Если ребенок будет успешно учиться в школе, колхоз сможет направить его на дальнейшую учебу по требуемой специальности и материально помогать, заключив договор о последующей отработке. Если же учеба в школе будет ребенку даваться с трудом, у него всегда будет возможность работать по любой из колхозных специальностей. Отец считал, что даже если половина из воспитанников таких домов останется жить и работать в колхозе, проект себя оправдает. Не успел.

Я долго не знал, кому можно было подарить идею семейного сельского дома. Хотелось, чтобы по своей натуре это был заинтересованный новатор-энтузиаст, с другой стороны, чтобы у него имелись определенные материальные возможности.

Наконец прочитал в журнале заметку о знаменитом нашем офтальмологе Святославе Николаевиче Федорове. При его институтском хозяйстве существовало, оказывается, большое подсобное хозяйство, развитием которого он серьезно занимался, средства у него имелись, а энтузиазма ему было не занимать.

Остановка была лишь за тем, как встретиться. Несколько раз я звонил ему по «кремлевке», но никак не мог застать на месте: то он на заседании в Думе, то в отъезде, то в отпуске. Так и не успел – Федоров погиб в авиакатастрофе, а с ним погибла, на мой взгляд, очень хорошая идея, реализация которой способствовала бы развитию самой нуждающейся отечественной отрасли - сельского хозяйства.

Глава 19. Я стал студентом

Мне очень хотелось поступить в Московский физико-технический институт, что на Долгопрудной, но никто не захотел составить мне компанию, а в одиночку ехать в Москву я не решился. Мой однокашник из параллельного класса Николай Гусев предложил: «Давай махнем в Орджоникидзе (ныне – Владикавказ), в Северо-Кавказский горнометаллургический институт. Плюсы: близко от дома (всего 220 километров), относительно большая стипендия 390 рублей, когда в других ВУЗах 290, а главное, выдают форму - фуражку с яркой кокардой, черный китель с золотыми вензелями на погонах – красота!».

Родители вопрос о ВУЗе оставили на мое решение, и я согласился с Колькиными доводами. Про себя отметил, что после первого курса можно будет и перевестись, если захочу.

Вместе с Николаем мы дополнительно проштудировали все необходимые школьные науки и отправились искать счастья в Орджоникидзе. Одновременно мы сагитировали ехать еще одного «искателя счастья», Толю Захарова, который закончил школу на год раньше нас, в 1953 году, ездил в Москву поступать в МАИ, но не прошел по конкурсу. Мы с Николаем подали документы для поступления на металлургический факультет, Анатолий – на электротехнический. Конкурс был около 10 человек на место.

Нужно было сдавать шесть экзаменов: литературу письменно и устно, математику, физику, химию и иностранный язык. По «письму» я получил трояк, по устному мне поставили 4, все остальные 4 экзамена я сдал на пятерки. Поскольку иностранный язык в подсчет не входил, у меня в итоге оказалось 22 балла, а требовалось, как вскоре стало известно, 23.

Николай набрал 23, а Толя, как и я, лишь 22.

Вывесили списки поступивших, пошли искать себя. Нашли сразу Николая, затем к моему неописуемому ликованию увидели мою фамилию, а Толю, как ни старались, в списках не обнаружили.

Я потом так никогда и не понял причину, почему меня приняли: в списках зачисленных в студенты мы не нашли ни одного абитуриента, у которого было бы меньше 23 баллов. «Блата», уверяю, у меня никакого не было. Наверно, сыграли решающую роль отличные оценки по «тяжелым» предметам, а литературу кто-то посчитал предметом второстепенным. А может, просто ошибся?

Как бы там ни было – Николай и я стали студентами, (Толя поступил тоже, но на заочное отделение). Шел 1954 год.

* * *

Начало студенческой жизни было омрачено сообщением, что форма в институте отменяется. Прощайте, золотые кокарды и вензеля на погонах! Вид старшекурсников, донашивающих форму, еще долго вызывал у нас жгучую зависть.

Традиционным осенним занятием студентов всех курсов и факультетов была поездка в колхоз на уборку кукурузы (других работ в Осетии для нас практически не существовало). Первая поездка состоялась в район Назрани. Приехали в горное селение, состоявшее из нескольких убогих домишек. Разместили всю нашу группу в огромном амбаре, без отопления, без воды, все удобства - во дворе. Спали, правда, на хорошем сене, которое часто меняли, ребята слева, девчонки справа, руководитель со старостой – в центре.

Питались довольно прилично: каждое утро с рассветом местные «джигиты» привозили на арбе живого барана, резали его под истошные вопли наших дев, свежевали и вручали тушу Элеоноре Артюшенко (все звали ее Элкой), единственной, которая согласилась быть поварихой. Со временем барана стали привозить заранее разделанным. Еще «джигиты» разгружали бочку с водой, хороший осетинский хлеб, овощи.

Элка не утруждала ни себя, ни нас разнообразием меню: она загружала в котел, стоящий на костре, кусочки баранины, добавляла все, что было под руками: картофель, помидоры, лук, чеснок, соль и какие-то специи. Блюдо это отдаленно напоминало харчо, и так мы и называли эту элкину стряпню - несколько примитивную, но калорийную и даже казавшуюся вкусной. И так по три раза каждый день на протяжении месяца!

После завтрака мы грузились в бортовую автомашину и ехали на необозримые кукурузные поля Северной Осетии (к этому времени ингуши еще не вернулись из Казахстана).

Уборка кукурузы – работа, которую нельзя было назвать непыльной: срывать початки весь день под палящим солнцем, набивать ими мешок, относить по рытвинам на край поля, возвращаться и опять все начинать сначала – через день такой работы мы от пыли стали грязными, как черти. А оказалось, что умываться нечем. Воды, особенно в первые дни, не хватало даже для питья, а не то чтобы помыться. Утром каждый мог рассчитывать на получение кружки воды, чтобы почистить зубы и продрать глаза. Можете себе представить, как тяжело было нашим девчонкам?

Но студентам в любой, даже трагичной ситуации свойственно, как всем молодым организмам, искать в жизни комическую составляющую.

Однажды ранним утром, проснувшись и почти растратив свою порцию воды, я сидел на крыльце нашего амбара и рассматривал свои давно немытые ноги, которые по виду уже не отличались от свежевыкопанных картофельных клубней. В кружке оставалось воды лишь на дне. Не знаю, с какой целью, я начал мыть большой палец на правой ноге. Кое-как «освежил». В это время из нашей «спальни» выходит, потягиваясь, Николай. Мы с ним, как земляки, спали рядом, и решение созрело немедленно:

-Колька, ну, ты даешь! Ты сегодня ночью проявил себя как последний извращенец! Чего ради ты сосал мой палец? Думаешь, доставил мне удовольствие? Расскажи хоть про свои ощущения….

При этом я с показным удивлением демонстрировал свой вызывающе чистый палец, одиноко розовеющий на моих ногах, напоминающих ноги босоногого дервиша, странствовавшего по пустыне.

Присутствующие сразу же поддержали розыгрыш. Нашлись даже «очевидцы», перешли на всеобщий хохот. Не смеялся только Колька. Со свирепым видом он бросился на меня и стал трясти за грудки, выкрикивая: «Да я тебя сейчас придушу!». Потом все успокоились.

Теплые приятельские отношения с Николаем Ивановичем Гусевым и его женой Лидой мы поддерживаем и поныне. Живут Гусевы в Лермонтове под Пятигорском, встречаемся с ними, когда мы с Аллой бываем в Кисловодске, иногда Гусевы приезжают в Москву. Часто вспоминаем кукурузные будни в Осетии.

Мне запомнился еще один эпизод из уборочной, правда, не комический.

Повезли нас и на этот раз на кукурузу в дальний район Осетии. Приехали под вечер, начали размещаться. В группе нашей учился Казбек Сидаков, который хорошо знал здешние места. Он сообщил, что если перейти через ближайший бугор, то можно попасть на колхозную бахчу. Предложил сходить за арбузами. Считая себя большим специалистам по чужим огородам, я вызвался составить Казбеку компанию.