вооруженные берданками и револьверами, — торопился

объяснить писарь, еще в дороге подготовленный

старшиной для вранья. Сам старшина, насупившись, кивал

головой, подтверждая: дескать, все было так, как го-

зорит писарь.

А пристав в душе и не думал сочувствовать

пострадавшим. Он рассуждал очень просто: «Пусть все они

сходят с ума, пусть режут друг друга, побольше

занимаются сведением своих счетов... И все-таки, —

прикинул он, — нужно мне напомнить полковнику, чтоб он

поскорее перевел меня подальше от этих мест. С этим

Зелимханом, как видно, шутки плохи. А Одноглазый

доложил, что едва ли удастся договориться с этим

проклятым абреком».

— Ладно, — сказал наконец Чернов с ноткой

благодушия, — я доложу об этом начальнику округа.

Но дело, вообще-то, может кончиться плохо для вас,

Говда.

— Куда же еще хуже? — развел руками старшина.

— А вот так, может получиться совсем плохо, если

мы не сумеем как-нибудь ублажить его, — и пристав

погладил деревянную фигурку медведя, стоящую на

столе, думая о том, что потребуется взятка. —

Разжалует он вас, да еще и под суд может отдать за то, что

отдали казенное оружие разбойникам.

— Но вы поговорите с полковником, ваше

благородие, помогите мне, — взмолился старшина. — Век буду

обязан...

— Ладно уж, постараюсь для вас, — ответил

Чернов и протянул старшине руку, давая понять, что

разговор окончен. — Но вам самим надо серьезно

браться за Зелимхана. У вас же, Говда, довольно

сильный род.

Когда Говда и писарь ушли, Чернов задумался.

Потом кликнул дежурного офицера и распорядился

отобрать человек двадцать солдат посмелее, на добрых

конях, и держать их наготове для опасной вылазки.

Вернувшись из Ведено в Махкеты, Говда узнал, что

слух о дерзком поступке Зелимхана облетел уже весь

аул и его окрестности. Старшина созвал фамильный

совет из своих родичей и стариков, сведущих в нормах

обычного права чеченцев.

Говда сидел хмурый в черном атласном бешмете,

в надвинутой на лоб черной же каракулевой папахе на

широкой тахте, покрытой узорчатым андийским

ковром. Сыновья и племянники стояли полукругом у

входа. Среди них не было только Успы: ему, главному

виновнику всех этих бед, видно, не совсем удобно было

появляться на этом совещании. Напротив старшины на

почетных местах расположились старейшины рода.

— Братья мои и дети, — сказал Говда мрачно, —

Зелимхан Гушмазукаев из Харачоя совершил против

нас большое зло... Я сначала не решался сказать вам

об этом, обдумывая, как быть. Но это такое дело,

которое нельзя скрыть от вас. Кроме того, в подобных

делах наши деды не торопились, но и не прощали

оскорблений.

Говда умолк и, слегка .приподняв голову, погладил

свою седеющую бороду, обдумывая что-то.

Случай, действительно, был трудный и путаный,

и разобраться в нем было не так-то просто даже

мудрым старцам, которых сегодня .призвал к себе

старшина.

— Расскажи, Говда, расскажи все, как было. Знать

об этом не вредно и молодым, — сказал старик с

молочно-белой бородой, сидевший на самом почетном

месте.

— Я тоже думаю, Товмирза, что им будет полезно

знать об этом, — важно согласился старшина.

— Говда правильно сказал, — вмешался второй

старик, — в таких случаях наши деды не торопились,

но и не прощали обид.

Говда опять вопросительно оглядел

присутствующих, но, не заметив на их лицах особого расположения

к себе, снова опустил голову и задумался.

— Может быть, сообщить об этом властям? Неужто

нам не поможет пристав? — нарушил тишину кто-то

из молодых, стоявший в дверях.

— Что за разговор? — рассердился Товмирза.

— Такое дело наши деды никогда не решали с помощью

власти. Такое, сын мой, всегда решали с помощью

кинжала!..

Опять наступило тягостное молчание. Говда, по-

прежнему сидевший, опустив голову, ни словом не

обмолвился о своем разговоре с приставом.

— Это верно, Товмирза, что такое наши предки

решали с помощью кинжала, — вмешался третий старик,

сидевший рядом с первым. — Но потомки Бахо не

успокоятся на этом. Я хорошо знаю их...

— Что же ты предлагаешь, Гоба? — медленно

повернул к нему свою красивую голову Товмирза.

— Думаю, было бы неплохо использовать

против тих всех их врагов, — спокойно ответил

старик.

— Опозорены-то мы, — вдруг вмешался Говда, —

какое нам дело до вражды Бахоевых с другими?

Лично я не желаю об этом и знать.

— Об этом не вредно знать, Говда, — спокойно

возразил Гоба, но уже более настойчиво. — Я понимаю,

что сейчас оскорблены мы, но сегодня или завтра

Зелимхан с братом сцепятся со старшиной аула Харачой,

а также и с Черновым. Почему же нам не использовать

этих людей в нашем деле? — старик вопросительно

оглядел всех присутствующих.

— Подумать об этом, по-моему, не мешает,

Говда, — посоветовал и Товмирза.

— О чем ты предлагаешь мне думать, Товмирза? —

с трудом сдерживаясь, спросил Говда. — И ты, Гоба,

прости меня за дерзость, не прав: кто же согласится

из-за нас пролить свою кровь?

— Не это я хочу сказать, Говда. Конечно, никто не

станет проливать за нас свою кровь...

— Ну а что ты советуешь? — Старшина чувствовал,

что задыхается в атмосфере этой стариковской

неспешности. Он вскочил и зашагал по комнате.

— Нет, Говда, я просто хотел оказать, — снова

заговорил Гоба, — что у нас еще старые дедовские счеты

не сведены по кровной мести. А тут вступить в бой и с

харачоевцами... Трудно придется нам. — Он подумал

немного и добавил:

— Не знаю, может, вы лучше все это понимаете, но

горячиться в таком деле опасно. Правду я говорю,

Товмирза?

— Верно говоришь, Гоба, — вздохнул седобородый

старец.

Поняв, что старейшины не склонны из-за его обиды

идти напролом, Говда опросил, обращаясь к Товмирзе:

— Ты у нас самый старший, предлагай, что

делать. — Не скрывая своего недовольства, он

повернулся к Гобе и язвительно добавил: — Может, нам просто

поблагодарить теперь Зелимхана?

— Зачем так, Говда, зачем? — повысил голос Тов-

мирза. — Не то тебе предлагают, а говорят, что любое

дело при желании можно решить разумно и без

большого ущерба.

Гордый, самовлюбленный старшина, к тому же

привыкший делать и приобретать все с помощью чужих

рук, не мог примириться с умеренным тоном стариков.

Он резко остановился посреди комнаты и спросил:

— Что значит разумно, без ущерба? Как это

понимать?

Все смолкли, чувствуя, что разговор может принять

враждебный характер. Товмирза тоже молчал, не

решаясь продолжить свою мысль.

— Пусть они вернут нам коня и оружие, — наконец

нарушил тишину белобородый Гоба. — А мы

возвратим им их невесту, и на этом кончится ссора.

— Что-о? Вернуть им Зезаг? — вскричал Говда.

— Да как можно даже подумать об этом?

— А ничего другого не придумаешь, Говда, —

сказал Товмирза, хлопнув себя ладонью по сухощавой

голени. — Боюсь, что углубив ссору с Зелимханом,

можно еще больше опозориться.

— Этого еще не хватало моему дому! — старшина

нервно прошелся по комнате. — Нет, чем пойти на

такое, лучше трижды приму кровную месть.

— И это можно, если нравится, — сказал

Товмирза, не повышая голоса. — Но стоит ли? Надо

подумать.

— Да, конечно, надо подумать, — закивал головой

Гоба, и все же, желая угодить старшине, добавил:

— Законы адата нерушимы, рано или поздно потомкам

Бахо придется заплатить кровью за нанесенное нам