил способность что-либо чувствовать.

На перевозку корабля из Альтамуры в Бичхед-Сити понадобился почти год. На каком-то этапе мучительного, изматывающего перехода Никлин понял, что привязался к этому огромному неуклюжему уродцу.

Стоя у окна офиса общины в Бичхеде, откуда открывался превосходный вид на «Тару» (так Монтейн переименовал корабль), Джим пытался разобраться, что именно в очертаниях этого сооружения вызывает у него такое волнение. Трехцилиндровая конструкция, разработанная вот уж как два века канувшей в Лету «Старфлайт Инкорпорейтед», сохранилась благодаря своей эффективности и надежности. Но даже самые романтически настроенные ее приверженцы признавали, что вид у нее на редкость неуклюжий.

Сейчас корабль более чем когда-либо выглядел неспособным к полету. Но Никлин ощущал ту внутреннюю дрожь, хорошо знакомую всем любителям техники, дрожь, возникающую при виде машины, на которую возложена серьезная и нелегкая задача и которая имеет потенциальные возможности выполнить эту задачу самым превосходным образом.

Этот роман Никлина с «Тарой» начался с одного не очень приятного события.

Когда раскопали оба двигательных цилиндра, на которых покоился корабль во время своего подземного заточения, обнаружилось, что Вэс Фугаччиа допустил ошибку, характерную для строителей гигантских монументов. Решив сделать гробницу своей жены совершенно недоступной, он наваливал один защитный слой за другим. В результате под гигантским весом треснул железобетонный фундамент, на котором покоилась вся огромная конструкция. К тому же создатели монумента забыли закупорить вентиляционные отверстия и канализационные трубы, открытые во время капитального ремонта в наземном доке.

Отверстия были небольшими, почти незаметными по сравнению с общей площадью поверхности корабля, но для бесчисленных грибков и плесени, всепроникающих форм жизни, обитавших в плодородной почве Орбитсвиля, они явились шестирядными шоссе.

Когда Монтейн и его сподвижники распахнули люки, ведущие из центрального цилиндра в двигательные, на них пахнуло влажной и нездоровой атмосферой подземелья. Тонкие нити и усы бесцветных растений образовывали многочисленные сплетения, в которых копошились целые полчища ползающих или бегающих тварей.

Потребовалось немало дней, прежде чем люди привели в порядок и продезинфицировали двигательные цилиндры, но еще долго в них ощущалось характерное зловоние, которое почувствовал Никлин, когда впервые ступил внутрь корабля. И, конечно же, все оборудование сильно пострадало от этой оккупации.

Монтейн, увидев открывшуюся картину, ужаснулся. Он представил, сколько потребуется времени и денег, чтобы восстановить разрушенное. Но искренне любящий технику Никлин, проникся к кораблю горячим сочувствием. «Я приведу тебя в порядок, старина», — пообещал он.

Планы его были воистину грандиозны. Мало кто решился бы взяться за их исполнение, но именно они не дали Джиму сойти с ума в течение этого долгого и невыносимо скучного года, проведенного в пути. Ему помогали Скотт Хепворт, согласившийся поделиться с ним своими знаниями за определенную плату в виде джина, и Герл Кингсли, предоставлявший в распоряжение Никлина силу своих мышц.

Теперь, когда «Тара» благополучно достигла Бичхеда и заняла свое место у Первого Портала, начались основные работы по ее восстановлению. Никлин и Хепворт единодушно решили, что эти работы должны вестись под их руководством исключительно членами общины. Монтейн искренне обрадовался такому соглашению, поскольку в этом случае потребовалось бы куда меньше затрат.

«Тара» относилась к классу исследовательских судов и потому не была рассчитана на большое количество пассажиров, но ее размеры позволяли установить дополнительные палубы. В настоящее время их насчитывалось восемь — минимально допустимое количество, обеспечивающее необходимую жесткость центрального цилиндра — но предполагалось установить их через каждые два метра. Двадцать пять палуб предназначались для пассажиров.

Исходя из этого, в полет могло отправиться, по выражению Монтейна, около «двухсот душ». Никлин, для которого вся эта затея продолжала оставаться игрой, предположил, что по простым биологическим соображениям почти все души должны быть заключены в оболочки женщин, достигших половой зрелости. Монтейн, разумеется, прочел ему лекцию о необходимости сохранения моральных устоев, дав понять, что собирается внести в список участников экспедиции лишь молодые женатые пары, отличающиеся благонравием и религиозностью.

Этот спор вновь напомнил Джиму о том, что Кори Монтейн является совершенно иррациональным существом. На какое-то время Никлин почти забыл об этой особенности проповедника. Монтейн не был религиозным маньяком в обычном смысле этого слова, он попросту был сумасшедшим, чьи маниакальные идеи приобрели религиозную окраску. Одежда и манеры нормального человека постоянно оттесняли на задний план его странности — гроб, служащий обеденным столом, его манию величия, его безумную цель, которой он подчинил всю свою жизнь.

Высмеять проповедника и его безумные идеи не составляло никакого труда, но эти самые идеи время от времени умудрялись превращаться в самую настоящую реальность. И доказательством тому служила нескладная массивная конструкция за окном офиса. Глядя, как снег медленно опускается на поверхность звездолета, Никлин вдруг ощутил холодок тревоги. Он понимал весь абсурд происходящего, но тем не менее без конца спрашивал себя, неужели действительно настанет день, когда эта угрюмая громадина, давно вписавшаяся в окружающий ландшафт, тихо соскользнет в черноту портала и, подобно нырнувшему в воду неповоротливому на суше тюленю, обретет в новой среде силу и уверенность? Неужели она понесет людей сквозь тьму космоса к тусклым точечкам света? И останутся ли живы те, кто взойдет на ее борт?

«Вот что я тебе скажу, о Газообразное Позвоночное. Если корабль действительно отправится в дикую тьму неизвестности, то твой покорный слуга останется сидеть дома в своем любимом кресле, со стаканом в руке наблюдая за этим великим событием по телевизору…»

Сзади подошел Хепворт и встал рядом.

— Когда появится этот человек?

— Спросите Кори.

Никлин взглянул на Хепворта, и, как всегда, его глаза остановились на огромном прыще, красующемся на носу физика.

— Я не хочу мешать, Кори, просто интересно, почему запаздывает наш высокий гость?

— Вероятно, его задержала непогода, — неопределенно ответил Монтейн, оторвавшись от разложенных перед ним бумаг. — Наберитесь терпения.

— Да, и не дергайте нас так часто. Вы ведете себя как дети, — добавил Ропп Воорсангер, исполняющий при Монтейне обязанности бухгалтера и юридического консультанта. — Мы заняты.

Он сидел за соседним с Монтейном столом. Это был узкоголовый и узколицый человечек лет тридцати, но выглядевший на все пятьдесят. Ропп тоже в свое время выбрал стезю проповедника-любителя, но он был гораздо более нетерпим и резок, чем Кори Монтейн.

— Прошу прощения, — повернулся к нему физик, — но на корабле меня ждет работа, настоящая работа, а не та совершеннейшая чепуха, на которую вы тратите все свое время.

Никлин сдержал улыбку. Настоящая работа, которую имел в виду Хепворт, заключалась в поглощении очередной порции джина. Надежда, что этот неопрятный, словоохотливый пьяница окажется отличным товарищем, полностью оправдалась. Несмотря на горячую привязанность к спиртному, Хепворт никогда не терял голову и всегда готов был сказать свое веское слово. Джим мог рассчитывать на его поддержку в любом споре.

— Это так, Кори, — обратился он к Монтейну. — У нас со Скоттом и впрямь есть работа, а…

— А я устал каждый раз тратить кучу времени на ваши розыски, — оборвал его Монтейн. — Я требую, чтобы вы оба находились здесь, когда приедет Ренард. Вы должны послушать, что он скажет. Так что постарайтесь расслабиться. — Он со значением взглянул на Хепворта. — Почему бы вам не выпить чашку чая?