вати, опершись на локти, и томился. И мир опустился
на колени, готовый зачарованно и бесстыдно подгляды
вать за влюбленными; серебристо светились окна, слов
но осыпанные легкой живой пылью, ровно шумело море,
и этот накатный постоянный гул, казалось, плавно рас
качивал избу и куда-то тайно увлекал.
94
— Скоро ты там? — нетерпеливо позвал Коля.
— А ты потерпи, слаже буду...
— С горчинкой вкуснее.
— Разжуешь да и выплюнешь, — задорила Зинка.
И вдруг вышла, вся омытая тихим неясным светом.
Грудь чуть вздрагивала при ходьбе, и сумеречные тени
тепло и вызывающе жили в окруЖьях живота и бедер,
словно отлитых доброй рукой мастера, без единого
изъяна и крошечной рыхлинки, будто и не рожала Зин
ка двоих и впервые стеснительно и чисто открылась чу
жому жадному взгляду. Но так и было это, так и было:
все, что раньше случилось, зимой было, в непогодную
темень, без света, на ощупь, словно спешили насладить
ся грехом и разминуться, а нынче Зинка показывала
себя не таясь. Знать, сама природа создавала ее для
любви и детей. Но только судьба, наверное, часто силь
ней природы, раз неизбежный час любви уходит, и неза
метно стареет плоть, теряя соки и силы. И могло же
случиться так, что доживала бы Зинка век свой соло
менной вдовой с двумя сколотными, и порой кто-то, рас
паленный вином и желанием, тайком от жены проби
рался бы на ее двор, и она воровала бы крохи чужого
счастья, под утро томясь в одиночестве от нерастрачен
ных сил, и желаний, и слез. Так неужели судьба ока
залась так милостива к этой маленькой женщине и
миролюбиво согласилась с природой,создавшей
ее?..
— Ой, стыдуха-то... Бесстыдная я нынче баба,
слышь, Коленька, мальчик мой. Ты не гляди на меня
так. — Неслышно ступая робкими ногами, шла через
горницу Зинка, стыдливо рдея лицом и сдерживая себя,
чтобы не кинуться скорее в постель. Она шла и чувство
вала чужим, посторонним взглядом, как красива нынче
она, и желанна, и любима, и оттого, пусть стыдясь, но
хотела продлить это мгновение и оставить в душе на
всегда. Бабий век — куриный век: отрожалась, одрябла,
оморщинела. И только воспоминания постоянны до са
мого смертного часа.
— Ты не гляди так-то...
— Ну как «так-то»? — глухо, словно боясь своего
голоса, который казался нарочито громким в густой
тишине, спросил Коля База, слыша в себе воспламенен
ную кровь.
95
— Жадно-то больно, ведь проглотишь...
— И проглочу.
...Опустошенные, они лежали рядом, не спали. Зип-
кина смоляная голова на сгибе Колькиной руки, чуть
покалывала жесткими тяжелыми волосами. «За что же
она меня так любит? — думал Коля База, ощущая ще
кой ее жаркое дыхание. — Парень как парень, ничего
особого. И грамотешки семь классов». — «И за что толь
ко он меня любит? — думала Зинка. — Глупая баба с
двумя сколотышами. Всего и богатства, что добрые
титьки да коровий характер, кто поманит, за тем и льну.
Не утекло бы счастье, не утекло бы...»
Зинка устало и счастливо смежила веки, гнутые рес
ницы отбросили густую тень, все лицо ее сразу стало
детским и доверчивым, маленький круглый нос вспотел,
и на нем проступила роса усталости. Но Коля База не
мог уснуть, какое-то смутное беспокойство заставляло
его ворочаться на перинах, стало жарко и душно, и
уже с внезапным легким раздражением он вглядывался
в уставшее Зинкино лицо с испариной на вздернутом
носу. Но тут же устыдился своей неприязни и удивился
ей, затих и уловил тревожное дыхание моря: даже в
избе было слышно, как раскачивалось оно и хлопалось
о берег, словно ночной сторож колотил в било и сзывал
люден на пожар. Подумал: там где-то парни уродуются,
может, ловушку вытягивают на гору, а он тут, как тю
лень, развалился, сытый всем до отрыжки. «Но отпу
стил же Герман, чего тебе надо? — убеждал себя Коля
База... — Да и не маленькие, сила есть, управятся, а
завтра на тракторе прибуду, как новенький пятак, ска
жу: — Вот и я, женился, можете поздравить...»
Он повернулся к Зинке с новым нарождающимся
чувством, уже представляя себя мужем и большаком в
семье, оправил смоляную прядь волос, опавшую на гла
за, коснулся губами побледневшей во сне щеки, и волна
благодарности и нежности к этой женщине затопила
его... «Привески — ладно, как-нибудь вскормим, не без
рук, слава богу, не на диком острове живем. А там и
свои пойдут вдогонку, весело будет, только поворачи
вайся. Парня надо, парня... Дом придется капитально
обновить. Попрошу у председателя тесу на крышу да
досок куба два, обошью стены, заживем, чего еще нам
надо. И матери радость — будет кого тетешкать».
96
Тогда что же ему мешало спокойно сомкнуть глаза,
дать покой уставшему и сомлевшему телу, чтобы где-то
перед самым утром очнуться со вторыми петухами и с
приятным изумлением увидеть возле доверчивую Зинку,
украдкой будить ее и любить? Но не было сна, как от
резало, хоть зашивай глаза веретенкой, и непонятное
жило в голове беспокойство, и вроде бы беспричинное
волнение охватывало...
«Ведь не детский сад, обойдутся. Но, знать, беда там,
сердцем чую — беда, — наговаривал Коля и травил се
бя. — Недаром Кукушкины слезы прозвалл, на той тоне
всегда черт свои грехи кроет. Вот и Санаха же там си
дел — какой год был, дай-ко вспомнить, — а что-то стро
нулось у него в голове, да с ружьем ушел в лес и боле
не вернулся. Месяц искали и не нашли — как в воду
канул. Это уж я другой весной отправился на охоту,
напрямь тони в березнячок зашел, светлый такой бе
резнячок. Слышу, рябцы завозились, пипикают. Одного
и положил... Нагнулся, чтобы поднять, а Санаха-то,
будто меня дожидался тут, под березкой и лежит, гля
нуть страшно — лица уже нет и ружье возле. Вот как
блазнит на той тоне, истинно слово — блазнит.
Осторожно, чтобы не потревожить Зинку, сполз с
кровати, в одних трусах вышел на взвоз; не видел, что
жена (жена, конечно, не минутная забава, иначе как
назовешь?) открыла глаза, будто и не спала вовсе, и
тревожно взглянула в спину. Хотела окликнуть, да по
стеснялась: мало ли человек по какой нужде во двор
пошел, не провожать же его каждый раз, но снова те
перь заснуть не могла. Лежала с закрытыми глазами
и ждала, когда заново скрипнет дверь и, крадучись, про
берется до кровати Коля; а когда начнет уползать к
стенке и нависнет лицом, тут и охнет она тихонько,
испугает желанного, и станут они потом долго смеяться
вместе и радоваться любви.
Но Коля База стоял на взвозе в одних трусах: до
утра было еще далеко, деревенька осела в дреме и
влажно почернела. А море угрозливо гнало грязные
лохматые валы, и белые космы грив мчались впереди
волн, выметывались на берег и громово рассыпались,
оставляя после себя студенистые озера пены.
«...Упырь, Герка, ох и упырь. Нет бы, как все. Стя
нули бы ловушки на берег и в деревне переждали непо-
I
Золотое дно
97
году. Ведь не пехом тащиться двадцать километров,
нынче, слава богу, механизация вмиг отвезет под самые