и крохотную незагорелую ложбинку на груди, и Талька
медленным запоздалым движением поправляла их,
подсматривая за Гелей исподлобья и чуть косяще.
Тогда они долго гуляли у Инькова ручья, придо
рожные поляны были розовыми от иван-чая, он тогда
рано отцветал, и ватные шапки его липли к шерстяным
штанам. Геля все приглашал посидеть в разнотравье:
он еще не забыл запаха ее поцелуев — они тревожно
жили на его губах, — и Гельке хотелось, чтобы все
продолжилось как можно скорее. А Талька не соглаша
лась: в ней уже жила мудрая женщина, зорко погля
дывающая за собой как бы со стороны, и эта женщина
чего-то страшилась и оттого настораживалась. А мо
жет, было все куда проще, может, этот рыжий маль
чишка с неровно обгрызенными ногтями, просто не нра
вился ей. рано открывшейся для любви со всеми ее ж е
160
ланиями и запретами? Кто знает, кто знает, но только
девчонка скучно стояла в стороне, а Геля пьянел от
цветов и воспоминаний, кусал травину, припадая к за
рослям иван-чая, глядел на старинные кресты недале
кого кладбища и чувствовал, как в нем созревают и
тихо копятся слезы.
Приближался вечер, легкий ветерок накатывался с
реки, становилось прохладно, и какая-то горькая пе
чаль, похожая на предчувствие нежданного расстава
ния, поселилась в Гелиной душе. Он гнал от себя
грусть, стегал Тальку пучком травы по голым ногам,
неловко посмеивался, а девчонка капризничала, зади
рая верхнюю губу, и просила: «Отстань, ну чего при
стал. Гелька, отстань, а то уйду».
И вдруг Гелька вскочил, предложил идти на клад
бище, понимая, что девчонка не решится, но она неожи
данно согласилась и пошла вперед, все так же скучая.
Уже вечерело, и дальние поля на угорах посинели, чер
ная туча наискосок перечеркнула то место, где недавно
было солнце, птицы притихли, и душная тишина, пред
вестник летней грозы, родилась на луговых полянах.
Ветер вверху, в самых куполах понурых кладбищен
ских деревьев, тосковал и шуршал жестяной от жары
листвой, цветы на могилах казались черными, что-то
незнакомое и жалостливое было и в этих, заросших
травою холмиках, и в железных, травянистого ядови
того цвета венках, и в тесовых крышах старинных
крестов, и в белой пирамидке недавней детской моги
лы. Геля потянулся к Тальке, нашаривая ее влажную
ладошку и не понимая, зачем они тут; сладковатый
запах прогретых могильников вызывал тошноту; пар
ню чудилось, что Тальке столь же тоскливо и потому
ей особенно желанно в эти минуты живое человеческое
тепло. Но Талькину руку Геля не поймал, девчонка
закричала: «Фу как страшно! Ну и кавалер!» — и по
бежала меж могил, а тут и молния беззвучно и ярко
стекла по черной, уже ближней туче.
Они тогда успели забежать под мосток, в густую
прель, где пахло плесенью и тленом. Иньков ручей под
сох, и только в редких бочажинах, покрытых зеленой
ряской, жили пупырчатые лягушки. Сейчас в воде ле
жало отражение тучи, и хотя ноги то и дело сползали
по отпотевшей глине, ступить в воду было страшнова-
^
Золотое дно
161
то, да и лягушки то и дело натыкались на босые паль
цы и отпрядывали в душный сумрак. Потом, будто
парное молоко, хлынул июльский дождь, он сразу при
гнул траву обочь канавы, и толстые пузыри, похожие
на лягушиные глаза, родились на белой от воздуха во
де. Тонкие язычки ее подточили густую отцветшую кра
пиву, затопили комкастую глину и просочились под бо
сые ступни, щекоча кожу подсохших пяток. И тут вол
нующая близость мгновенно родилась в обоих сердцах.
Геля, робко оглаживая ладонью повлажневшее Таль-
кино плечо, зашептал что-то глупое, потянулся к про
хладной коже детскими простуженными губами, боясь
коснуться ее рта, и словно посторонним слухом уловил
ее тихие непонятные слова. Талька шептала что-то хо
рошее, и ее литые титешки под намокшим сарафанчи
ком оттопырились и потянулись к Гелькиной распах
нутой груди.
Но это было лишь мгновение, потому что Талька
по-женски уловила опасность в этой душевной близо
сти, отпрянула от парня, подхватила его ладонь и ныр
нула в грозовой дождь, как ныряют в знакомую реч
ку. Дождь стегал их по губам, по глазам, а они цело
вались сквозь скользящую воду, но уже по-детски, не
испытывая томящего душу нетерпения.
Они расстались лишь на час, только чтобы пере
одеться и встретиться уже на садовом пятачке. Талька
махнула прощально рукой, но глаза ее показались Ге
ле незнакомыми и холодными, как тогда, близ клад
бища, и опять неясная грусть посетила сердце и еще
жила недолго в нем, пока парень бежал к дому.
А потом как-то само собой вышло, что, оттягивая
радость встречи, он зашел к новой свояченице, где до
гуливали свадьбу, поздравил молодых и незаметно для
себя очутился за взбаламученным пьяным столом. Тут
Гелю стали усиленно потчевать брагой, а она была
светлая, как дождевая вода, и лишь едва уловимый
желтый электрический отсвет падал на граненые стен
ки стакана; она была пряной, как морошечный сок, и
прохладной, как погребной квас, — ну как тут было не
разговеться? Геля выпил четыре стакана один за дру
гим, посматривая на часы: ему хотелось появиться на
площадке неожиданно, но уже хмель незаметно завла
дел им, и даже какое-то время Геля чувствовал леность
162
во всем теле и желание еще посидеть за этим вольным
столом. Но, вспомнив Талькины поцелуи, словно бы
вновь ощутив их на своих губах, он встал и, заглушая
хмель, чуть пошатываясь, вышел на влажную, промы
тую дождем улицу.
В саду было знобко, деревья впитали в себя дожде
вую сырость — запаслись на случай жары — и сейчас
набухли влагой, с глянцевых листьев часто и тяжело
капало на смородиновые кусты, и по всему городскому
саду пахло сладко и грустно. Частые парочки, захва-
тившись в охапку, скользили на глинистых тропинках,
гармошка сочилась сквозь прорезь черемухи, парни
толпились у деревянных перил пятачка, ненасытно смо
ля папироски.
Геля вышел на свет и неожиданно среди танцующих
увидел Тальку. Ее голова утопала на широкой распах*
нутой груди Шурки Калинина, парень улыбался и, не
уклюже переставляя ноги, клонил к девчонке свою цыга
нистую крупную голову в мелких угольных завитках,
широкие красные ладони небрежно и сильно лежали
на Талькиных плечах. Геля неожиданно растерялся, не
зная, как поступить, замялся у входа и, скрывая обиду,
сразу же отвернулся, будто бы не заметил Тальку.
Вальс кончился, и она с загадочной улыбкой на
круглых губах прошла мимо Гельки, шепнула, коснув
шись плеча: «Пристал, охламон, отвязаться не могу»,—
но тут начался новый танец, и Талька снова не отка
залась от Шуркиного приглашения, глаза ее наполни
лись живым любопытным блеском, и девчонка часто
и коротко смеялась, порой оборачиваясь к Геле.
Ее радость больно отзывалась в его груди, захоте
лось оборвать музыку и драться с нахальным горбоно
сым Шуркой. И Геля действительно пошел наискосок,
мешая танцующим, и дернул Шурку за короткий рукав.
Талька растерянно отвернулась, а Шурка трезво и ко
ротко сказал: «Чего тебе, по соплям захотелось? Сей
