— Нет, после вас, милейший Альфонс, — ответил Бойд.

— Только после вас, милейший Альфонс, — заявил Джонни, и оба прыснули.

— Ты, наверно, проголодался, Бойд? — спросила миссис Уилсон.

— Да, миссис Уилсон.

— Ну так не обращай внимания на Джонни. Он вечно болтает за столом, а ты ешь себе молча. Бери, что понравится, здесь всего вдоволь.

— Спасибо, миссис Уилсон.

— Налетай, Альфонс, — сказал Джонни и вывалил на тарелку приятеля половину омлета, а миссис Уилсон подвинула ближе к Бойду блюдо с тушеными помидорами.

— Помидоры ему не на вкус, да, Бойд? — сказал Джонни.

— Надо говорить «не по вкусу», — поправила миссис Уилсон. — Если ты не любишь помидоры, это не значит, что их не любит Бойд. Он будет есть все, что дадут.

— А вот и не будет, — возразил Джонни, уплетая омлет.

— Бойд хочет вырасти большим и сильным мужчиной, чтобы много работать, — сказала миссис Уилсон. — Наверняка папа Бойда ест тушеные помидоры.

— Мой папа ест все, что захочет, — сказал Бойд.

— Как и мой, — сказал Джонни. — Иной раз он вообще почти не ест. Правда, он у нас маленький и тихий. Мухи не обидит.

— Мой папа тоже ростом не вышел, — сказал Бойд.

— Но он наверняка сильный и крепкий, — сказала миссис Уилсон и чуть замялась. — Он ведь… работает?

— А как же! — ответил за друга Джонни. — Папа Бойда работает на фабрике.

— Ну вот видишь? Он должен быть сильным, чтобы поднимать и таскать всякие тяжести.

— Папе Бойда вообще ничего таскать не нужно, — сказал Джонни. — Он там начальник смены.

Миссис Уилсон досадливо поморщилась: надо же так оплошать.

— А что делает твоя мама, Бойд? — спросила она.

— Моя мама? — удивленно переспросил Бойд. — Она с нами, детьми, возится.

— Стало быть, она нигде не работает?

— А зачем это ей? — пробубнил Джонни с полным ртом. — Ты ведь тоже нигде не работаешь.

— Ты и правда не хочешь тушеных помидоров, Бойд?

— Нет, спасибо, миссис Уилсон.

— Нет-спасибо-миссис-уилсон, нет-спасибо-миссис-уилсон, нет-спасибо-миссис-уилсон, — затараторил Джонни. — А вот сестра Бойда скоро пойдет работать. Она будет учительницей.

— Она не могла бы найти профессию лучше. — Расчувствовавшись, миссис Уилсон едва не погладила Бойда по голове. — Должно быть, вы все ею очень гордитесь.

— Должно быть, гордимся, — согласился Бойд.

— А как другие твои сестры и братья? Думаю, каждый из вас стремится достичь в этой жизни как можно большего.

— Других нет, нас всего двое: я да Джинни, — сказал Бойд. — А я пока еще не придумал, кем быть, когда вырасту.

— Мы с Бойдом будем танкистами, — сказал Джонни и взревел, как танковый мотор. Миссис Уилсон еле успела подхватить стакан с молоком Бойда, когда салфетница под рукой Джонни обернулась танком и пошла в наступление через стол.

— Глянь-ка, Джонни, здесь у меня дот с пушкой, — сказал Бойд. — Сейчас я тебя подобью.

Миссис Уилсон с быстротой, выработанной многократными упражнениями, сняла с полки имбирный пряник и поместила его на середину стола, как раз между танком и дотом.

— Ешь до отвала, Бойд, — сказала она. — Я хочу быть уверена, что ты не голоден.

— Бойд может съесть много, но все равно не так много, как я, — сказал Джонни. — Я больше его, и в меня больше влезает.

— Ты совсем ненамного больше, — сказал Бойд. — Зато я бегаю быстрее.

Миссис Уилсон сделала глубокий вдох.

— Бойд, — промолвила она, и оба мальчика повернули головы в ее сторону. — Бойд, у Джонни есть костюмы, которые ему уже маловаты, и зимнее пальто — конечно, не новое, но и не слишком заношенное. И еще у меня есть кое-какие платья, которые могут подойти твоей маме или сестре. Твоя мама может перешить их, как ей захочется. Что, если я соберу эти вещи в большой узел, а вы с Джонни отнесете его к вам домой?..

Она умолкла, заметив озадаченное выражение на лице Бойда.

— У нас и так полно всякой одежды, — сказал он. — А моя мама навряд ли много смыслит в шитье, мы покупаем вещи в магазине. Спасибо, конечно, но…

— Нам некогда таскаться с этим старым тряпьем, мама, — сказал Джонни. — У нас с ребятами сегодня танковое сражение.

Миссис Уилсон убрала блюдо с пряником со стола как раз в тот момент, когда Бойд потянулся за новым куском.

— Есть много мальчиков вроде тебя, Бойд, которые были бы чрезвычайно благодарны за вещи, которые им дарят добрые люди.

— Ладно, Бойд возьмет их, если тебе это так нужно, — сказал Джонни.

— Я вовсе не хотел вас рассердить, миссис Уилсон, — заверил Бойд.

— А я и не сержусь, Бойд. Я в тебе разочаровалась, только и всего. И больше ни слова об этом.

Она принялась убирать со стола, а Джонни схватил Бойда за руку и потянул к выходу.

— Пока, мам, — сказал он.

Бойд на секунду задержался, глядя в спину миссис Уилсон.

— После вас, милейший Альфонс, — произнес Джонни, придерживая распахнутую дверь.

— Твоя мама все еще злится? — спросил Бойд тихо, но не настолько, чтобы миссис Уилсон не смогла расслышать.

— Не знаю, — прошептал Джонни. — Ее иногда заносит.

— Мою тоже, — признался Бойд и повысил голос. — После вас, милейший Альфонс.

В первый раз отправляясь в подготовительный класс начальной школы, мой сын Лори категорически отверг вельветовый комбинезончик и надел настоящие голубые джинсы с настоящим кожаным ремнем. В то утро, глядя, как он удаляется в сопровождении старшей соседской девочки, я поняла, что в моей жизни закончилась целая эпоха: звонкоголосый детсадовский малыш превратился в самоуверенного длиннобрючного молодца, забывшего обернуться на углу улицы и помахать маме ручкой.

В том же стиле было выдержано и его возвращение из школы — дверь с треском распахнулась, кепи шлепнулось на пол посреди прихожей, и по дому разнесся непривычно-хриплый вопль:

— Есть тут кто живой?!

За обедом он нагрубил отцу, пролил молоко младшей сестренки и, апеллируя к авторитету учительницы, запретил нам поминать Господа всуе.

— Хорошо было в школе? — поинтересовалась я как бы между прочим.

— Ага, — буркнул он.

— Чему-нибудь научился? — спросил отец.

Лори смерил его холодным взглядом:

— Я научился ничему.

— Не научился, — поправила я. — Ничему не научился.

— А одного мальчика учительница отшлепала, — обронил Лори, обращаясь к своему бутерброду, прежде чем вонзить в него зубы. — За то, что он проказил.

— А что он сделал? — спросила я. — Как его зовут?

Лори немного подумал.

— Его зовут Чарльз. Учительница его отшлепала и поставила в угол. Он здорово напроказил.

— Так что же такого он сделал? — попыталась уточнить я, но Лори уже соскользнул со стула, прихватил печенье из вазы и отбыл, проигнорировав начало отцовского замечания: «Имейте в виду, молодой человек…»

На следующий день за обедом Лори первым делом сообщил:

— Сегодня Чарльз опять напроказил, — и, ухмыльнувшись от уха до уха, добавил: — Он ударил учительницу.

— Святые угодники! — воскликнула я, удачно избежав поминания Господа всуе. — Его, наверно, снова отшлепали?

— Еще как! — сказал Лори и повернулся к отцу, с глубокомысленным видом выставив указательный палец. — Смотри сюда.

— И что дальше? — спросил отец.

— Хорошенько смотри.

— Смотрю-смотрю, — сказал отец и улыбнулся.

— Дурачину рассмеши: просто пальчик покажи, — изрек Лори и залился безумным хохотом.

— А почему Чарльз ударил учительницу? — поспешно спросила я.

— Потому что она заставляла его рисовать красным карандашом, а Чарльз хотел зеленым. Тогда он ее ударил, а она его отшлепала и сказала, чтобы с Чарльзом никто не водился, но все с ним водились по-прежнему.

На третий день — это была среда — Чарльз стукнул одну девочку по голове качелями, и у нее потекла кровь, и учительница на следующей перемене оставила его в классе. В четверг Чарльз опять стоял в углу за то, что топал ногами под партой, мешая учительнице вести урок. В пятницу ему запретили подходить к классной доске, потому что он кидался мелками.