окна. Д ак тоже такой пень краснорожий, уж вагой не
сдвинешь с места, только чтобы все по-евонному, чтобы
по одной струнке ходили, — раздражаясь, думал Коля
База, уже во всем виня звеньевого и этим пытаясь снять
с души тягость. — Вечно ему больше всех надо. Еще
будет рыбы, слава богу, сколько спокойных дней впере
ди. Пойдет ильинская семга — только лови. Показать
себя е.му надо, чтобы народ его видел. Ну и пускай уро
дуется, килу наживает. Только Сашку Таранина ж ал
ко — совсем мальчишка. Хоть бы до осени досидеть на
тоне, а больше из одной чашки ухи не хлебаем, не-е,
тут ты, Герка, как хочешь».
В реке вода шла на убыль, часа через два проступят
мели и выстанут наружу тупорылые головни топляков,
тогда и лодкой не выйти в море до нового прилива.
Рыбозаводская дора рядом с берегом вихлясто поматы
вала кормой, как блудная сука, причальный конец туго
натянулся, и казалось, тюкни тихонько канат — и дору
даже без мотора стремительно выбросит в море. Высо
кая будка, крашенная голубым суриком, торчала на су-
денке, и оно походило сейчас на те корабли, которые
рисуют малыши, воображая себя моряками. В обычное
время Коля База и глядеть бы не стал на шаланду,
которая бродила до Нижи и подбирала на тонях семгу,
а нынче эта посудина заинтересовала и приковала к се
бе, и до рези в глазах парень вглядывался в черный
провал окна в рубке: не замаячит ли там рулевой, а
вдруг эта братия решила на ночной воде сняться с яко
ря, кто их знает, они тут от своего начальства в сторо
не. Когда-то, еще до армии, Коля База ходил на такой
доре помощником механика, колхоз тогда не имел ко
лесного трактора, и два года отстоял парень за штурва
лом. Среди ночи подыми, попроси только: «Коля, мил
друг, пособи до Золотицы сходить, позарез нужно», —
как штык встанет. И в любой туман не споткнется, все
подводные корги, каменистые отмели обойдет, а по об
становке и в голомень, открытое море, ударится, потому
как эта каботажка, словно тропинка от крыльца до ка
литки, протоптана с пацаньих лет: сначала ходил в ка
честве нахлебника, а потом и за старшего на весельном
карбасе. Ладони-то поначалу подушками распухнут,
98
кожа лафтаками слезет, а уж потом только задубеют,
тверже доски еловой станут...
И тут представил: «Вот смеху-то будет, когда средь
ночи к тоне заверну, скаж у :— Здравствуйте, я ваша
тетя, Николай Малыгин из увольнения прибыл, замеча
ний никаких не имел. Айн секунд, — скажу, — личный
корабель подан, пра-шу всех занять свои места согласно
купленных билетов, и под вашим командованием, това
рищ Герман Селиверстов, выруливаем на норд-ост без
опознавательных знаков...— А что? Вдруг трактор к
утру на колеса не поставят? Ждут ведь ребята. А если
пешком двадцать километров — не раньше вечера яв
люсь».
Сутолока мыслей была в голове Коли Базы, но бес
причинное волнение рассеялось, уступив место бесша
башному веселью, которому с необыкновенной легкостью
и отдался тут же парень, не затрудняя себя сомнения
ми, широко поставленные зеленые глаза налились озор
ной придурью, и, высоко взлягивая мосластыми ногами,
он побежал через поветь, ворвался в горницу и с поро
га свистящим шепотом доложил спящей Зинке:
— Едем, едем, сей же миг...
Зинкино матовое лицо дрогнуло чуть, голубые тени
из подглазий спустились в углы вздернутых губ, но жен
щина еще упорно крепилась, готовая рассмеяться. Она
полагала в простоте душевной, что ее Коленька опять
что-то выдумал, такой он чудушко, но убедившись, что
она спит, по-ребячьи притихнет и, сопя, полезет краду
чись к стенке. А тут она его и выпугает.
— Не спишь, вижу, что не спишь. Зина, вставай,
едем в свадебное путешествие.
Подскочил, сдернул с нее одеяло — такой дикарь —
и тут же смутился и отступил, увидев ее обнаженное,
доверчиво раскрытое тело.
— Ты сдурел, да? Ты сдурел? Отдай живо одеяло!
Средь ночи добрых людей с ума сводишь, — испуганно
запричитала Зинка, притворяясь обиженной. Она лови
ла ладонью пустой воздух и оттого еще больше серди
лась.
— Ма-ма, — неожиданно всплакнул на кухне Толь-
ка, но тут же затих, почмокал губами и довольно за
смеялся.
— Вот видишь, и парней-то разбудим. Ну ложись
4*
99
давай, холодно мне. Слышь, Коля, — жалобно попроси
ла женщина. — Ну не балуй, чего сказала.
— А я говорю — поедем, — не уступал Коля База:
уже завелся парень и не было ему сейчас удержа. Если
бы Зинка сразу готовно согласилась, он, всего вернее,
только бы посмеялся и полез в теплую, обжитую пери
н у — так он рассуждал сейчас, уже мрачный душой и
лицом. Но раз она в бутылку полезла, уросить, коман
довать стала с первого дня их семейной жизни, то надо
сразу дать ей укорот, чтобы неповадно было бабе и
свою половицу знала — по какой ходить молчком.
И Коля База заартачился, королем повернулся по избе,
отыскивая одежду, а Зина, закрутившись в одеяла, толь
ко печально и тревожно водила глазами и думала:
«Осподи, хоть бы не насовсем. Чего он закудесил?»
— Ты скажи толком, Коля, куда меня тянешь серед
ка ночи. Ты чего опять надумал?
— На Кукушкины слезы отвалим, ночь королевская,
при полных огнях и фанфарах. Вот чего я хочу, — со
всем не мирно ответил Коля База, и женщина ничего
не могла понять из его слов.
— Ты из кулька в рогожку не выкручивайся, а ска
жи прямо. А раз не хочешь объяснять толком, то никуда
я с тобой не поеду, вот...
— Уж и разлюбила? — вспылил Коля, кряхтя, на
тянул резиновые сапоги с отворотами, огладил сухие
ляжки. — А я-то думал. Знать, бабий век куриный на
счет любви.
Но Зинка уже вскочила с кровати, накинула длин
ную д о пят ночную сорочку, сверху на плечи набросила
фуфайку, но Коля База не приглашал ее с собой более,
и потому тихой сутулой монашкой она скользнула сле
дом и побежала подле, приноравливаясь к его длинным
шагам. Он крутил хрящеватым носом, скалил железные
зубы, и такой вот, отчужденный и злой, был не знаком
Зине. Говорят, он на деревне выхаживается, но мало ли
что люди наплетут, 1лол, дома спокоя матери от него
нет, но и Малаша про сына плохого слова не выложит
прилюдно, а если что и вспыхнет меж ними, так своя
семья и свой сор. Но тут-то, будто урядник какой, толь
ко бы саблю ему. Смотри ты. сак нос навострил, под
ноги не глянет...
— У меня ведь ребята, куда я их кипу?— уже
то
согласная на все и готовая зареветь, повторяла Зин
ка. — Ты слышь меня, что ли? Давно ли свадьбой гро
зился, так уж от ворот поворот? Стешил, значит, охот
ку и след ровняешь. Так тебя понимать следует? Как
подумать об таком? Ты не молчи, Коленька, слышь?
Коля База опустил взгляд сверху вниз, где под его
рукой болталась простоволосая Зинкина голова, и отве
тил обидчиво и глухо:
— А этих слов я тебе до самой смерти не прощу.
Попомни.
Так сказал, словно ударил женщину обухом по го
лове, безжалостно размахнулся, и она споткнулась,
сбилась с размашистого шага, но, растерявшись, не
заойкала, не завыла слезно, отыскивая попутно самые
больные и пакостливые слова, которые способны найти