Он осекся, увидев в центре комнаты длинный серебристый ящик. Монтейн посмотрел на него оценивающе и, слегка насмешливо.
— Да, это именно то, о чем вы думаете, — это гроб. Здесь временно покоится тело моей жены. Разве Дани не рассказала вам, что в моем домике несколько необычная обстановка?
— Н-нет…
— Наверное, испугалась, что сочтете сумасшедшим. — Монтейн кивком головы пригласил Никлина садиться. — В нашей общине мы стремимся придерживаться демократических принципов. Одним из них является равенство в жилищных условиях. Но хотя в моем домике достаточно места еще для двух-трех человек, никто не выказал желания поселиться здесь. Все делают вид, что это исключительно из уважения ко мне, но в действительности причина в другом — кому охота жить рядом с гробом. Тем более, что…
Никлин натянуто улыбнулся:
— Думаю, таких действительно найдется немного.
— Да, и людей можно понять, но я вынужден был пойти на этот Шаг. Вынужден обстоятельствами, далекими от нормальных.
«Да уж, наверное».
Отношение Никлина к Монтейну постепенно становилось двойственным. Первоначальное уважение не исчезло, но появились сомнения — кто в здравом уме станет таскать за собой гроб с телом своей жены? Помимо этой странности проповедника, Никлина беспокоило в нем еще что-то, но выяснять причины этого беспокойства было некогда.
— Вы собираетесь сделать очень серьезный шаг, — сказал Монтейн. — И я полагаю, вы отдаете себе отчет в том, что деньги, которые вы собираетесь передать нашей общине, являются безвозмездным даром с вашей стороны.
— А чем же еще они могут являться?
— Я хочу сказать, что вы не становитесь совладельцем какого-то коммерческого предприятия, скажем, компании по строительству космических кораблей. Более того, вы не сможете даже в самом отдаленном будущем распорядиться своей долей денег по своему желанию.
— Вы имеете в виду, что я никогда не смогу получить назад свои деньги?
— Именно так. — Монтейн поставил перед Джимом две старинные фарфоровые чашки. — А ведь речь, вероятно, идет о довольно крупной сумме?
— Да что там — взялся за гуж, не говори, что не дюж, — сказал Никлин с улыбкой и тут же пожалел о своей легкомысленности.
— Вы ведь понимаете, что дело не только в деньгах, — серьезно сказал Монтейн, — я очень рад за вас с Дани и желаю вам обоим всяческих благ, но…
— Мои чувства к Дани никогда не изменятся! Если же это случится, то я не понимаю, как перемена в моих отношениях с Дани может отразиться на нашем с вами финансовом соглашении.
Никлин с некоторым удивлением отметил, что слова его звучат на редкость убедительно. Прежде пробная убедительность Джиму была совершенно не свойственна, особенно в разговорах с малознакомыми людьми. Никлин решил, что причина здесь одна — Дани.
Монтейн, начавший было вскрывать банку с молочными капсулами, остановился.
— Извините, Джим. Я не хотел вас обидеть и бросить тень на ваше отношение к Дани. Я верю, что вы любите друг друга, хотя для меня это и явилось большой неожиданностью. — Он помолчал. — Вы можете дать прямой ответ на прямой вопрос?
— Разумеется.
Монтейн отодвинул в сторону банку с молоком и в упор посмотрел на Джима.
— Вы верите в Бога, Джим? Вы действительно верите в Бога и в ту миссию, которую он возложил на меня?
Никлин смотрел в спокойные серые глаза проповедника и впервые в жизни осознавал, что ложь ему не поможет. Он медленно качнул головой.
Неожиданно для него Монтейн широко улыбнулся.
— Если бы вы сейчас солгали мне, я вышвырнул бы вас за дверь, Джим, какой бы суммы не лишилась при этом наша община. Я работаю только с теми, кого уважаю и кто, в свою очередь, уважает меня. Хотите молока?
— Одну капсулу, — растерянно ответил Никлин. Монтейн вновь принялся за банку. — Я рад, что мы все выяснили, но, признаться, вы удивили меня.
— Тем, что я принимаю в общину неверующего? Такие уж настали времена. Естественно, я бы предпочел общаться исключительно с последователями Господа нашего, но мир так несовершенен. Поэтому я вынужден пользоваться любым орудием, какое посылает мне Господь. Если вы войдете в наши ряды, то община получит двойную выгоду. Во-первых, ваш щедрый денежный вклад, а, во-вторых, ваши умелые руки. Дани сказала мне, что вы превосходный инженер.
— Всего лишь техник и к тому же довольно посредственный.
Никлин поднял свою чашку. Его опять охватило неприятное чувство, что он упустил нечто очень важное. Разве Дани не предупреждала его, что не следует высказывать своих атеистических взглядов Монтейну? Она уверяла, что проповеднику это будет крайне неприятно, но все оказалось совершенно иначе. Дани также говорила, что Монтейн не разрешает гостям сопровождать их процессию даже за определенную плату, но и это утверждение оказалось неверным. По-видимому, Дани не так хорошо знает взгляды своего руководителя…
— Что ж, я искренне рад принять вас в нашу общину. Я уверен, вы окажетесь очень полезным ее членом, — сказал Монтейн. — А теперь нам необходимо уточнить некоторые детали. Вас не смущают разговоры о деньгах?
— Напротив, это одна из моих любимейших тем.
— Отлично! Деньги для нас сейчас очень важны.
Монтейн сел напротив Никлина в старое вертящееся кресло, поставил свою чашку на крышку гроба, а сам повернулся вместе с креслом в сторону Никлина. Будучи убежденным материалистом, Джим совершенно спокойно воспринял это неожиданное использование гроба с телом любимой жены в качестве обеденного стола, но в глубине души ему вдруг стало очень неприятно, будто он увидел нечто неуловимо отвратительное.
— Милли была бы рада услужить мне, — сказал Монтейн, словно читая его мысли, и поднес чашку к губам. — Мы все еще муж и жена. Вы понимаете, что я имею в виду? Мы связаны, пока тело моей жены не обретет покой в надлежащем месте.
— Я вполне вас понимаю, — пробормотал Джим, уткнувшись носом в свою чашку и давясь от смеха. «Почему, о Газообразное Позвоночное, в этом мире не встречается ничего в чистом виде? Почему в каждой драме обязательно присутствует что-нибудь страшно нелепое? Почему у каждого мессии обязательно либо визгливый голос, либо прыщи на заднице, либо что-нибудь еще? Может быть. Газообразное Позвоночное, таким способом ты даешь понять, что все это лишь часть гигантского розыгрыша?»
— Вы задумались, сын мой, — сказал Монтейн, — что вас тревожит?
— Да нет, ничего особенного, — справившись с собой, ответил ему Никлин. — Так, случайные мысли обо всем. Ведь не каждый день человек начинает новую жизнь.
Хотя все имущество Никлина было связано с Банком Первого Портала, тем не менее Джиму потребовалось гораздо больше времени, чтобы разделаться с ним, чем он предполагал. Постоянно всплывали какие-то неотложные дела, много времени ушло На то, чтобы разобраться со всякими личными мелочами — что-то требовалось сохранить, что-то уничтожить. Будущим владельцам мастерской и библиотеки следовало оставить массу разнообразных письменных наставлений и указаний. Когда Никлин договаривался с Дани о том, чтобы она заехала за ним в полдень, ему казалось, что на разборку всех дел он оставляет себе достаточно времени. Но сейчас его начинала охватывать паника.
За ночь погода изменилась. Ветер принес с запада хмурые серые облака и постоянно усиливался. Листья на ветвях свистящих деревьев свернулись в трубочки и начали издавать траурное монотонное завывание, напомнившее Никлину звуковые эффекты в дешевом фильме ужасов. Дождя еще не было, но воздух уплотнился и налился сыростью.
К счастью, этот день у Макси выдался выходным, так что Никлин был избавлен от его назойливых расспросов. Он с большим удовольствием нацарапал ему записку, что больше не нуждается в его услугах, но затем Джиму вновь пришлось сосредоточиться на гораздо менее приятных делах.
Куда бы ни направлялся, Никлин постоянно чувствовал, что за ним неотрывно наблюдают глаза Зинди. Наверное, как только она услышала эту новость от родителей, то сразу же поняла, что всему виной Дани Фартинг. Пока Никлин суетился по дому, Зинди, скорее всего затаившись где-нибудь поблизости, грустно размышляла о переменах в своей собственной жизни, неизбежных с отъездом ее лучшего друга. Джим очень хотел, чтобы они расстались как добрые друзья, но он не видел никакого смысла в поисках Зинди. Если девочка захочет, то появится сама.
