съемки в Москву. Мы знали о смерти Станиславского, и Николай Константинович должен
был принять участие в похоронах, которые состоялись как раз в день нашего приезда.
Никто из нас не представлял себе, какой громадный наплыв работников театра вызовет это
печальное событие. Черкасовы обыкновенно останавливались в гостинице «Москва», но
там не оказалось ни одного свободного номера, то же и в другой, и в третьей гостинице.
Наконец, после долгих поисков мы нашли свободную комнату в одной второстепенной
гостинице, где и поселились.
Конечно, метро поразило меня в самое сердце. Его внешнее прекрасное оформление,
быстрота передвижения, необычайность пребывания под землей – все это, не увидав и не
почувствовав, не представить себе при наличии самого пылкого воображения.
Побывали мы с Ниной и в моей любимой Третьяковской галерее. Наше посещение
солярия не произвело на меня большого впечатления. На второй день нашего пребывания
в Москве (мы пробыли там, помнится, три дня) Николай Константинович сделал нам
сюрприз, предупредил по телефону и прислал за нами автомобиль, чтобы мы приехали на
Воробьевы горы поприсутствовать
Евгения Алексеевна Вейтбрехт 1937 г.
на съемках «Александра Невского». Мы забрались на вышку и наблюдали оттуда
величественную картину большого скопления войск и Николая Константиновича,
гарцующего на белом коне. Но какая тяжелая работа у кинорежиссера. Бесконечные
остановки и исправления неполадок. Как легко смотрится кинокартина, и как кропотливо
трудно ее сделать. Я поражалась бесконечному терпению Эйзенштейна.
В перерыве я уединилась и углубилась в мысли о Герцене и Огареве. Вот это тут, на
Воробьевых горах была дана ими клятва в дружбе на всю жизнь. Я перенеслась к
последнему моменту их дружбы, выдержавшей испытания целой жизни, к непосланной
предсмертной депеше Герцена к Огареву. Я мысленно цитировала эту депешу, прекраснее
ее я ничего не знаю:
72
«Твой образ, твоя ангельская доброта мирят меня со всем, что я видел среди людей, и в
себе первом, мелкого, возмутительного, грязного и хищного. Мне сладко мое преклонение
перед твоей святой личностью. Откликнисъ хотъ еще раз на мой призыв, одним словом
откликнись! Я жду твоей масличной ветви в моем предсмертном ковчеге. Ты один, твой
голос... и способен, быть может, вернуть меня к жизни! Прощай, Николя!..».
Как близки по самоуничижению и самобичеванию два русских гения прошлого столетия –
Герцен и Толстой.
Прекрасное впечатление сохранилось у меня от этой поездки, и как я была благодарна
Нине.
Пока я служила, день мой был заполнен, и я не так остро ощущала пустое место,
оставшееся после разлуки с семьей. Но вот я вышла на пенсию, пустота сделалась
тягостной. Явилась потребность заполнить ее чем-нибудь душевно-теплым.
Такого дела на свете непочатый край, и долго искать его не приходится. Моя соседка по
комнате как-то сказала мне, что у ее приятельницы, живущей в подвале, дочь Лена не
успевает по английскому языку, и мать не знает, как помочь ей. Я сейчас же вызвала к себе
девочку и стала с ней заниматься. Лена оказалась очень способной, и через два месяца
настолько поправилась, что англичанка просила ее, как отличницу, помогать
неуспевающим. Мы сдружились с моей ученицей, она стала много времени проводить
около меня. Я руководила ее чтением, мы с ней вместе стали посещать музеи, загородные
дворцы. Часто кончали вечера, беседуя на разные темы за чашкой чая с вареньем, к
которому Леночка в то время была очень неравнодушна. Иногда эти культурные походы
разделяла моя внучка Наташа, по возрасту девочки подходили. Иногда мы втроем бывали
в театрах на классических пьесах.
Домашняя жизнь Леночки была далеко не благополучной. Вдова Фомичева, ее мать,
занимала комнату в подвале подо мной. Кроме Лены у нее было еще двое младших детей –
сын Коля и дочь Муся, тоже уже школьники. Екатерина Петровна была очень
трудолюбивая, хорошо шила, всегда имела много заказов. И мать она была неплохая, детей
по-своему любила. Семья была сыта, одета, обута. Но у Екатерины Петровны была
слабость в виде жившего при ней дяди Васи, пьяницы и бездельника. Она не только
кормила его, но должна была еще постоянно снабжать его деньгами на выпивку. Как это
частенько бывает с женщинами ее возраста, жить без него она не могла. Легко можно себе
представить, что творилось по вечерам в комнате Екатерины Петровны. Дядя Вася
приводил пьяных товарищей, играл на гармонике, и вся ватага хором пела песни. Часто
бывали драки, приходилось звать милиционера.
И вот в такой обстановке трое школьников должны были готовить уроки. Понятно, что
Леночка почти все вечера проводила со мной. Часто приходила ко мне готовить уроки и
Муся, хорошенькая девочка, обладательница чудесных серых глазок с длинными
ресницами. Мы с Леночкой за эти годы постоянного общения очень привязались друг к
другу. У меня осталось сознание, что моя работа над ее культурным обликом не пропала
даром. Мировая война, не дав младшему поколению Фомичевых закончить школьное
образование, разбросала их в разные стороны. Во время войны мы с Леной
переписывались, а потом с большой радостью опять встретились в Ленинграде. Леночка
поступила в Электроток на очень хорошую работу с постоянной учебой и повышением
квалификации. Я радовалась ее успехам, но все прервалось каким-то нелепым браком.
Тщетны были мои советы не торопиться, подождать, пока она овладеет специальностью.
Вот уже три года, как она замужем, у нее двухлетний сын Дима. Стал пропадать чудесный
яркий румянец, который так ее красил, она теряет зубы, и нет времени, чтобы пойти к
врачу. Леночка замучена работой, хозяйством, заботой о ребенке. Как я все это предвидела.
Муж у нее не плохой, но очень молодой, неоперившийся, неорганизованный и по-
деревенски грубый. А главное, Лена не любила его, когда выходила замуж, и теперь не
любит, и нет у них этого цемента, который сглаживает шероховатости брачной жизни.
Хорошенькая Муся после долгого раздумья тоже вышла замуж за товарища детства,
толкового малого, который ее обожает и только и думает, чем бы ее порадовать. Она
учится на бухгалтерских курсах. Их брат Коля на хорошем пути, работает помощником
заведующего «Гастронома». Он тоже женат, у него дочка. Все это мои друзья, они всегда
приходят на помощь во всех моих жизненных затруднениях. Как ценно к старости обрасти
такими друзьями.
Лето 1940 года я очень приятно провела с Олей и ее дочкой Наташей в удивительно
красивой и живописной местности на полдороге в Москву. Колхоз, в котором мы жили, называется «Новое Почвино» . Таких прекрасных полей ржи и пшеницы в человеческий
рост я нигде не встречала. Кругом леса, а как благоухает трава, похожая на пестрый, роскошный ковер. И климат там другой, нет нашей ленинградской сырости и холодных
вечеров. Оленька откармливала нас с Наташей, каждый день пекла в большой русской
печке пироги и ватрушки. Милый гостеприимный уют исходил от соседней с нами дачи, где жила Олина подруга по гимназии Лидия Орестовна с мужем проф. Ипатьевым и
двумя дочушками . Перед отъездом я получила заказ на осенний урок итальянского языка, порядком мною забытого. В лесу, недалеко от нашей дачи я нашла пень со спинкой вроде
кресла. Много часов провела я на этом пне, штудируя итальянский учебник. Усвоение
новых иностранных языков, изучаемых на склоне лет, совершалось мною с прежней
быстротой, но знания задерживались ненадолго, быстро испарялись.
«Новое Почвино» находится в нескольких километрах от полустанка. Поезд на этом
