Во второй половине июля в ля-Куртин приехал из Петрограда другой представитель Временного правительства по фамилии Рапп. Ко дню встречи с ним вся дивизия почистилась, привела в порядок амуницию и оружие. Солдаты постриглись и побрились, надели суконные брюки и гимнастерки, начистили сапоги.

В день смотра по сигналу горниста роты вышли на плац, отбивая чеканный шаг.

Офицеры в части не явились, за исключением командира минометчиков капитана Савицкого. Роты вышли под командой преимущественно председателей ротных комитетов. Мне, следовательно, пришлось командовать первой ротой второго полка.

Рапп оказался аккуратным и приехал на собрание в назначенный час. За несколько минут до него пришли офицеры во главе с генералом Лохвицким. Они построились возле трибуны.

Рапп, сопровождаемый генералом Занкевичем, принял рапорт Лохвицкого и, поздоровавшись с солдатами, прошел по фронту дивизии. Стройные ряды шестнадцати тысяч отборных рослых солдат представляли красивую картину. На плацу стояла мертвая тишина. Солдаты старались держать себя примерно. Большинство почему-то было уверено, что Рапп приехал специально для того, чтобы отправить войска в Россию.

Новый посланец Временного правительства был лет пятидесяти, с седеющими волосами и небольшой бородкой, высокого роста и очень худой. Одет был в поношенный серый костюм, на голове – кепка.

Не успел Рапп с трибуны сказать несколько фраз, как по солдатским рядам побежал легкий шумок разочарования. К удивлению своему солдаты услышали те же слова, что говорил им первый представитель.

– И если вы не хотите воевать на французском фронте,- заявил Рапп, – то это равносильно тому, что вы вообще не хотите драться против общего врага. Эго бунт, и с такими частями Временное правительство поступит как с изменниками родине, то есть обезоружит и пошлет на принудительные работы, как недостойных носить оружие и звание революционного солдата…

Солдаты молчали. Из шести выступавших только один Балтайс поддержал Раппа. Остальные пятеро требовали немедленной отправки в Россию.

Степан Коваль и на этот раз допытывался, почему докладчик не сказал солдатам, из кого состоит Временное правительство из помещиков и капиталистов или из рабочих и крестьян, почему он, Рапп, молчит о Ленине.

Когда говорил последний оратор, к трибуне подошел высокий красивый унтер-офицер и попросил слова. Это был Глоба. Он произнес большую речь, уничтожившую все доводы Раппа. Заканчивая свое выступление, Глоба сказал:

– Мы ждали закона о немедленном отобрании земли у помещиков и о передаче ее в безвозмездное пользование трудовому крестьянству. Мы ждали немедленного прекращения войны. Но Временное правительство продолжает вести царскую политику и проповедует войну до победного конца. Мы воевать не будем, мы не хотим защищать интересы помещиков и капиталистов и их правительство! Довольно проливать кровь в угоду капиталистам!

– Правильно! Правильно! – крпчалп тысячи солдат. На плацу загремело «ура».

Когда шум стих, Глоба внес такое предложение: «Обязать представителя Временного правительства добиться от французского правительства немедленной отправки русских войск на родину; поручить господину Раппу от имени всей дивизии заявить французскому правительству, что русские войска категорически отказываются итти на фронт, и заявить также, что оружие, залитое нашей кровью под Бремоном п Курси и окупленное смертью наших братьев в бою, мы не сдадим, а вернемся с ним в Россию».

Возгласы одобрения, аплодисменты, крики «ура» слились в продолжительный гул после того, как в напряженной тишине солдаты выслушали предложение Глобы.

Я был глубоко взволнован, и в первый момент у меня было горячее желание взойти на трибуну и бросить в лицо Раппу и офицерам: «Довольно издеваться над нами! Довольно считать нас серой скотиной!» Но, увидев, что Рапп снова поднялся на трибуну, я отказался от этой мысли, – мгновенно у меня зародился другой план действий.

– Господа солдаты! – послышался голос представителя, когда люди затихли. – Я уверен, что ни один человек не поверит словам, сказанным сейчас немецким шпионом, изменником родине и революции, уверен…

Я не выдержал и подал команду:

– Первая рота, смирно!

Рапп замолчал. Офицеры насторожились. Головы солдат всей дивизии повернулись в сторону первой роты.

– Напра-во! – продолжал я командовать. – Влево отделениями стройсь! На пле-чо! Равнение направо, шагом марш!..

Когда наша рота проходила с песней мимо трибуны, ошеломленные офицеры со злобой молча смотрели на нас. Солдаты, оставшиеся на месте, горячо хлопали в ладоши, подбрасывали вверх фуражки, крпчалп:

– Браво, браво! Молодцы!

Примеру первой роты последовала сначала вторая, потом третья п четвертая, за четвертой двинулась минометная команда, впереди которой ехал капитан Савицкий.

Через несколько минут на огромном плацу не осталось ни одного солдата.

На другой день во многих ротах состоялись собрания. Солдаты требовали отстранить Балтайса н вместо него утвердить председателем отрядного комитета Глобу, который всех поразил смелым выступлением против Временного правительства.

Рапп некоторое время оставался в лагере. Он устраивал собрания случайно встреченных солдат и уговаривал их раскаяться, пока не поздно. Люди вступали с ним в спор, настаивая на немедленной отправке домой.

Провалившись с обоими представителями Временного правительства, командование решило пойти на хитрость. Опираясь на подпрапорщиков, фельдфебелей и переодетых в солдатские шинели офицеров, приехавших в этот момент из России, оно всячески стремилось взять в руки непокорных солдат.

Переодетым офицерам было дано задание войти в доверие солдатской массы и добиться своего избрания в ротные, полковые и даже в отрядный комитеты. Куртинцы на удочку не шли. Они тщательно обсуждали и прощупывали каждую кандидатуру в члены комитета. Решено было не выбирать ни одного человека из тех солдат, которые прибыли в наши части после бремонского боя, как новое пополнение. Наша первая рота стала еще более популярной и авторитетной. Меня выбрали членом полкового комитета.

Через несколько дней после отъезда Раппа приехал в ля- Куртин генерал Занкевич. Отрядный комитет получил от него распоряжение собрать на плац всю дивизию, чтобы выслушать важный и срочный приказ Временного правительства.

Когда полки собрались, Балтайс подал команду «смирно», и Занкевич поднялся на трибуну.

– Солдаты! – начал он. – Сегодня мною получен приказ за подписью главковерха Александра Федоровича Керенского. Временное правительство приказывает всем штаб- и обер- офицерам, всему низшему командному составу и всем солдатам безоговорочно подчиняться всем моим распоряжениям, как представителя русских войск во Франции. Все офицеры и солдаты, которые выполнят мои распоряжения, будут считаться верными Временному правительству. Все остальные признаются бунтовщиками и изменниками. На основании этого приказа я предлагаю: в двадцать четыре часа всем войскам, верным Временному правительству, оставить лагерь ля-Куртин и выступить во вновь назначенный для русских лагерь Фельтен, в двадцати километрах от ля-Куртина.'Все, кто после указанного срока останется в ля-Куртине, будут объявлены вне закона. Никаких разговоров по этому приказу я открывать не разрешаю. В вашем распоряжении двадцать четыре часа, и каждому предоставляется право самостоятельно решить: или подчиниться приказу главковерха или остаться здесь. Командиры отвечают за вывод своих частей.

Занкевич сошел с трибуны, сел в машину и уехал.

Был уже поздний час, солдаты хотели тут же обсудить создавшееся положение. Балтайс однако предложил расходиться, и роты двинулись в казармы.

Всю ночь в офицерском собрании шло совещание генерала Занкевича с офицерами и командиром дивизии Лохвицким.