— О вас пишут, какой вы молодец, и я даже полагаю, что мое правительство обратится к вашему с просьбой поощрить вас за ваш титанический труд, за вашу самоотверженность. Вы здесь так недолго, а уже столько сделали!

Федерик продолжал издеваться, а я выхватил у него газету. Под огромным заголовком была помещена статья, действительно подписанная мной. Но только это была еще не статья, а гранки статьи, поэтому Федерик и приехал ко мне. Автограф мой нужен, причем подлинный. Как я понял — на все дальнейшие безобразия от моего имени.

— Прочтите, прочтите, — статья неплохая, к тому же вы получите за нее приличный куш, но, естественно, придется поделиться с двойником…

— Что это за двойник, если он не умеет за меня даже расписываться! — проворчал я, пробегая глазами газетные строки. — Я профессиональный журналист, — веско сказал я, — и не могу работать бесплатно, но получать деньги за не мной написанную статью это уж, извините, совсем некрасиво.

Федерик промолчал, не желая, видимо, отвлекать меня от чтения. А я читал, и не без удовольствия, довольно хорошо сделанную статью о том, каково мнение СССР по вопросу, ради которого мы здесь уже пятый день.

— Я не могу отвечать за весь Советский Союз — сказал я, не отрываясь от чтения.

— Вычеркните этот абзац, — легко сказал Федерик, протягивая мне перо.

Я молча продолжал читать и лихорадочно думал: зачем это все-таки понадобилось Федерику? И, кажется, начал понимать.

Пять дней мою роль исполняет человек, который в комиссии проводит их линию. Пока он только болтает, удивляя членов комиссии, видимо, или некомпетентностью советского представителя, или категоричностью бездоказательных суждений. Но, видимо, его авторитет пошатнулся, во всяком случае им понадобился подлинный Вождаев. Знали бы они!..

— Разрешите, я еще раз прочту статью, — сказал я Федерику.

— Валяйте, — сказал Федерик. Он уже торжествовал — видимо, я, по его мнению, сдавался.

Я снова принялся изучать статью, в которой говорилось, что причина сумасшествия команды «Дюгоня» таится в изуверских опытах врачей третьего рейха, которые случайно не уничтожили или упустили какие-то препараты в море, отчего через сорок лет так не повезло команде. Статья так и называлась — «Догадки умного русского». Название претенциозное и вызывающее, быть может, оно несет и саркастический оттенок. Но почему же так все совпадает? Со мной даже еще и полемизировали в той же газете.

А может быть, все-таки это дело рук изуверов не столь далекого времени, просто на фашизм хотят свалить вину за сегодняшние преступления такого же плана? Меня прошиб пот. И меня хотят использовать в этой игре: дескать, вот, даже сомневающийся русский и тот утверждает, что это дело рук фашистов.

— Ну, прочитали? — любезно осведомился Федерик, усмехнувшись, — Уж не думаете ли вы всерьез, что могут существовать бациллы войны или настроения? Вирус — это вам не фантастический роман.

— Прочитал и совершенно согласен, все примерно так и есть. Тем более что с вашей легкой руки любезная собеседница фрау Тильда проливает свет на произошедшие сорок лет назад события, которым она была свидетелем. Но вы, видимо, и сами в курсе наших с ней бесед.

Федерик промолчал.

— Я не буду это подписывать, — продолжал я. — Я представляю советскую прессу, и позвольте моей газете быть первой.

— Хорош был бы я, если бы не подумал об этом, — развязно заявил Федерик. — Полагаю, вы будете довольны, если эта ваша статья появится именно в вашей газете. Пожалуйста, вот телефон, передайте ее в завтрашний номер.

— Номера планирует секретариат, — заявил я, — я могу лишь направить статью. А выйдет она или нет — вопрос, который от меня не зависит. Неужели вы в самом деле можете подумать, что у советского читателя нет больше проблем для размышлений, как только вот этот инцидент со шхуной, и он так уж и ждет именно этой информации?

— Но вы же можете настоять, чтобы материал поместили! Ведь это стоит, наверное, денег — направить вас сюда, для чего же вы тут сидите, если ваша газета не будет первой? Да это и в ваших интересах. Так что звоните.,

Что это за «мои интересы», он не объяснил.

Я снял телефонную трубку, набрал код Москвы, вспыхнувший тут же на табло, и номер редакции. И пока набирал, вспомнил об одной забавной истории, которая произошла много лет назад.

Поручили мне сделать небольшой документальный фильм, не помню теперь уже о чем, но помню, что я крутился с телевизионщиками, был фактически и режиссером и одновременно автором и консультантом. Картина была престижной, и всем хотелось выступить в кадре. Естественно, что эфирное время не резиновое и всех желающих вместить не могло. А мне было страшно неудобно перед всеми, кто хотел сниматься, и тогда я стал спрашивать оператора, что в таких случаях делают. «Я снимаю всех желающих, — отвечал мне оператор, — но тех, кто мне заведомо не нужен, чтобы не обидеть, — девятым объективом. «Что это значит?» — спросил я. «Я говорю ассистенту: старик, давай девятым, и он уже знает, что надо снимать, но только без пленки, а при просмотре мы всегда можем сказать, что при монтаже это выступление было признано неэфироспособным».

Знать бы тогда, что и мне нужно будет иметь свой «девятый объектив», — договорился бы с редакцией, а может, и с генералом о каком-то условном знаке. Но не договорился. А Федерик, как будто понимая это, стоял и улыбался.

Москва на проводе. Слышен голос Лидочки — секретаря Кудинова (мельком видел ее). Я, находясь в тысячах километров от редакции, от Лидочки, у которой всегда хорошее настроение, сидя, можно сказать, в тюрьме, диктую.

— Там много, — говорит Лидочка, когда статья перевалила за седьмую страницу, — и это в номер?

— В номер немедленно, — говорю я и смотрю на Федерика.

Он доволен, все идет по его сценарию.

— Только прошу еще вас, Лидочка, передать Кудинову…

Бац. Нас разъединили.

— Никакой дополнительной информации, — нахмурился Федерик.

— Идиот, — сказал я Федерику, — я хотел передать ему привет, чтобы он не забыл и поставил мой материал сегодня же, но пусть вам будет хуже.

— Перезвоните, — разрешил Федерик.

— Перебьетесь…

Но Москва после нажатия Федериком какой-то кнопки снова была на проводе.

— Василий Владимирович, — сказала Лидочка, — нас разъединили, вы что-то хотели передать?

— Нет, Лидочка, ничего, а что?

— Ну как что, вы сказали, что что-то хотите передать Кудинову.

— Когда?

— Когда диктовали статью.

— Какую статью?

— Ну как же, разыгрываете вы меня, что ли?

— Я — вас, Лида? Что с вами?

— Василий Владимирович, извините, но что с вами?

Я молчал, не отвечая на ее вопросы, пока она не положила трубку.

Бедная девочка не поняла. Внутренне я извинился перед ней. Но сегодня у меня не было другого выхода, мне надо было посеять в ней, а заодно и в Кудинове, которому она расскажет о нашем странном разговоре, сомнение насчет моего материала. И статья не выйдет, во всяком случае до моего возвращения.

До возвращения — легко сказать! Я еще раз с поразительной ясностью понял, что я в тюрьме и со мной не намерены шутить.

Федерик, видимо, не очень понял второй разговор и решил, что я не захотел ничего передавать Кудинову.

Он улыбнулся и вышел, оставив меня одного.

Из архива Вождаева

На первый взгляд может показаться, что уж не такое это сложное дело отличить живое от мертвого. Но как только ученые пытались сформулировать, что же такое жизнь, чем отличается самый простой одноклеточный организм от самого сложного явления в неживой природе, перед ними словно вырастал многоглавый дракон трудностей.

13

Газет не несли, из чего я заключил, что в них сегодня публикуются первые сообщения о работе нашей комиссии. Интересно, что там может быть такое, что мне в моем положении нельзя читать? Быть может, свободная печать как-то не доглядела и выпустила на свои страницы из бутылки джинна истины, а- может быть, нашелся человек, выступивший со статьей, противоположной той, что навязывает советской газете Федерик.