– Это проблема для тех, кто ценит верность.

Она промолчала, и он сбросил. Она обвязала целлофаном горло Эрика. Она замотала в целлофан их обоих, предварительно выкатив из лужи крови. Она оделась в камуфляж и вытащила трупы из своей квартиры. Она сложила тела в их же автомобиль и сожгла его за городом, после чего вернулась к городу и поймала такси, но вышла рано и пешком дошла до дома Рэя. Он был огорчён, недоволен, но не напуган. Её это удивило. Он даже не был вооружён. Но ещё больше её удивило, что у неё действительно не поднялась бы на него рука.

– Ты думаешь, можешь убить моих телохранителей и этим вызвать моё восхищение?

Она промолчала. Она чувствовала себя немного смущённо.

– Зачем ты приехала?

– Они хотели убить меня.

– Не может быть.

Его голос прозвучал так саркастично, что ей стало тяжело где-то внизу, что хотелось отрезать свой живот.

– Ты даже сейчас меня любишь?

Он сделал шаг к ней.

Она промолчала. Она не любила отвечать на такие вопросы. Она вдруг вспомнила Омара, вспомнила, как они шли вдоль улицы и как она пыталась убедить его в своей любви. Только сейчас она подумала о том, что Омар был единственным, кому ей было легко признаваться в любви, а потом вспомнила, что в первый раз сказала ему о своих чувствах только накануне убийства. Возможно, ей потому и просто было говорить ему о своих чувствах, ведь он всё равно был уже мёртв.

– Да или нет.

– Да.

Он стоял перед ней и нежно положил руку ей на щёку.

– И продолжала бы любить, даже если бы я разрубил тебя в мясо?

Она медленно закрыла и открыла глаза в знак положительного ответа.

Он избил её. Он умел её убить. После его насилия у неё почти никак не было повреждено лицо и все ушибы было легко скрыть одеждой, но ей было невыносимо больно ходить. Ей было больно даже тогда, когда она не двигалась.

Потом он нехотя предложил ей переехать к нему. Она знала эти его предложения. Это были не предложения, это были приказы.

Всё разворачивалось как нельзя лучше. Из её жизни исчезли Дерек и Эрик. Рэй уволил Маю, и теперь в дом вообще никто не приходил. Имтизаль видела Рэйнольда каждый день. Когда он уезжал в командировки, он либо предупреждал её заранее, чтобы она не волновалась, либо вообще брал её с собой. Родители уехали в Нью-Йорк: у Каримы родился ребёнок. Джафар оформил перевод и работал теперь в нью-йоркском филиале. Имтизаль немного скучала по семье, но теперь она как будто дышать начала легче, совсем как после переезда в Сан Франциско, и она часто думала об этом и тосковала по ветреному, недружелюбному калифорнийскому городу. Как бы она была счастлива, если бы этот город был е ё .

Никто не знал про Эддингтона. Дэвид ей не звонил. Рэй настоял на том, чтобы она съехала со своей квартиры, и выделил ей целую комнату для работы в своём особняке. Она не понимала ещё, насколько сильно он за неё взялся.

Так прошёл ещё один месяц, и этот месяц был одним из самых счастливых в её жизни. Рэй её больше не избивал. Он уделял ей не очень много внимания, но достаточно, с учётом того, сколько у него всегда было работы. Наводить о нём справки стало ещё легче. Она только боялась, что её заметит Том.

Она думала, что Рэй ей доверяет. Она думала, что он впустил её в свою жизнь, и этим она собиралась воспользоваться со всех сторон. Она решила начать с книг, которые стояли в кабинете Рэйнольда: она заметила, как его восхищают люди, повёрнутые на искусстве. Читать было немного скучно, Ими думала, что внутреннее несогласие с философией авторов, чьи произведения она держала в руках, вызовет в ней какие-то чувства, какое-то сопротивление, но ей было всё равно. Она заставляла себя читать Толстого, Шопенгауэра, Хэмингуэя, Гётте и всё, что находила в доме. Книг было слишком много, чтобы справиться со всеми, и их чтение ничуть не помогало понимать Рэйнольда лучше, но его, казалось, радовало. Он часто садился рядом с ней и расспрашивал её о впечатлениях о книге или зачитывал что-то со страницы, которая была открыта перед Имтизаль, и рассказывал что-нибудь из своей жизни или из мировой истории.

– Мощь, которая пришла к ним, будет у них отнята. Вины Уруинимгины, царя Нгирсу, нет. Что же касается Лугальзагеси, то пусть богиня Нисаба отметит на челе его это преступление.

Он читал таким торжественным и грозным голосом, что у Имтизаль складывалось впечатление, будто он сам переводил это с аккадского.

– Я уже не помню, чьи это слова?

– Один из воинов.

– Чьих?

Она посмотрела в книгу и медленно произнесла: «Уру-и-ним-ги-ны». Он рассмеялся.

– Кто тебе больше всех запомнился?

– Хнумхотеп. Первый.

Он задумался.

– Вообще-то я имел в виду войну Лагаша и Уммы, но неважно. Хнумхотеп? Не помню такого фараона.

– Он не фараон, он номарх. Правил Кинополем.

Рэй задумчиво смотрел на неё какое-то время.

– Тебя привлекло что-то в его политике или связь с Кинополем?

Она удивилась и не сразу нашла, что ответить.

– Про Кинополь так мало пишут.

– Да было бы, что писать. Кроме культа Анубиса и своего разрушения он ничем не прославился.

Так Ими запомнила, что при Рэйнольде стоит читать только исторические книги: в них не нужно искать подтексты и мораль, о которых он может спросить и которые она не сможет найти. Но даже когда он был добр к ней, вежлив, не поднимал на неё руку, она ему не верила. Она жила от приступа к приступу и не могла успокаиваться, даже когда Рэй не унижал её, даже когда не злоупотреблял своей властью. А на него нередко накатывало, и никогда нельзя предугадать, когда случится следующий порыв агрессии.

– Ты видела это на сцене? – как-то воодушевлённо спросил он. Он сидел в кабинете и слушал музыку, когда почувствовал, что Имтизаль стоит в дверях и блаженно смотрит на него.

Она качнула головой. Он посмотрел на неё исподлобья.

– Ты же знаешь эту арию?

Она смутилась и снова виновато качнула головой.

– Это же «Аида»! Как этого можно не знать.

Она промолчала. Он был прав. Он всегда был прав. И ему всегда удавалось заставлять её чувствовать себя ничтожной.

– Ты хоть когда-нибудь слышала эту оперу?

Она покачала головой.

– Сядь, послушай.

И это тоже заставляло её чувствовать себя ничтожной. Даже когда его поступки предполагали благородство, было в них что-то саркастическое, высокомерное, холодное, что-то такое, что заставляло Ими страдать.

Она покорно села рядом, и Рэй снова включил запись. Ими старалась слушать. Она ничего не смыслила в опере и совершенно не понимала очарование арии, минуту назад отражавшееся трепетом и восхищением в глазах Рэйнольда. Сейчас его глаза тоже блестели, но уже иначе: он смотрел на Имтизаль. Это было тяжело: он только косил глаза, чтобы она ничего не заподозрила. Она действительно не подозревала. Она действительно думала, что он решился помочь ей на этой заросшей и шаткой тропинке к его душе. Понять оперу значило начать понимать его.

Тишина вернула её взволнованный взгляд к нему. И не зря Ими чувствовала себя униженной: глаза Рэйнольда уже намекали своей ледяной надменностью, что ничего хорошего он не задумал.

– Не твоя опера, верно?

Она промолчала. Он нагнулся ближе к её лицу.

– Не твоя?

Она качнула головой, чувствуя боль в висках, горле и груди.

– Ну, ничего, – он ласково провёл пальцами по её щеке. – Я, к примеру, очень холодно отношусь к «Дон Кихоту», а ведь он тоже считается гениальным творением, – он перестал гладить её кожу. – А «Дон Кихот» тебе знаком?

– Книгу читала, – глухо и отчаянно выдавила Ими и тут же попыталась спастись. – Мне не понравилось.

– Книга здесь при чём, я про оперу.

Она снова молчала, и он снова снисходительно вздохнул, играя её волосами.

– А какие вообще постановки ты видела?

Она молчала.

– Ну, ты же знаешь хоть какую-то оперу, верно?

Она молчала.

– Ты не слышала оперу? – он нахмурился. – Ты вообще… хоть раз бывала в театре? Ими, сколько раз я тебе говорил, что воспринимаю твоё молчание, как неуважение к себе.