час получишь!» Геля молча пнул Шурку ниже поясни
цы и в тот же миг почувствовал, как неумолимая сила
влечет его со ступенек, по отсыревшей сочной траве
меж кустов, затрещал воротник новой полотняной ру
башки, лопнула левая штанина, и больно заныло ко
лено, распоротое черемуховым суком. Геля цеплялся
за Шуркины толстые запястья, еще пытаясь оторвать
6*
163
их от воротника, потом обессилел и сдался. Шурка д а
же бить не стал, а лишь поставил к смородиновому
кусту и коротко и несильно толкнул. «Если зубы лиш
ние, то пересчитаю», — сказал только и ушел, оставив
Гелю в высокой загрубелой траве.
Геля лежал в ней, словно в озере, рубашка намок
ла, холодный озноб охватил тело; падая с черемуховых
сизых листьев, звонко дончала капель. Геле стало труд
но дышать, пекло в горле и чудилось, что он сейчас
кончится здесь и никто не найдет его. Этой мысли он
испугался неимоверно и, цепляясь за скользкие корне
вища, выполз на глинистую тропу. Сквозь вязкое со
знание, как сквозь стену, услышал музыку, чей-то воз
бужденный смех и разгоряченные крики. Геля попытал
ся встать, скрежеща зубами, но злая торжествующая
сила опрокинула его на землю. Он еще ощущал, когда
прояснилось сознание, что его тащат по мосткам две
девчонки-соседки и ноги его, почему-то босые, тянутся
по деревянным плахам и цепляются за каждый выступ,
как ноги покойника. На себя Геля смотрел будто со
стороны, словно на другого человека с его обличьем, и
этот, другой, вдруг начал плакать и жаловаться девчон
кам: «Я ее люблю, а она меня нет. Я люблю ее, вы
слышите?!»
...И вот через тринадцать лет после того позора он
встретил Тальку снова. Раньше как-то все не удавалось
увидеть ее, да и не было особой охоты. Правда, Чуди
нов из десятых уст знал, что Талька вышла замуж за
Шурку, он, кажется, начал пить и даже частенько бил
жену, и, говорят, что Талька будто бы засадила мужи
ка на пять лет, а потом подала на развод. И сейчас,
увидев ее, Геля ничего не испытал в душе кроме неко
торого любопытства, неловкости от встречи и смуще
ния.
Но зато до боли пронзительно почувствовал Геля,
как стремительно идет время, и впервые за многие го
ды его посетила внезапная мысль, что все неизбежно
гтапеет и уходит напрочь и безвозвратно: вот и дела
Спири нет, и бабы Мани, и бабы Натальи, и может
случиться однажды, что, подойдя к знакомой лвери
родного дома, увидит он на ней ржавый от дождей за
мок, а па трех у з к и х оконцах — косые почерневшие
доски.;
164
Геля только подумал о матери, и сразу же будто
услышал явственно ее голос и почувствовал вину перед
ней, наверное, совсем остаревшей и маленькой. И стало
неловко и стыдно, хоть поворачивай назад, на аэро
дром, чтобы не попадаться на глаза, не выслушивать
справедливые упреки, да что говорить — сам-то он ка
ков: хоть бы в месяц десятку матери послал, а нынче
и телеграммы не дал ей. А надо бы, ой как надо хоть
платьице в подарок иль тапочки какие: вон теперь са
поги резиновые с байковой подкладкой в моде, хорошо
бы ей осенью в город ходить, а то грязища непролаз
ная. Иль, на худой конец, ну раз забыл подарок купить,
так деньгами бы на стол положить, мол, это мама тебе
на конфеты, траться, не жалей, но и этого позволить
себе нельзя, потому как поистратился за последние
дни, сколько денег ухлопал. «Но ничего, ты подожди
еще немного, мама, только наберись терпения, и все
будет иначе...».
3
Геля не пошел угором, а свернул через улицу к
тропке — мимо дома Калининых да через огороды
(этой дорогой куда ближе) •— и неожиданно натолк
нулся на дядю Кроню Солдатова: тот сидел на крыль
це хлебного магазинчика, весь распаренный, почти бу
рый, и растирал босые ноги. Рядом с дерматиновой
хозяйственной сумкой лежали новые лакированные
туфли с круглыми носами. Геля неделей раньше видел
подобные в городе и приценялся даже, но смелости
не хватило взять, вернее недостало денег.
— Дядя Кроня? — еще не веря глазам своим, ра
достно и растерянно воскликнул Геля.
— А, это ты, — сказал дядя Кроня Солдатов, слов
но вчера только расстался с племянником. — Вот грех-
от какой. Баба заставила туфли надеть, прямо прину
дила. А с има много не наговоришь: ты ей слово, а она
тебе десять в ответ, да еще в слезы кинется, тюх-тюлюх.
Вот пристала: «На люди едешь, не назем возить, боль
шие начальники тебя на бюро будут заслушивать, а ты
как гопник с большой дороги». Теперь и смучился с ее
башмаками, тюх-тюлюх, — почему-то виновато, словно
165
перед большим начальством стыдясь своего расхрис
танного вида, оправдывался дядя Кроня, незаметно
пряча бурые от жары ступни с разросшимися, сплюс
нутыми пальцами в прохладные расщелины мостков.
Он так и стоял перед Гелей, перебирая, будто взве
шивая, пыльные туфли, а парень словно впервые уви
дел дядю, и до того показался он родным и солнечным,
что захотелось обнять его и прижаться к колючему се
ребристому подбородку. Геля ухватился за дядю Кро-
ню, как за спасительный якорь, и поволок его глинис
той тропкой меж картофельной ботвы, а тот упирался,
но мешали ботинки, да дерматиновая сумка, да вель
ветовая куртка на сгибе руки — все это куда как ме
шало дяде Кроне, и он невольно подчинился племян
нику, повторяя растерянно:
— Да постой ты, постой, куда ты меня волочишь?
Ух ты какой горячий, тюх-тюлюх. А не знаешь того,
что автобус без меня убежит. А меня в деревне ждут,
наряды закрывать надо и сена метать некому. Думашь,
как про меня скажут? Вот, скажут, князь тоже выис
кался: подошло самое горячее время, а Кронька Солда
тов вина распивает.
— Ну что вы, дядя Кроня. Нет-нет, в кои веки уви
делись, да и мама обижаться будет. «Даже родной
брательник гнушается бедной сестрой», — грустно пе
редразнил Геля свою мать, уж и не зная, как еще
упрашивать дядьку; но что-то, видимо, в Гелином го
лосе смутило Кроню Солдатова, потому что упираться
он больше не стал и только спросил:
— В отпуска иль насовсем?
— Не пойму что-то. Там разберемся, — уклончиво
ответил Геля.
— Ну, у вас, городских, какие заботы: от квартирки
уехал, в квартирку заехал — ни воды, ни дров запа
сать не надо. Эка благодать жизнь-то,— польстил Кро
ня Солдатов. Геля не ответил, только пожал плечами,
испуганно высматривая свои окна в потрескавшихся
голубых наличниках. Возле мостков ходил с топором
мужик, похожий на подростка, и Геля его сначала не
признал в этом прошитом зелеными нитками коричне
вом ватнике без рукавов и ватном колпаке. И только
когда м у ж и к взглянул на него, Геля по черным
сросшимся бровям, похожим на гвардейские усы, да по
166
птичьим глазам узнал дядю Федора Чудинова (брата
отца) по прозвищу Понтонер. Дядя всадил топор в
неровно обкусанное дерево, снял ватный колпак и вы
тер распаренный лоб — белые волосы сбились хохол
ком над мелким морщинистым лбом. Дядя Федя смот
рел ласково, но словно бы раздевая гостей круглыми
