Бедняжки заливались слезами и шли, как на заклание. Они приносили себя в жертву

бандитам. У Пелагии едва хватило времени шепнуть им на ухо несколько слов.

   Церковь сияла всеми зажжёнными свечами, как во время службы на пасху, бандиты

грабили алтарь, срывали оклады, хватали чаши, вырывали дорогие кресты, сдирали с

шеи Пречистой ожерелья и медальоны, выковыривали кинжалами драгоценности из

нимбов святых, подаренных некогда господарями. А сверху, с купола, нарисованный

всевышний равнодушно благословлял тех, кто осквернял его дом и его агнцев.

   В зале монастырской гостиницы в подсвечниках тоже горели свечи, с руку толщиной.

При свете их две монашки ставили на стол самые дорогие приборы игуменьи,

полученные ею от дедов и прадедов. Две другие, обливаясь потом у горящей печки,

следили за тем, как жарятся гуси. И все вертелись волчком, выполняя приказания

Пелагии под присмотром одного из бандитов, который не сводил с них глаз и не

разрешал им ступить ни шагу в сторону.

   Когда поздно вечером в дверях объявился Чопалэ с мешком, набитым золотом и

драгоценностями, Пелагия вышла вперёд.

— Теперь пойдём поищем в доме игуменьи. Знаю я все её тайники, потому что

подглядывала за нею множество раз.

   Разбойник долго, испытующе смотрел на нее, его недоверие, хоть и глубоко

спрятанное, сказывалось в том, с какой медлительностью и каким трудом принимал он

решения.

— Ты со мной боишься? Тогда оставь до завтра,— произнесла Пелагия.—Я только дам

тебе план, и ты сам пойдешь.

— Совсем я не боюсь,— спокойно сказал Чопалэ.— Пошли...

— Девушки, поторопитесь с угощением,— приказала предательница и отправилась

с разбойником.

   Часом позже они возвратились с другим раздутым мешком драгоценностей и с

эмалированной серебряной курильницей, набитой золотыми.

— И всё-таки остался ещё один необследованный угол,— вздохнула Пелагия.—

Если хочешь, после угощения... Поищем и Евангелие в золотом окладе, украшенном

изумрудами.

— Посмотрим...— коротко и всё так же мрачно сказал Чопалэ.

— Готово, девушки? — по-хозяйски крикнула монашка.

— Готово, сестрица,— поспешили ответить помощницы.

— Пожалуйте, можно начинать... Садитесь,— приглашала Пелагия пятерых

разбойников, собравшихся вокруг стола.

   Рядом с Чопалэ и четырьмя бродягами, высокими и сильными, монашки выглядели

куропатками, на которых нацелились ястребы. Но те покамест пожирали взглядами

стол, принюхивались к богатой пище, громоздящейся на белой скатерти, у них потекли

слюнки. Запах свежевыпеченного хлеба наполнил комнаты. А аромат, исходящий от

подрумяненного гуся, ввёл бы во искушение и святого. Но все ожидали знака Чопалэ,

который обводил глазами помещение и медлил.

— Ты что-нибудь ищешь? — предупредительно спросила Пелагия.

— Попробуй вначале всё сама,— приказал он хозяйке, глядя на неё из-под взъерошенных

бровей.

— Давайте, девушки,— просто сказала Пелагия.

   И монашки стали пробовать еду из каждой посудины и пить.

— Как, вы забыли соленья!? И бутыль водки. Сбегай, сестра Макрина! Чопалэ, пошли

человека помочь ей открыть крышку бочки с капустой. Хотите, я вам немного капусты

потушу? Беги, сестра Рахира, поставь на огонь сковороду с маслом. Да смотри, чтоб

мамалыга вышла не слишком густая.

   Вскоре на столе появилась капуста, водка, от которой по очереди вкусили Пелагия и

другие женщины.

   Наконец, когда Чопалэ разрешил им, его сообщники накинулись на угощение. Рядом с

каждым была расторопная монашка, чтобы прислуживать.

   Утолив голод и жажду, четыре разбойника стали поглядывать на женщин, сидевших

тут же, и принялись ласкать их. Пелагия сорвала с монахинь клобуки, и длинные,

волнистые волосы рассыпались по плечам. Она силой сняла с них чёрные рясы, и,

освобождённые, вздыбились их груди.

   Чопалэ только и съел что кусочек хлеба, ножку птицы да выпил стакан вина. Он сидел

во главе стола, насупившись, насторожённый, и приглядывался ко всему и ко всем.

   Пелагия пила, ела и пела вместе с другими, как в корчме.

— Ешь, Чопалэ,—угощала она,—завтра будем поститься.

— Ничего, я то, что останется, сложу в мешок,— отвечал он.— Это ты пей и ешь, тебе

пригодится.— И усы его дрогнули от коварной улыбки.— Мне в этом нет нужды,—

добавил он.

   От усталости, от холода, а главным образом от обильной пищи и питья у разбойников

слипались глаза.

— Теперь спать,— приказал атаман.— Завтра на заре очистим весь скит. А в обед

мы должны быть отсюда далеко.

   Но его сообщникам теперь нужны были женщины, и нельзя их было оторвать от

нежных тел монашек.

   Пелагия предложила, чтобы каждая из них повела мужчину в свою келью,— пускай

там и спят в тепле. Надо и монашкам отведать сладость давно желанных мужских

объятий. А мужчины завтра почувствуют себя легче, будут прилежнее и трезвее, и

потому нельзя мешать этому заслуженному удовольствию.

   Чопалэ искоса посмотрел на Пелагию, но разрешил.

— А ты, Пэуна, что будешь делать?

— Я останусь с тобой, чтобы ты не скучал, Чопалэ.

— Нет, мне не надо. Иди с Констандином.— И он указал на красивого верзилу, едва

державшегося на ногах.

— Констандин, позаботься о ней. Чтобы была довольна.

— Положись на меня!—заплетающимся языком проговорил Констандин.— В таком разе

у меня получаются две...—ухмыльнулся он, обхватив другой рукой Пелагию.

— Нет, пятая останется здесь заложницей, будет мне топить печь и приглядывать за

свечами. Потому что я не буду спать. Я буду сидеть и ждать, пока вы насытитесь и

протрезвитесь.

   И Чопалэ стал мрачно по очереди у одного за другим отнимать пистолеты, ножи,

мушкеты и складывать их штабелем в углу у двери; при этом он ласково влеплял

каждому по затрещине и отправлял:

— Теперь можешь идти...

   И, дав каждому в пару по монашке, пошёл вслед за ними с пятой, которой вцепился в

руку и потащил её за собою. Через некоторое время они остановились.

— Вот моя келья,— сказала Пелагия.

— Входи туда с Констандином,— приказал разбойник.— А вы стойте здесь и меня ждите, —

обратился он к трём другим парам.

   Чопалэ втолкнул в комнату Пелагию и Констандина и сам вошёл вслед за ними, волоча

за собой монахиню. Там он всё подробно обыскал и взял себе нож и топорик,

попробовал решетки на окнах и, выйдя, запер дверь на два поворота, оставив под

замком Пелагию с разбойником. Ключ же взял с собой.

— Зачем ты это делаешь? Боишься? — крикнула с издёвкой Пелагия.

— Нет, не боюсь. Просто хочу тебя завтра утром застать дома. Ведь Констандин будет

спать без задних ног и ты, окажись у тебя нож, могла бы его зарезать.

   Так Чопалэ развёл по кельям все пары, тщательно обыскал их, чтоб не осталось у

женщин оружия, и запер, а ключи взял с собою. Ибо хорошо знал, что пьяные

разбойники будут спать как убитые.

   Потом вместе со своею спутницей вернулся в монастырскую гостиницу, заставил её

подбросить дров в печку, принести ему воды и уложил её на диван, что стоял у стены.

   А сам снова сел во главе стола, напротив двери, поставил нож острием вверх, под

самый подбородок, чтобы в случае, если начнет клевать носом, уколоться; таким

образом приготовился он бодрствовать. И мысли унесли его далеко.

   Монашка заснула или притворилась спящей. Разбойник же сторожил всю ночь, и перед

ним стоял кувшин воды. Лишь несколько раз он зевнул так угрожающе, что бедная

женщина испуганно вскочила. Но, увидев его всё на том же месте, снова свернулась

калачиком.

   Наконец белая копоть заиграла на окнах, освещённых снегом. Заря... Лестница

заскрипела под чьими-то торопливыми шагами, дверь открылась, и Констандин вошел