ний мысок — там у него верша стояла, из свежины сва
рил уху, безо всякого интерес.1 поел — в одиночку какая
еда? — в сенокосную темную избу раздумал идти, сыро
там и гнильем пахнет, а прямо на охапке завядшей
травы и завалился спать, подложив под скулу толстен
ный кулак. Золотистое уголье костра подернулось пеп
лом и затухло.
А проснулся неожиданно, словно и не спал, по-зве-
риному втянул широко врезанными ноздрями воздух,
уловил запах чужого кострища и еды. Над сенокосной
избой чуть маревил дымок, и на острове запахло жиль
ем. Подумал — это за ним пришли, остановились на
отдых. Коля База сразу насторожился, но какое-то лю
бопытство удержало его на мыске, он не вскочил испу
ганно в лодчонку и, таясь в прибрежных зарослях, не
исчез в протоке, а, держа ружье под мышкой, пошел
меж стволами и у самых валежин, ведущих на остров,
затаился, всматриваясь в избу. Там кто-то входил и
выходил, к чему-то готовились, потом выплеснули из
миски остатки еды. Решил: если бы искали его, то не
тянули бы резину, а эти будто на курорт прикатили.
Еще издалека показалась знакомой соломенная шляпа.
Шляпа потопталась и исчезла в дверях, а парень, уже
невольно поддаваясь игре, которую затеял несколькими
днями раньше, решил вдруг продолжить ее, и в широко
поставленных зеленых глазах зажглась злая ребячья
дурнинка.
Он проскочил валежинами через мелкую протоку, и,
низко пригибаясь в жирном травостое, пробежал в сто-
.рону кладбища, и залег за крайним могильником. Тут
из дверей вышли двое, и он сразу их узнал. Иван П ав
лович Тяпуев был в легкой безрукавке, на голове шля
па, он сыто икнул, осмотрел на свет острие лопаты и
погладил деревяшку; видно, черен был новый и цара
пал ладонь, потому мужик еще ногтями поскоблил по
118
дереву, снимая задиры и шелуху кожицы. А Гриша Та
ранин, посвистывая, оправился по малой за спиной Тя
пуева и вдруг радостно засмеялся, может, от легкости
во всем естестве, и сбил на затылок форменную синюю
фуражку.
Первая тревога, а за нею и радость от встречи с
людьми померкли, и Коля База решил вдруг, что ог
этих двоих нужно прятаться, хотя и понимал, что боль
ше месяца-двух здесь не высидит — зима выгонит го
лодной метлой, а отсюда, как из тюрьмы, никуда ходу,
ибо путь из Келий один — к берегу моря, а там его обя
зательно выследят, возьмут за шиворот, как паршивого
кутенка... Хорохорился Коля База, но душой где-то уже
понимал, что чудить хватит, довольно наломал дров —
пора кончать с этим делом. «Ну дадут год, — д ум ал,—
отсижу в колонии, там тоже люди — не звери, до смерти
не заедят, зато потом таиться не надо. Видно, нет ни
чего хуже, как таиться от людей».
А те двое, посверкивая лопатами, прошли мимо, и
Коля База даже разглядел порыжевшие кожаные пор
шни на ногах Гриши, и его длинную мотню до колен, и
острые лопатки под синей ситцевой рубахой, и тощую
шею в глубоких морщинах, словно бы покрытую ело
вой корой, и легкую косичку сивых волос на затыл
ке... «Куда они собрались, чудики тоже? — подумал с
интересом.— И этот мешок с дерьмом, гли-ко, тоже за
лопату взялся, наверное, и забыл уже, с какого конца
держать, килан. И чего они тут копать норовят?»
Гриша Таранин скрылся в траве, разгребая там что-
то руками.
— Ты подь-ко сюда, друг-приятель. Здесь и копнем.
Тут плиту искалыцики тогда вывернули. — Гриша по
казался из травы, как из зеленой заводи, но вдруг смор
щил бровастое замоховевшее лицо с черным околышем
фуражки над глазами. — Д а ладно ли делам, Павлович?
— Ладно, ладно, — решительно приказал Тяпуев.—
Все ладно. Они свое отлежали.
В голосе его была такая правота и непоколебимость,
что Гриша Таранин отогнал прочь все прежние сомне
ния и, шаря по лицу друга-приятеля дульцами глаз,
подумал: «Больно уверен Ванька. Не замешан ли тогда
и был в том воровстве? Уж больно ловко тогда зо
лото пропало. А сейчас будто к л а д — и все шито-крыто.
119
Ой, ловок Сосок, а кабы не ловок, разве на такую вы
шину бы попал? Велит копать, значит, знает...»
— Д ак здесь? — еще переспросил, щупая взглядом
лицо Тяпуева, его пористый толстый нос с каплями по
та, опущенные на ворот рубахи желтые щеки и суровые
пронзительные глаза.
— Раз говорю — копай, значит, копай! — раздражен
но оборвал Иван Павлович.
Сквозь стену травы был слышен весь разговор. Мо-
шлу эту когда-то пробовал раскопать Коля База с Ар-
тюхой Коткиным: наслушались от его бабки Агриппины
всяких сказок насчет кладов в Кельях, и загорелось им
тогда всю деревню удивить. Но только плиту вагами
повернули, как раздался над самыми головами жуткий
пронзительный крик, — тут и душа в пятки провали
лась, дай бог ноги унести от этого места. Мчались без
передышки через плоское болото до самой тони Кукуш
кины слезы. Колька тогда еще с неделю, наверное, бро
дил но Вазице и болтал всем, как они с Артюхой моги
лу монашенки раскопали и ларец с золотом нашли, но
только намерились достать его — тяжеленный такой,
сволочь, — их тут и выпугало, завопило над головой
страшенно, едва ноги от страха унесли.
Слышно было, как мужики кряхтели, отодвигая над
гробье подальше — мраморная плита над манатейной
монахиней была тяжела и хорошо прикрыла суровую
начетчицу; потом полетели вверх белые коренья травы
и черная, хорошо удобренная земля. А Коле Базе надо
ело лежанье в траве, тоскливо было. Ружье под ладонью
отпотело, стало горячим; понюхал ладонь — она отда
вала кислым железом. «Старое ружьишко, чего гово
рить, уж года два как не пользовался, наверное, рж ав
чины толсто, надо будет вечерком почистить». Еще по
лежал, томимый бездельем и любопытством: так хоте
лось подойти и хоть одним глазком подсмотреть, чего
делают там мужики, а вдруг действительно откопают
клад. Но просто так появиться перед людьми был не в
силах, он даже помыслить не мог, как пойдет сейчас
на холмушку, чиркая о траву сапогами, и четыре любо
пытных глаза станут прощупывать его и смотреть, как
волк на бердану. И вдруг опять вспомнил давний авгу
стовский вечер, промозглый и темный. Как они тогда
бежали, как бежали, век не забыть; а если подумать
130
нынешним умом, то, наверное, попал под угол плиты
камень, и его протяжный всхлип всполошил и ополоу-
мил.
«...А что как их выпугаю, а? Пусть неповадно будет
чужие могилы зорить. На старости лет совсем ума рех
нулись. Гриша Таранин совсем старик, а туда же ле
зет. А вдруг что есть?..»
Но дальше Колькино воображение не сработало. Он
поудобнее перехватил ружье — шестнадцатый калибр,
выскочил из травы и дико вскричал, как будто кому-то
перехватывали горло и медленно пилили ножом, это
был не крик даже, а скорее вопль, который трудно пе
редать, и, наверное, у самого закаленного и смелого ду
шой человека от ужаса бы отделились от темени волосы
и сердце застряло в горле. Коля База бежал с этим
нелепым криком и потрясал ружьем, а потом как-то сра
зу увидал трясущиеся щеки Ивана Павловича, его си
ние инфарктные губы и белые пустые глаза старика