Иногда к нему все-таки приезжала наша прабабушка, ненадолго, на день. Она пыталась уговорить его уехать из Октябрьского, но, конечно, так и не уговорила.

Через три года история получила некоторое продолжение.

Старый охотник, тот самый, что помогал искать Полю, простудился. Чистил колодец, простудился и заболел, увезли его в больницу, а вскоре вернули обратно, домой. Помирать. Стал старый охотник помирать и перед самым концом велел позвать нашего прадеда.

Прадед явился. К его удивлению, охотник выглядел весьма неплохо, однако сам охотник заверил, что протянет он совсем недолго, от силы дня два-три, да и то если тараканы позволят. Но перед тем как тараканы возобладают над ним окончательно, он хочет кое-что прояснить.

И старый охотник рассказал. Что такие отметины на деревьях он видел и раньше, почти тридцать лет назад. Причем он видел их не просто так, а при схожих обстоятельствах – тогда тоже было долгое и мучительное жаркое лето, и тогда тоже пропала девочка. Что Козья Речка совсем не обычный ручеек, и вокруг нее частенько происходят странные вещи, необъяснимые. А еще старик сказал, что прадеду не следует больше искать свою дочь, ничем хорошим это не закончится, можно пропасть самому…

У меня заболели глаза. То ли от напряжения – Галка умудрилась распечатать свое исследование совершенно мелким кеглем, – то ли от той черемухи, не знаю.

– Понятно, – сказал я. – Роман получился на славу. Таинственные исчезновения и мистические зубастые рыбы. Что дальше?

– А дальше он опять на дурку заехал, – сказала Галка. – Причем в этот раз по-другому, на односельчан не кидался. Явился в магазин и стал скупать сладкое. Все, что было: конфеты, печенье, пряники, зефир, сухари, сушки и березовый сок. Покупал и улыбался, покупал и улыбался. Все были привычны к тому, что он запасается только хлебом да чаем, поэтому продавщицы поинтересовались: кому все эти угощения? И наш прадед ответил, что это для его дочери. Потому что он встретил в лесу свою дочь и теперь хочет напоить ее чаем, она очень соскучилась по ирискам и сахару…

– Одним словом, односельчане не выдержали, – подвел я итог.

– Примерно так. Стали бояться, что он их или подожжет, или отравит, – сам знаешь, психи очень любят все поджигать и всех отравлять. Его увезли, но он очень быстро явился обратно, где-то недели через две. Все подумали, что он сбежал. А прадед опять наведался в магазин и опять скупил все сладкое, после чего, не заглядывая домой, ушлепал в лес…

– И конечно, его никто больше никогда не видел, – перебил я.

– После заезда в дурку никто его больше не видел, точно.

А я подумал, что она на самом деле собирается на филологический факультет поступать, хорошо говорит, колоритно, наверное, хорошим преподавателем будет все-таки.

– Кстати, я попыталась разузнать, в какой именно он психушке пребывал, но дохлый номер, психушек у нас гораздо больше, чем кажется на первый взгляд. Такая вот история.

– Да уж. Прадеда, конечно, искать никто уже не пытался? – спросил я на всякий случай.

– Кто станет искать сумасшедшего? Конечно, не искали.

– Прекрасный получится реферат. – Я вернул Галке папку. – Слухи, сплетни, расследования. Миром правят рептилоиды, я всегда это подозревал.

Галка почесала подбородок.

– Легенда, конечно, красивая, – сказал я. – Но всего лишь легенда. Тебе любой охотник такого понарасскажет – волосы зашевелятся.

Галка уставилась на меня пристально. И я понял, что она приберегла еще кое-что. И как-то настроение у меня немного испортилось. Не люблю я такого. Вот живешь-живешь, и все твои проблемы заключаются только в том, что мама решила удариться в травоедение и под это дело испортила тебе половину лета, а тут бац – и Галка. Изволит расковыривать древние раны любопытными пальцами. А раны явно не стоит расковыривать.

– Слухи, значит? – спросила она.

– Слухи, – повторил я неуверенно. – Наш прадед действительно потерял в лесу дочь Полину и сошел с ума, это все знают. А остальное…

– А вот это уже не слухи. – Галка достала из рюкзачка свернутую трубкой тетрадь.

Сначала папка, потом тетрадь. Может, я отравился какой-нибудь там спорыньей? В семействе травоедов это, наверное, распространено.

– Что это?

– Разверни.

Я сдернул резинку, развернул. Это оказалась половинка древней тетради в клеенчатой обложке, с желтыми и явно хрупкими по виду страницами. Листы были исписаны старомодными чернилами, не шариковой ручкой, а именно пером, по краям листа кляксы, буквы кое-где размыты, а сами чернила фиолетовые и, кажется, чуть желтые, лимонного цвета.

– Судя по всему, он написал это, сидя в дурдоме, – пояснила Галка. – Возможно, это была терапия, ну или как-то так. К сожалению, вторая часть утеряна.

Ну да, как всегда.

Я стал листать дурдомовский дневник.

Почерк у моего деда был красивый, хотя вернее сказать – аккуратный. Это, наверное, не удивительно, он ведь тут инженером работал на узкоколейке, так что писать его, наверное, учили. Помимо записок и фотографии места, в тетради имелись и схемы. Схема участка у реки, на котором все произошло, видимо, эту схему мы и воспроизводили на берегу. Схема местности с расстояниями и возможными векторами движения. Карта крупного масштаба с отметками крестиком. Непонятные диаграммы, которые вовсе не были никак обозначены, и что собой они представляли, понять возможным не представлялось. Списки фамилий. Сначала я не очень понял, что это за списки, потом догадался, что это перечень подозреваемых. По-видимому, наш прадедушка подозревал каких-то людей, живших в Октябрьском и в окрестностях, и пытался проверить их на причастность к этому происшествию. Возле большинства фамилий стояли синие минусы, а вот напротив трех фамилий располагались крестики, подписанные чернилами красными. Но потом эти красные крестики были перечеркнуты синим карандашом.

Тетрадь выглядела обстоятельно, не тетрадь, а настоящее исследование. Интересно, где Галка на нее наткнулась?

– Тоже читать? – спросил я.

– Там все то же самое, что у меня, – сказала Галка. – Можно особо не углубляться… Да и неприятно это читать, если честно. Крыша едет.

Я был согласен, читать эти записки мне совсем не хотелось.

– А потом, наш прадед, мне кажется, был слишком хорошим инженером.

– Что ты имеешь в виду?

– Он пытался решить задачу инженерными методами. Он пытался ее просчитать, а тут нужен совсем другой подход.

– Какой?

– Нестандартный. Совсем нестандартный. В семидесятые годы прошлого века вряд ли могли про такое подумать.

– Про что? – не понял я.

– Потом расскажу, – отмахнулась Галка. – Посмотри, там в конце, кстати, интересно.

Я перевернул страницу. Она была исчеркана карандашом. Активно так исчеркана, со злобой, с душой, кое-где бумага оказалась прорванной.

– Нервничал? – спросил я.

– Наверное. Ничего не замечаешь?

Я вгляделся в свалку черточек и штрихов на странице. И так поглядел, и сяк поглядел, даже способом стереоскопического зрения, когда глаза рассинхронизируются и открывается трехмерное пространство. Но ничего там не оказалось, просто обычная черкотня, без смысла и формы.

– Не замечаю, – признался я. – Ничего вроде нет…

– Ясно все с тобой, – махнула рукой Галка.

Не очень поверил ей, вполне могло случиться, что таким образом Галка старается выглядеть умнее, чем есть на самом деле. Вроде как видит то, чего не видят остальные обыватели, зрит в корень, короче. Но если скажешь, что тоже видишь, Галка тебя непременно высмеет.

Перевернул еще одну страничку.

Опять интересное. Страничка тоже была исписана, но, казалось, она исписана совсем другим человеком. Изменился почерк, он сделался крупным и размашистым, буквы поссорились со строчками и выдавливались из них, как тесто из кастрюли, иногда шли вверх, иногда опускались вниз. А иногда они просто вылезали за границу листа.

Два слова.

«Синяя Осока».

На три страницы. Синяя осока, синяя осока, синяя осока.