сказала: «Странно, это мои мемуары должны издать, а не её».
94
Сам я прочел мемуары в период запойного юношеского чтения лет в 16. Мемуары не
произвели на меня особого впечатления. Я запутался в бесконечных Борейшах, умилился
бабушкиному революционному романтизму (в те годы мы были уже достаточно циничны), и вернул мемуары на антресоли, где они и пылились еще лет десять. Где-то в семидесятые
годы, уже после смерти бабушки, ко мне обратился мой родственник писатель Алексей
Алексеевич Ливеровский с просьбой почитать мемуары, связанные по линии Борейш с его
семьей. Отдав мемуары, я снова благополучно забыл о них еще лет на двадцать.
Забеспокоился я о судьбе мемуаров только после смерти Алексея Алексеевича. Я
обратился к его вдове, милейшей Елене Витальевне, с просьбой найти их. Однако все
поиски ни к чему не привели, мемуары исчезли. В бумагах Алексея Алексеевича осталось
только несколько страниц с перечислением тех самых бесконечных Борейш. Обругав себя
последними словами, поскольку это был единственный сохранившийся экземпляр, я
смирился с потерей.
Прошло еще лет пятнадцать, когда я случайно познакомился с литературоведом и
писателем Евгением Борисовичем Белодубровским. В разговоре со мной он обронил
фразу: «Я, кстати, прочел мемуары Вашей матери, - класс». Будучи уверен, что он имеет в
виду книгу моей матери об отце, я ответил что-то безлико вежливое, и судьба мемуаров
снова повисла на волоске. «Как она описывает свое знакомство с Кони!» - сказал Евгений
Борисович. Я насторожился. О Кони моя мать не писала ничего. Из моей памяти выплыли
смутные воспоминания: Анатолий Федорович Кони, … пижоны с Ноева ковчега, …
лошади уехали, а Кони остался. Может быть, Вы читали воспоминания моей бабушки, не
веря в удачу, спросил я. « По-видимому, да», - сказал, подумав, Евгений Борисович, и
пятидесятилетнее забвение бабушкиных мемуаров закончилось.
Из дальнейших разговоров выяснилось, что незадолго до смерти Алексей Алексеевич
передал мемуары Белодубровскому для литературной обработки, и тот, не подозревая, что
мемуары сохранились в единственном экземпляре, хранил их у себя до случайного и
удачного знакомства со мною.
Получив мемуары, я перечитал их и, о чудо, теперь многие, даже второстепенные,
персонажи бабушкиных воспоминаний, заговорили со мною, благо теперь - после
прожитой жизни я уже очень многое знал о них.
Мой прадед Алексей Петрович Борейша, тот самый, который не узнал своего маленького
сына. Теперь я знал от кого у меня ужасное свойство не узнавать знакомых в лицо. Я даже
разработал сложную систему разговора, в ходе которого я исподволь выясняю, с кем
разговариваю.
Мой милый дед Николай Арнольдович. Не выдержав энергичного, эмансипированного
характера бабушки, он ушел в тихую семейную жизнь с Софией Петровной Кучиной. И,
все-таки, когда я посещаю семейные могилы на Богословском кладбище, рядом с могилой
моей матери я вижу могилы Евгении Алексеевны и Николая Арнольдовича Вейтбрехтов.
Няня Франя, воспитавшая мою мать и меня. К своему стыду я понял, что нигде не
сохранилось её фамилии. Даже имя и отчество няни я помню только благодаря мужу
Рашевской Михаилу Соломоновичу Трескунову. Будучи поклонником няниной стряпни, он
каждый раз, приходя к нам, первым делом отправлялся на кухню и громко приветствовал
няню словам: «Здравствуйте, глубокоуважаемая Франциска Матеушовна!».
Владимир Владимирович Щербинский, мой любимый дядя Вова. Ему я обязан самому
счастливому увлечению своей жизни – охоте. Вложив мне, пятнадцатилетнему мальчишке, в руки ружье и показав тетеревов, взлетающих из-под стойки легавой, он на всю жизнь
освободил меня от участия в Первомайских (тяга вальдшнепа) и Ноябрьских (охота на
зайца) демонстрациях. Позже дядя Вова будет виновником пожара в Пюхя Ярви, когда
сгорят два наших дома. Как установит семейное следствие, он бросит плохо погашенную
спичку. Пожар он обнаружит, выехав в озеро для проверки сеток. Примчавшись к дому, он
вынесет одуревшую от дыма отчаянно сопротивляющуюся бабушку и снова кинется в
горящий дом, чтобы вынести библиотечные книги. Здесь я восхищаюсь моей тетей Олей, работавшей в библиотеке ВТО. Какая немецкая дисциплина была в семье, если дядя Вова
спас не наш охотничий инвентарь, включая прекрасные двустволки Лебо и Зауэр, а книги, взятые тетей в библиотеке на лето.
Алексей Алексеевич Ливеровский, блистательный рассказчик, охотник. Наши
немногочисленные совместные с ним охоты превратятся для меня в увлекательнейшие
беседы. По всем вопросам политики, искусства, человеческих отношений, воспитания
собак, детей и жен у Алексея Алексеевича было свое обоснованное и аргуменитрованное
мнение.
Владимир Владимирович Ипатьев промелькнет на страницах мемуаров вместе с «двумя
дочушками». Сын известного академика Владимира Николаевича Ипатьева, оставшегося
за границей, он будет репрессирован за отца и отсидит в лагерях с перерывами до начала
пятидесятых. Одна из его дочерей, Варя, станет впоследствии моей женой.
Лиля Юрьевна Брик, я видел её всего один раз лет в 13 - 14, когда мать взяла меня к
Катанянам (Л.Ю. была женой драматурга Василия Ивановича Катаняна). Дело было где-то
близко к моему дню рождения, и Лиля Юрьевна проявила понимание детской души,
подарив мне 100 рублей, - царский для меня подарок. Еще Лиля Юрьевна запомнилась мне
здравым житейским юмором. Когда мать стала жаловаться на мое плохое поведения и
частые отлучки из дома Лиля Юрьевна своим неподражаемым глуховатым голосом
сказала:
«Ниночка, ну что Вы, голубушка, беспокоитесь, он же в подоле не принесет».
Смысл фразы я понял много позже, но как это было сказано, запомнилось мне навсегда.
95
Когда мемуары были перепечатаны, встал вопрос о фотографиях. В архиве моих
родителей были в основном фотографии, касающиеся нашей семьи. И здесь снова за дело
взялись бабушкины боги. Мне неожиданно позвонила бывшая сотрудница моей
лаборатории, работающая риэлтором, и сообщила, что, когда в разговоре со своей
клиенткой случайно упомянула мою фамилию, та попросила с ней связаться. Оказалось, что эта женщина, её зовут Галина Александровна Крылова, хранит старые фотографии из
архива моей бабушки, случайным образом попавшие к ней. Таким образом, в мемуары
вернулись фотографии, относящиеся к дореволюционным годам.
Теперь о бабушке. После окончания мемуаров бабушка прожила еще долгую жизнь, дожив
до 92 лет. Она играла по средам в винт, учила меня английскому и французскому языкам, ходила в Эрмитаж. Последние годы она провела в доме ветеранов сцены, куда её устроил
мой отец. Я очень счастлив, что последний раз посетил бабушку за несколько дней до её
смерти. Был чудный летний день. Бабушка сидела в кресле в саду и казалась совершенно
умиротворенной. Она обрадовалась мне, хотя было видно, что её мысли где-то далеко.
Она умерла тихо во сне, как умирают счастливые люди.
Андрей Черкасов
ПРИМЕЧАНИЯ
Борейша Петр Бонифациевич, дед Е.А.Вейтбрехт по отцу.
«Self-made man» (сам себя сделал). Источник цитаты - известное высказывание
выдающегося американского писателя и просветителя Фредерика Дугласа (1818 — 1895), произнесенное впервые в публичной речи в Штате Техас 1859 году. И с той поры ставшее
«крылатым» среди англоязычных писателей и простых граждан.
Журавка – большое село. Находится в восьми километрах от центра сельсовета местечка
«Подколодновка» (ныне - Смоленской области). В советское время это была центральная
усадьба совхоза «Журавский». Ранее - Казачий хутор. Известен с 1761 года, в то время его
посетил академик-натуралист Самуил Георг Гмелин. Название села связано с большим
