не раз задавали вопрос: «Вы – бестужевка?», а иногда даже просто: «В котором году вы

окончили Бестужевские курсы?». Конечно, спрашивающие были всегда сами бестужевки.

Лидия Григорьевна свято пронесла через всю жизнь эту печать.

Достоевский советует людям не растерять по дороге к старости человеческие чувства. На

безучастном, отошедшем от жизни лице старика прочтешь меньше, чем на памятнике.

Лидия Григорьевна к 60-70 годам своей жизни, когда нас снова столкнула судьба,

сделалась живее и интереснее, чем в молодости. Я помню, как в 1937 году, выйдя на

пенсию, я захотела отпраздновать это событие и предложила Лидии Григорьевне провести

целый день в Павловске. Был конец сентября, стояла солнечная, теплая погода, которой

часто после холодного лета вознаграждает нас природа. Я особенно люблю Павловский

парк в осеннем убранстве хорошо подобранных оттенков разных пород деревьев и кустов.

Лидия Григорьевна охотно согласилась. Там в чудесном дворцовом парке

Лидия Григорьевна как-то застенчиво призналась мне в безумной любви к композитору

Чайковскому. «Он, как человек и композитор, всегда мне нравился, но последнее время вся

моя жизнь заполнена им. Даже когда я не слушаю его музыку и не читаю литературу о

нем, он неотступно со мной всегда и везде».

Лидии Григорьевне в это время не приходилось работать, она была на отдыхе. Ее дочь

Наталия Яковлевна Никифоровская – хорошая стенографистка – обеспечивала свою мать и

давала ей возможность не думать о хлебе насущном. Но это ли не красивая старость! За

несколько лет такого обожания Петра Ильича Лидия Григорьевна, обладая прекрасной

памятью, собрала большой, интересный материал о Чайковском. С громадным увлечением

делилась она им со всеми желающими. Она располагала богатыми биографическими

данными о Петре Ильиче, знала точно время и условия создания каждого его

произведения. Ежегодно Лидия Григорьевна совершала паломничество в Клин, где

находится музей имени Чайковского. По возвращении делала своим друзьям доклад о

поездке и о новых моментах в музее.

Кроме карточных вечеров в этот уютный, как я называю, предвоенный период моей

жизни, я устраивала у себя музыкальные вечера. Исполнительницей и душой этих вечеров

была моя приятельница Софья Васильевна Слободова. Свыше сорока лет дружбы

соединяли нас с ней. Поселившись в своей голубой комнатке, я очутилась очень близко от

Пушкинской улицы, на которой много лет проживала Софья Васильевна. Украшением

этих вечеров было исполнение моей племянницей Наташей Семеновой прелестных

песенок Беранже. Разумеется, Лидия Григорьевна заразила весь наш маленький кружок

своей любовью к Чайковскому. Ее влияние было неотразимо. И только после смерти

Лидии Григорьевны я вернулась к моему любимому композитору Бетховену.

В феврале 1939 года София Васильевна исполняла нам шестую симфонию Чайковского в

четыре руки со своей ученицей – моей племянницей Наташей Семеновой (женой

академика Н.Н. Семенова). Это были наши последние, прощальные концерты. 26 февраля

София Васильевна, проболев три дня, скончалась от крупозного воспаления легких. Как

тяжело пережила я эту смерть можно судить по краткой записи, сделанной в записной

книжке после похорон: «Сейчас мне кажется, что я потеряла, от меня оторвался кусок

жизни необычной ценности. Возможно, острота ощущений пройдет, но эти два дня

тяжелой скорби оставят навсегда глубокий след-рану. Она, моя такая скромная чудачка

Соня, унесла с собой мою душу. Я вся пустая, все потеряло для меня смысл и значение».

София Васильевна обожала моего зятя Николая Константиновича. Она считала его талант

перевоплощения непревзойденным и сумела понять и оценить его задолго до того, как он

сделался знаменитостью. Встречи с ним в моей комнатке она всегда радостно

приветствовала. Он тоже очень любил ее талантливую игру и постоянно просил исполнять

его любимые вещи. Поэтому на лентах большого венка, который я возложила на ее гроб, была такая надпись: «Прекрасной артистке, чудесному человеку, нашей дорогой тете Соне

от Черкасовых-Вейтбрехт».

71

Возвращаюсь к Лидии Григорьевне. Около нее всегда была молодежь – поклонники и

последователи, зараженные любовью к Чайковскому. После каждой объявленной продажи

билетов эта молодежь становилась в очередь перед кассой Мариинского театра и забирала

все билеты первых прямых рядов галерки на все оперы и балеты Чайковского. Так что

Лидия Григорьевна всегда была обеспечена возможностью по дешевке слушать музыку

своего обожаемого композитора. Благодаря любезности Лидии Григорьевны, и я часто

попадала на эти вечера наслаждений.

А вот сейчас, когда Лидии Григорьевны уже нет в живьх, за пять лет, что я вернулась из

эвакуации, несмотря на всю мою любовь к балетам Чайковского, я ни разу на них не

побывала. Дорогие места мне недоступны, а хорошие и дешевые нет возможности

достать.

Осенью 1941 года мы с Лидией Григорьевной расстались навсегда, разъехавшись по

разным городам. В эвакуации Лидия Григорьевна со своей семьей попала в очень тяжелые

условия жизни, но в своих всегда бодрых письмах она оставалась все той же

восторженной и неунывающей. Вот несколько выдержек из ее писем:

«Но какое счастье, – пишет она, – что я живу в мире моих грез, что Петр Ильич, заслонив

мое сознание, всегда для меня радость и упоение, всегда благодать и закон. Сегодня день

его рождения, и я из своего военного пайка пеку белые коржики и блинчики. Думаю, как

много потерял бы мир, если бы этот день выпал из календаря и по земле не прошел бы

этот человек».

«Сейчас читала и увлеклась милым Чеховым, ужасно он хорош. Дорог он мне, конечно, взаимным чувством симпатии с Петром Ильичем. На фотографической карточке своей,

подаренной Антону Павловичу, Петр Ильич надписал: «От пламенного поклонника». А

Чехов после смерти Петра Ильича пишет его брату Модесту: «Я готов день и ночь стоять

на карауле у дома, где жил Петр Ильич».

Описывая свою любимую внучку, Лидия Григорьевиа пишет: «Танюрка – это мой светик, и мне всегда кажется, что и Петр Ильич любил бы ее, как любил и восторгался трехлетним

Юрием Львовичем. Сегодня была в лесу с одной дамой и неумолчно рассказывала ей о

Петре Ильиче. Вчера слышала по радио Пятую симфонию и потому как-то легче

дышится».

Мечтая об окончании войны и возвращении в любимый Ленинград, Лидия Григорьевна

скоропостижно скончалась в местечке Таборы Свердловской области.

Французы говорят: «Nous ne lisons que nous dans les livres» (в книгах находим только себя).

Вспоминается несколько высказываний Чайковского, совпадающих с моими мыслями по

тем же вопросам.

«Умирать я вовсе не желаю и даже хочу достигнуть глубокой старости, но не согласился

бы сделаться молодым и снова целую жизнь проживать. Довольно и одной!».

О Флобере: «Вообще более симпатичной личности в сфере искусства еще, кажется,

никогда не было. Это какой-то герой и при этом до чего умен!».

«Только в одиночестве и на лоне симпатичной природы можно испытать моменты

действительного счастья. Даже искусство не может дать тех моментов экстатического

восторга, которые дает природа».

«Для моего благосостояния необходимо, чтобы люди, живущие около меня, оказывали

услуги не только по обязанности, но и с дружелюбием, и я стараюсь заслужить со стороны

слуг симпатичное к себе отношение».

Только вместо «слуг» (слово, которое звучит сейчас странно) я бы сказала просто

«окружающих меня людей».

Летом 1937 года Нина, взяв меня с собой на несколько дней в Москву, дала мне

возможность исполнить мое заветное желание познакомиться с метро. Николай

Константинович снимался в то время в фильме «Александр Невский» и был вызван для