Настал час Емельянова.

Со всей силы, на которую он только был способен, Дима толкнул ногой дверь, та краем врезалась в затылок пьяного солдата — и хорват беззвучно рухнул на пол. Не дожидаясь, пока он придет в себя, Дима поднял его голову за грязные длинные волосы… Короткий удар коленом — и лицо охранника превратилось в кровавое месиво.

Новак, брезгливо морщась, кинулся снимать с поверженного противника автомат и подсумок с запасными магазинами.

— Нож возьми! — обратил его внимание Емельянов.

— Что?

Новак не сразу понял, какой нож имеет в виду Дима. Но тут же догадался перевернуть хорватского охранника на спину. На ремне у того висел большой охотничий нож.

Быстро и ловко Мирослав снял трофейное оружие с кожаного пояса вместе с ножнами и поспешил за Емельяновым в коридор. Опешившие старик и юноша только смотрели им вслед.

— Здесь запасной выход есть? — поинтересовался Дима.

— Есть. Только ближе через центральный. Он только так называется, а людей там меньше, чем у запасного.

— Тогда вперед…

Смертники быстро и осторожно, словно две серые кошки, проскользнули в коридор, спустились по лестнице.

Тут на ступеньках крыльца появился относительно трезвый вооруженный солдат. Не растерявшись и быстро сообразив, что эти двое — беглецы, он вскинул автомат. Дима тоже. Но ни одного выстрела прозвучать не успело, а солдат, согнувшись пополам, повалился вперед на бетонный пол. В животе его торчал нож.

Емельянов удивленно обернулся к Новаку — тот облизывал порезанный палец на правой руке.

Солдат с проткнутым брюхом в предсмертной агонии корчился на крыльце. Мирослав подошел, вытащил нож и сунул его обратно в ножны.

— Давно не практиковался, — прокомментировал Новак. — Но получилось.

Дима проникся уважением к своему новому союзнику — столь прекрасный бросок он и сам не смог бы сделать. Метров с двенадцати, не меньше, с первой лестничной площадки — и так метко.

Перед ними был широкий, залитый солнцем пустой двор. Только возле ворот на вышке маячил часовой.

— Куда теперь? — спросил Емельянов у Новака.

— Давай вон к той открытой двери. Оттуда мы можем выбраться на улицу. Она небольшая. А за ней Милёвина уже кончается. Дальше горы и лес.

Русский и хорват бросились бегом кратчайшим путем через двор. Им везло — пьяный тюремный гарнизон их пока не замечал. Только на выходе на беглецов обратил внимание офицер.

— Смотрите! — закричал он, указывая пальцем.

Емельянов обернулся и скосил его очередью из автомата. Двое смертников побежали дальше по улице, держась поближе к стенам домов. Потом свернули в ближайший двор и через десять минут уже спешили к лесу.

Но сзади раздались выстрелы. Погоня все-таки состоялась.

Когда вокруг заплясали фонтанчики песка, поднимаемые пулями, оба, как по команде, упали, потом вскочили и побежали дальше.

Единственным спасением для беглецов оказалось то, что преследователи были пьяны и потому меткостью не отличались. По бегущим мишеням и так непросто попасть, а уж когда руки трясутся и все плывет перед глазами… Поэтому русский и хорват мчались дальше что было сил.

Когда пули засвистели ближе, Емельянов махнул рукой Новаку, чтобы тот последовал его примеру и покатился по земле. Укрывшись за небольшим бугорком, Дмитрий стянул с плеча автомат и открыл ответный огонь по недавним сослуживцам Мирослава.

После такого бега невозможно было сразу восстановить дыхание и поймать противника на мушку, поэтому ни в кого Емельянов не попал. Однако ответный огонь заставил хорватов залечь, на некоторое время прекратив стрельбу.

Воспользовавшись паузой, Новак и Емельянов вскочили и побежали к зданию, стоявшему на отшибе. В нем, видимо, никто не жил, о чем говорили черные провалы окон. До дома оставалось всего несколько метров, но пришлось снова залечь, чтобы не попасть под пули.

Тем временем на помощь к преследователям подоспели свежие силы, огонь стал плотнее.

— Нельзя лежать! — заорал Емельянов. — Давай в этот дом.

Новак согласно кивнул — и оба поползли к зданию, до которого оставалось не более нескольких десятков метров.

Когда они, целые и невредимые, заскочили в строение, сразу же почувствовали огромное облегчение и, как по команде, упали на пол. Новак вдруг захохотал.

— Ты что? — удивился Дмитрий.

— Сюда они не сунутся. Это здание заминировано.

Дмитрий испуганно округлил глаза.

— Да, да. Уже два года. Нам только надо быть здесь поосторожнее. А как стемнеет, уходим. Только куда?

— К сербам, куда же еще, — сказал Дима.

— С ума сошел? Я — к сербам?

— Ты что, боишься, что я сдам тебя как бывшего контрразведчика? Плохо же ты обо мне думаешь.

— Ладно. Главное — в темноте добраться до леса, а там решим, кому куда.

Новак поднялся, чтобы осмотреться, определить дальнейший путь, — и тут же мгновенно упал на пол. С противоположной стены посыпалась отбитая пулей штукатурка.

— Снайперы? — спросил Дима.

— Да. Теперь будут палить, мать их, пока светло.

Они долго лежали на полу, ожидая, что же будет дальше. Попробовали появляться в оконных проемах с других сторон дома — снайперы были всюду. Только со стороны леса в них не целились, но зато пространство перед ним простреливалось прекрасно.

При этом по дому Емельянов и Новак передвигались крайне осторожно, обходя все подозрительные проводочки и плохо держащиеся доски пола.

Время тянулось томительно медленно. Беглецы ждали, когда стемнеет. Их преследователи лениво постреливали по малейшим подозрительным теням в доме и тоже ждали — вдруг эти приговоренные к смерти люди допустят неосторожность и приведут приговор сами себе в исполнение, взлетев на воздух вместе с домом.

Иногда Дмитрий начинал дремать. Потом просыпался с единственной мыслью — когда же теперь пожрать удастся? Больше ни о чем думать не хотелось — что будет через час, через день, через месяц, если, конечно, смерть не прервет способность к размышлениям? Станет ли он еще воевать? Или попробует, вернув свои деньги и документы, пробраться в какую-нибудь мирную страну? Или вернется в Россию?

Нет, жить можно было только одним днем, даже одним часом.

На улице мерно и убаюкивающе стрекотали кузнечики, доносились отдаленные звуки города. А тут только солнце медленно, страшно медленно ползло из одного оконного проема к другому.

— Сколько же нам здесь еще сидеть? — не выдержал Новак.

— Сам знаешь сколько. А может, им самим надоест и они успокоятся, а? Может, даже подумают, что мы сами сдохли?

Новак только пожал плечами — других вариантов в их положении не было. Снова надолго воцарилось молчание.

— Времени сейчас сколько? — первым нарушил молчание через несколько часов Емельянов.

— А я откуда знаю, — ответил Новак. — Часы у меня отобрали.

— Ну хотя бы приблизительно, как ты думаешь — сколько?

— Часов восемь вечера. А может, и больше. Я совсем ориентацию потерял.

— Что-то их там совсем не видно и не слышно. Может, они плюнули на нас?

Дмитрий поднялся и показал себя в оконном проеме. Потом постоял подольше. Никто не стрелял.

Новак взглянул на него, как на сумасшедшего, и сменил позу, в которой лежал. Тело уже настолько занемело, что было больно двигаться — словно муравьи побежали по оживающим конечностям. Он оглянулся на то место, где когда-то была дверь с другой стороны, и даже открыл рот от удивления.

Хорват осторожно, словно боясь, что видение исчезнет, повернул голову к Емельянову. Но и тот изумленно смотрел в ту же сторону.

В дверях стояла Злата Новак.

Видимо, девушка не бежала к зданию, а больше ползла. Ее светлая рубашка и джинсы были испачканы в земле, волосы совсем растрепались, но она все равно показалась Диме прекрасной.

— Злата!

— Злата!

Два мужских голоса одновременно произнесли имя девушки.

И тут же оба — русский и хорват — обернулись друг к другу.

Совместный побег заставил их забыть, что они находились по разные стороны фронта, что до недавнего времени воевали друг против друга, что еще несколько месяцев назад именно Новак допрашивал пленного Емельянова.