торчала из моря подобием черной вереницы казачьих

пик. В этой огороде было только две щербатины: штор­

мом раскачало и повыбивало два кола, их подобрали

невдали от избушки и сейчас решили поставить на

прежнее место. Спустили с карбаса трехногую высокую

скамейку, и главный забивалыцик, второй по чину и ры­

бацким паям на тоне Коля База, полез наверх. Море

подмывало шаткое сооружение, и парень потоптался на

площадочке, привыкая к зыбкой опоре. В штилевой

воде загнать кол в грунт — дело шутейное для стоящего

рыбака. Но когда зыбь в море, когда идет накатная

волна, близкая к штормовой, а тайник стягивать на бе­

рег неохота — ведь семга любит подвижную воду, —

тогда зацепиться ой как трудно: обносит голову, того

и гляди скинешься вместе с кувалдой в море. Но обычно

выбирают тихую погоду, чтобы зря не рисковать, а уж

если приспичит, то руками зашатают кол в дно—и лады.

Коля База еще потоптался на площадке, и Герман

Селиверстов впервые за всю ночь улыбнулся и сказал:

— Как тебя баба-то уходила — беда, — и снова за ­

молчал, уже до самого конца работы.

48

Коля виновато улыбнулся, пожал плечами, — мол,

что поделаешь, такая наша жизнь, — обтерханным ру­

кавом повозил над губой и, метя кувалдой-киюрой в

тонкую вершину, стал загонять кол в дно. Герман дер­

жал кол посередке, помогая напарнику, и сопел, когда

забивалыцик промахивался и киюра пугающе свисте­

ла возле уха.

Брешь в огороде починили, а там уж все пошло куда

проще и отлаженней: натянули тетиву, поставили завес-

ки — сетчатые стенки, котлы-ловушки — и к утренней

зорьке ставной невод был готов.

Солнце встало на корточки, все в мире пришло в

движение, стало парко, и рыбаки разделись до рубах.

По-прежнему тонко ныла тундра, вся белая от солнца

и цветущего багульника. В низинных озерках хлопали

утки, поднимаясь на крыло, еще далее синела щетка ле­

са, и оттуда прозрачно и ледяно заманивала поздняя

кукушка. Ее зов таил смуту и обман, от ее плача веяло

несчастьем. Когда она выкликала по зорям, рыбакам

становилось как-то не по себе, они обычно чертыхались

и стреляли в ее сторону из ружь^. Может, потому тоню

прозвали— Кукушкины слезы, и на нее мужики сади­

лись с большой неохотой, только когда нужда прижмет

или начальство пристанет, хотя и место добычливое тут:

семга мимо не обойдет, а под самым носом рыбные

озерки, просторный бор, полный птицы, ягоды на болоте

внавал — царствуй только, живи, а вот нет, не любо

это место. Да и что скрывать, редкий год не случится

тут какая беда.

— Сволочь, заладила, — выйдя на берег, суеверно

сплюнул Коля База, стянул через голову обтерханный

свитер, полил на себя, черпая ковшиком прямо из озер­

ца, выпил кружку холодного чаю, повалился на нары

и будто утонул, даже правую ногу толком не уложил

на постели, так и висела она обочь, зацепившись за

подстолье. Сашка укладывался долго и, заметив, что

за ним никто не наблюдает, достал с полочки круглое

зеркальце и стал всматриваться в смутный свой облик,

облизывая маленькие пересохшие губы. Потом лег, а

глаза, устало осевшие в темные провалы, еще долго

не могли сомкнуться: все чудилось, что кругом море,

едва мерцающая свинцовая рябь, все колышется, дви­

жется, куда-то проваливается, заполняясь водой. А мо­

49

жет, он уже спал с открытыми глазами, потому что в их

глубине не было ни смысла, ни сознания...

И только Герман еще долго стоял на берегу, смот­

рел, как набухает море, наливаясь яростью: волна рож­

далась будто из ничего, из едва заметной морщинки на

морском челе, словно с громадной тюленьей шкуры

кто-то невидимый сострагивал зверобойным ножом са­

ло, — вот так же копилась волна, наплывала из марева,

наращивая мускулистую плоть и пушечно ударяясь в

берег. Вода подтопила ловушку, и наружу торчали лишь

черные мизинцы кольев. Все вроде было хорошо, но

Германа беспокоила сизая стена над морем, которая

становилась все гуще, разрезая его вдоль,— значит, там,

за этим маревом, копилась ветровая сила. Уж такое

нынче неспокойное было лето.

Герман почувствовал, как ветер толкнулся в заты­

лок, распушил волосы, значит, потянуло с горы — вер­

ный русский ветер, самый рыбный; хоть бы постоял

немного, дал взять план. Тут снова вскрикнула кукуш­

ка, ее зов стал слышнее и гуще, знать, пришел с наро­

дившимся ветром. Сразу загрустилось, вспомнилась

жена, ее каменное молчание, сухой желчный рот и

неулыбчивое лицо. «Уеду, к чертовой матери, уеду, —

подумал Герман, — уйду на тральщик. Надоедно

тут».

Он по-новому взглянул на море, и оно показалось

ему, по сравнению с тем буревым океаном, который жил

в воспоминаниях, лишь мутной болотистой лужей. «Каж­

дый день одно и то же, глаза-то намозолит, леший по-

сунул сюда забраться. Задора пет того, задора...» Он

провел по лицу ладонью, как бы смахивая липкую лес­

ную паутину, и вдруг почувствовал, что устал и хочется

спать. В избушке было светло. По черному, затоптанно­

му полу пробежалась мышь и сделала стойку возле

пустующих нар. В углу стояла плита, заставленная

обувью, завешанная мокрыми портянками и ватниками,

у стены — трои пары, в центре — стол с двумя лавками

подле, вот и все убранство. Вновь подумалось, как это

убого все и надоедно, и эта картина будет маячить изо

дня в день, до поздней осени, а в следующем году опять

то же самое: три надоевших рыла, болото и море — и

так из года в год, до самой пенсионной старости, если

не загнешься раньше ее.

50

«И как тут люди живут, бог ты мой, мышеловка ка­

кая-то! Уйду па тральщик, там весело».

И почему-то не вспомнились Герману тесный кубрик,

галдеж, немая усталость от бесконечной работы, когда

отваливаются руки, вахты и подвахты, река рыбы, в

которой утопаешь даже во сне, и до тошноты надоев­

шие за полгода промысла лица ребят, когда туманно

грезится берег и кажется раем. А сейчас привиделось

ему, что вот рыбы взяли полно — темная сила этой ры­

бы — и двое-трое суток не принимают ее на базу, а ты

лежишь на палубе под южным солнцем, пузо кверху, —

счастье-то какое! — а тебе и завтрак, и обед, и ужин —

никаких забот. Ты травишь с ребятами баланду, весе­

лея от одной лишь мысли, что рыбы взяли два плана,

значит, на берегу закипит жизнь, на хлеб и «Солпцедар»

хватит, а там и девочка привяжется...

Рядом заскоркала мышь. Герман открыл пьяные от

бессонницы глаза и раздраженно кинул в нее домашний

шлепанец: гнусь амбарная испуганно пикнула и скати­

лась в свою нору. Тут Германа будто ударили обухом

по затылку, так сразу он провалился в сон. Но и часу

не прошло, как очнулся от кошмара, будто на грудь ему

положили громадный валун, а Коля База наотмашь

дробит его кувалдой. В избушке было не продохнуть от

комарья, словно его согнали с болотины сюда и напроч-

но закрыли все щели. Окна были черными от гнуса и

едва пропускали свет; рыжая сука с острой длинной

мордой лежала посередке пола, тонко выла и была се­

рой от комарья, ведь у нее нет рук, чтобы отмахнуться

от этой заразы. Сашка Таранин вскидывался на нарах,

как громадная белуха, но от сна очнуться не мог, и