Не спали и мы: во всех ротах и командах происходили общие собрания. Заседание отрядного комитета продолжалось до самого утра. Одна часть комитета, возглавляемая Балтайсом, настаивала на подчинении генералу Занкевичу и на выводе войск в назначенный срок в Фельтен. Другая же часть, с Глобой во главе, твердо стояла на том, чтобы не подчиняться приказу. Когда вопрос был поставлен на голосование, большинство приняло второе предложение. Сторонники Балтайса тотчас же покинули заседание комитета.

Солдаты волновались больше, чем когда-либо. Малодушные изъявляли желание итти в Фельтен и уговаривали товарищей и земляков последовать их примеру. Подавляющее большинство было решительно против оставления ля-Куртина.

Первыми в Фельтен уехали офицеры со своими денщиками и вестовыми. За ними потянулись подпрапорщики и фельдфебели, потом писаря из штабов, нестроевые команды.

Всего из шестнадцати тысяч войск, расположенных в ляКуртине, перекочевало в Фельтен около четырех тысяч человек. Из пятого п шестого полков третьей бригады ушло около трех тысяч, остальные – из первого и второго полков первой бригады.

В ля-Куртине остались отборные бойцы, не раз нюхавшие порох.Среди них были минометчики во главе с капитаном Савицким, который категорически отказался подчиниться приказу Временного правительства.

На третью ночь в Фельтен ушли председатель отрядного комитета Балтайс и с ним несколько его единомышленников. После ухода Балтайса председателем комитета был избран Глоба.

Пять человек пз первой роты второго полка былп направлены в Фельтен с определенным заданием: организовать там наблюдение за действиями начальства и установить постоянную связь с ля-Куртином. Главную роль в этом деле играл рядовой третьего взвода Василий Краснов.

Из младших командиров в ля-Куртине остался только подпрапорщик третьей роты второго полка. Солдаты его уважали. За время пути во Францию и в период пребывания здесь он никого не наказал напрасно, а мордобойством вообще не занимался.

Опираясь на свой авторитет, подпрапорщик стремился воздействовать на солдат своей роты п всех их вывести в Фельтен.

У меня в этой роте были товарищи и земляки. Полковой комитет поручил мне выступить на ротном собрании и расстроить план подпрапорщика. Эго удалось мне сделать с помощью товарищей, и подпрапорщик ушел в Фельтен, уведя с собою всего лишь человек десять.

Когда уход пз ля-Куртина в Фельтен прекратился, отрядный комитет созвал общее собрание. На этом собрании был объявлен приказ комитета, предлагавший всем ротам и командам немедленно приступить к занятиям. Руководство ими было возложено на ротные комитеты, взводных и отделенных унтер- офицеров. Был выработан месячный план, в котором указывалось, в какие часы делать подъем рот и команд, когда выходить в поле, кончать учения, производить общую вечернюю поверку, сколько часов затрачивать на занятия словесностью.

Приказом категорически запрещалось пьянство, хулиганство, а также ссоры с местным населением. Замеченных в краже отрядный комитет постановил предавать военно-революционному суду, который был организован в лагере. Суду предоставлялось право за кражу военного имущества или имущества местного населения, за дебош в населенных пунктах выносить приговор с применением высшей меры наказания- расстрела.

Приказ был одобрен и принят подавляющим большинством. Этим приказом комитет вводил в дпвпзпп твердую и разумную дисциплину.

На следующий день в семь часов утра все роты и команды в полном боевом снаряжении вышли в поле на тактические учения.

Как только начались занятия, сразу же прекратились всякие неполадки. Караулы стали добросовестно относиться к своим обязанностям, часовые на постах не спали, как это было раньше. Начальники караулов и дежурные по лагерю часто проверяли посты. Прекратились хищения военного имущества, пьянство, нелады с местным населением.

Французские рабочие и крестьяне стали чаще посещать наш лагерь и подолгу беседовали с солдатами. Из этих бесед французы узнали, что русские солдаты не подчиняются начальству не потому, что они якобы лодыри и хулиганы, а потому, что не желают продолжать войну и требуют возвращения домой, к мирному труду. Поняв истинный смысл требований русских, французы быстро сдружились с солдатами и часто присутствовали на собраниях в лагере, открыто выражая нам сочувствие.

Лагерь стал неузнаваем. В каждой казарме при входе стоял дневальный, хорошо н опрятно одетый. Внутри казармы в каждом взводе были дневальные, которые следили за чистотой и порядком в роте и за сохранностью винтовок, стоявших в пирамидах.

В ля-Куртин начали приезжать представители рабочих организаций крупных заводов и фабрик. Они хотели собственными глазами убедиться в том, что русские войска, оставшись без командования, сумели наладить порядок и дисциплину в своих частях.

Приезжавшие рабочие немало удивлялись чистоте и порядку как на улицах лагеря, так и внутри казарм. Их поражала твердая товарищеская дисциплина в войсках. Все распоряжения отрядного, полковых п ротных комитетов, а также приказания взводных и отделенных унтер-офицеров выполнялись солдатами быстро и безоговорочно. Теперь уже не впдно было в местечке праздношатающихся русских солдат, как это наблюдалось раньше. В кино и театр ходили ротами, поочередно, в полном порядке.

Нашлись любители искусства, организовали свой театр. Ежедневно ставили спектакли. Солдаты охотно посещали их. Вскоре были созданы музыкальный и хоровой кружки. На сцене часто можно было видеть русские и украинские пляски.

Время шло. Ля-Куртин жил своей жизнью, а Фельтен – своей. Там все было наоборот: несмотря на то, что на четыре тысячи сборных солдат приходилось пятьсот-шестьсот офицеров, занятия не|производились, от безделья люди пьянствовали, играли в карты. Солдаты-фронтовики, узнав о порядках в ля- Куртине, потянулись обратно к нам. Мы встречали их с радостью, без упрека. Некоторые куртинцы, продолжавшие колебаться, с приходом фельтенцев перестали думать об уходе из лагеря.

Часто приезжали к нам французские фронтовики, обычно те, кто получил отпуск. Они также считали своим долгом побывать в ля-Куртине и посмотреть, как живут русские солдаты без начальства. Нередко фронтовики посещали нас целыми группами. Они проводили с нами по нескольку дней, присутствовали на наших занятиях, на собраниях, осматривали казармы. Обо всем виденном они по возвращении на фронт рассказывали своим товарищам. Куртинский «скверный душок» распространился по всему фронту. В некоторых французских частях происходили восстания, солдаты отказывались итти на передовые позиции. Восставших разоружали и пачками ссылали на разные острова Средиземного моря и в другие места.

Французское командование требовало от русского убрать «бунтовщиков» в Россию или укротить их на месте. Генерал Занкевич продолжал слать в Петроград телеграмму за телеграммой, запрашивая Керенского, как быть с «куртинской республикой». Главковерх молчал. Очевидно, он боялся перебрасывать куртинцев в Россию, где и без того изо дня в день росло число недовольных буржуазно-помещичьим Временным правительством.

Не получая ответа из Петрограда, Занкевич метался из стороны в сторону: то плакался во французском военном министерстве, то заседал в Фельтене с офицерами, ломая голову над вопросом, как преодолеть упорство «несознательных» куртинских солдат. Но дело вперед не двинулось ни на шаг: куртинцы держались стойко.

Наконец командование пошло на хитрость. За подписью полковника Котовича, который временно исполнял обязанности командира первого полка, нами был получен приказ объединиться с фельтенцами и выработать общий план дальнейшего пребывания русских войск во Франции. Отрядный комитет послал делегацию для предварительных переговоров. Котович предложил созвать общее собрание в Фельтене, куда все должны явиться без орз'жия. На собрании по его мнению можно будет договориться обо всем окончательно. Наша делегация согласилась с этим предложением.