Камилл покачал головой:

- Жалко человека, какой же выигрыш ему может быть? Ведь его имущество пострадало?

– Степан хороший мужик, - повторил Ремзи. - Сейчас судится с колхозом. Я, говорит, этих фашистов заставлю мне на участке новый дом построить, а потом опять тебе продам за ту же стоимость, говорит. Суд он точно выиграет, дом-то разрушили при свидетелях! Но я вскоре здесь недалеко в совхозе жилье купил. Большой дом, под бульдозер такой не пустят.

«А если пустят?», хотел спросить Камилл, но спохватился: и без того он, столичный житель, много глупых вопросов здесь задавал.

Крымчане увидели, какое впечатление произвел на москвича рассказ Ремзи, и Фуат счел нужным добавить:

- Ты думаешь, это единственный случай? Я лично знаю двадцать человек, чьи дома разрушили бульдозером, а по всему Крыму таких случаев намного больше. Ты знаешь, сколько людей осталось нищими из-за этого? Дом разрушен, вещи унесли пьяные дружинники – и семья голая, как в сорок четвертом году!

- А дружинники…, - начал было Камилл, но Ремзи опередил его своим ответом:

- Дружинники не местные, их привозят из других районов. Обычно это учащиеся крымских техникумов, куда приезжают со всех концов страны. А местные жители, хоть и настроены против нас, но в грабежах участие обычно не принимают.

- Иногда даже защищают своих татарских соседей, - сказал Ремзи.

«Итить твою мать, - думал Камилл, - живу я в Москве, общаюсь с приехавшими из Узбекистана татарами, борцами за народное дело, разговоры умные ведем, а здесь господствует насилие, самая жестокая борьба здесь идет, в Крыму».

Было, конечно, естественно, что со временем борьба народа переместиться в Крым. Но чтобы вот так по-фашистски на виду у всей планеты зверствовали!

К Камиллу подошел Февзи и произнес улыбаясь:

- Как здоровье отца? Мы с ним в тюрьме и в лагере рядом были.

- Как? - воскликнул Камилл и пригляделся к новому знакомому, пытаясь соединить его образ с лицами на привезенных отцом из лагеря фотографиях. - Так-так, узнаю! Ты Февзи из Чирчика, верно? Из-за стихов своих погорел?

- Да, - Февзи усмехнулся. - За одно наивное стихотворение. Учительница выдала любимая.

Мужчины обнялись, и Февзи вкратце рассказал о перипетиях своей жизни, которые и нам в достаточной мере известны.

Так познакомились два наших героя, два чудом выживших в Узбекистане татарчонка.

- Мне сказали, что у тебя жена и ребенок. Почему ты их не привел? – спросил Камилл.

- Так Лютфие уехала в Чирчик к родителям! – воскликнул молодой муж и отец. – С ребенком ей одной здесь трудно ведь. Поначалу теща здесь была, потом увезла дочь и внука. Надеюсь, что жена скоро приедет.

- Скучаешь? – улыбнулся Камилл, на что Февзи печально поджал губы и согласно покачал головой. О семейном положении Камилла он спрашивать не стал, так как переписывался с его отцом и знал о переживаниях старого профессора и его жены, мечтавших о внуках.

- Ты уже был в Симферополе? – только спросил Февзи, - побывал в своем доме?

- Нет еще, - ответил Камилл, - я поездом Москва-Феодосия приехал. Но я раньше уже бывал в родном городе. Незаконно, так сказать, приезжал.

- Смотри, - предупредил Февзи, - по Крыму нашему брату опасно одному ездить. Нередки случаи, когда милиция хватает татар, избивает и вывозит за Перекоп. Было несколько очень тяжелых происшествий. Здесь суд не принимает заявлений от крымских татар.

- Будто мы и не граждане страны, - грустно заметил Камилл, который был осведомлен о таких происшествиях, а теперь и сам мог оказаться жертвой крымских властей.

Потом Камилл вспомнил, что слышал от отца о Февзи.

- Так ты же, кажется, здесь на археологических раскопках работаешь, нет? – спросил он.

- Работал, - ответил Февзи. – Уволили. В КГБ узнали, что я крымский татарин, бывший зек. Руководство моего отдела не смогло меня защитить. Теперь я по своей старой специальности работаю авторемонтником. Я же до ареста в Чирчике училище закончил.

- А я, вот, оператором в бойлерной работаю, - улыбнулся Камилл. – Ты по старой, а я новую специальность освоил.

- Как это? – Февзи был удивлен.

- Ты только отцу не сообщай, - строго произнес Камилл. – Я родителей расстраивать не хочу. Да, уже два года я безработный.

- Тоже по той же самой причине? – грустно спросил Февзи.

- Да, конечно.

Мужчины задумались. Потом Февзи улыбнулся и удовлетворенно произнес:

- Но я успел здесь домик-времянку купить и прописаться. Вот женился, теперь дети пойдут. Недавно старый «Москвич» купил, теперь он у меня как новенький. И материалы для строительства нормального дома уже приобрел.

- Машалла! - сказал Камилл. – Алла бахътынъызны берсин! Пусть Аллах даст вам счастье.

- Алла эпимизге бахът берсин! Эпимизге якъын вахъытларда ватанда яшамакъ къысмет олсун! Пусть Аллах всем даст счастья! Пусть всем нам в ближайшее время доведется жить на родине!

Гости разошлись поздней ночью.

Камилл был рад состоявшемуся неожиданному знакомству с Февзи, о котором иногда вскользь слышал от отца.

- Менден берабер отургъан яш бала Февзи де эвленген, - говорил ненавязчиво отец. – Сидевший со мной молодой парень Февзи тоже женился.

Да, обзаведение Камилла семьей стало проблемой вдвойне, после того, как он лишился работы. Но и до того, при его весьма приличном статусе, этот вопрос был из не простых. Камилл покинул территорию проживания крымских татар в возрасте около тридцати. А в этом возрасте неженатому мужчине отдалятся от своего этноса опасно! У Камилла, вообще-то, не было трудностей в общении с прекрасным полом. Он нравился девушкам, и причиной тому было, по-видимому, его искреннее восхищение ими в целом. Он никогда не скрывал, что считает каждую девушку потенциально своей подругой, а этим прелестницам всегда импонируют уверенные в себе мужчины.

До поры до времени он не желал обзаводиться семьей, хотя бы уже потому, что это закрепило бы его в Узбекистане, который был местом его недобровольной ссылки. Покинув в критическом возрасте среду обитания милых крымских татарочек, он оказался в среде не менее милых славяночек и иудеечек. Однако в нашем неустроенном мире мужчине из оскорбленного советской властью народа заводить семью с девушкой, незнающей, что такое изгнание, что такое гласный жандармский надзор с шестнадцати лет, было крайне неразумно! Не поймет русская или даже еврейка оставшуюся в душе бывшего спецпереселенца непреходящую обиду. А если и поймет она, то уж наверняка не поймут ее родители. А родители всегда сохраняют влияние на свою дочь…

Вот потому все еще и не было у старого профессора Афуз-заде и у его жены внуков.

Утром приехал Февзи.

- Хочешь на раскопках побывать? - спросил он московского гостя.

- Разумеется! – Камилл встрепенулся. - Но ты же там уже не работаешь?

- Ха! Я там свой человек, там все мои друзья! - засмеялся Февзи.

На машине разом доехали до развалин мечети хана Узбека. Февзи обнялся с Володей, за руку поздоровался с другими бывшими коллегами, потом представил им Камилла. Камилл с какой-то непонятной ревностью смотрел на работу ленинградских археологов. Где-то в глубине его сознания копошилась, в общем-то, нелогичная мысль: «Копаете здесь у нас без нашего согласия».

 Впрочем, такой ли уж нелогичной была эта мысль в макроисторическом масштабе? Разве не народу Камилла принадлежало здесь не только все, лежащее на поверхности земли, но и скрытое в ее глубинных слоях? А коли так, то имеют ли моральное право пришельцы разрывать наше историческое прошлое без нашего на то разрешения?

Однако, снявши голову, по волосам не плачут. Чем еще придется платить новым поколениям за ошибки и предательство ханов и мурз восемнадцатого века?

Все эти мысли и чувства возникли в сознании Камилла и определили его двоякое отношение к ленинградцам, ищущим здесь тайны веков и восстанавливающим разрушенную мечеть. Он, осторожно пройдя по камням, заглянул, прислушиваясь, в обнажившуюся внутренность строения, возведенного еще в начале четырнадцатого столетия, прижимал ладони к древним стенам. Он как бы надеялся получить здесь некую весть от далеких предков…