– Ты не можешь остаться? – переспросила Эльза. – Я считаю, ты не можешь уйти!

– Почему?

– Я тебе покажу. Сиди здесь и не двигайся!

Мадам пошла по тропинке в свой домик. Элизабет удивленно посмотрела ей вслед, но ослушаться не посмела. Ей не пришлось долго ждать возвращения мадам. Эльза швырнула стопку пергамента на стол. Вверху на каждой странице было написано имя, ниже – столбцы с цифрами, некоторые листы были надорваны по краям, другие в пятнах.

– Знаешь, что это?

Элизабет покачала головой и наклонилась вперед, чтобы разглядеть в темноте. Эльза прижала верхний лист, подписанный «Грет», указательным пальцем с грязным ногтем.

– Это долговые листы, в которые я вношу все, что каждая из вас получает от меня и сколько должна вернуть, прежде чем уйти без моего согласия.

Элизабет начала читать: одна пара обуви – сорок пфеннигов, новая рубашка из желтой ткани – двадцать два пфеннига, теплые зимние чулки – двенадцать пфеннигов. Список, очевидно, был бесконечным. Были посчитаны также еда за каждую неделю, постель, иногда кусок мяса или мед и один раз посещение банщика. Рядом было написано количество пфеннигов, которые Грет, по всей видимости, заработала и которые были вычтены из ее долга. Пальцы Элизабет скользили по столбцу. Другие девушки подошли и с любопытством выстроились вокруг стола.

– Рубашка двадцать два пфеннига? А одна пара обуви сорок пфеннигов? – Элизабет удивленно подняла брови. – Эта обувь? – спросила она и указала на простые башмаки Грет.

Мадам кивнула и попыталась вырвать лист из рук девушки, но Элизабет отодвинулась, оказавшись вне пределов ее досягаемости.

– Это очень дорого. Такая обувь стоит не больше двадцати, максимум двадцати пяти пфеннигов, а рубашка, если она не шелковая, не больше пятнадцати пфеннигов!

– Ах, кажется, тебе все хорошо известно, только ты ничего не помнишь! – фыркнула мадам.

Странно, но Элизабет была уверена, что ее подсчеты верны, даже если она не могла сказать, откуда ей это известно.

Сидевшая рядом с ней Мара кивнула, а Жанель тихо сказала:

– Я всегда это говорила, но толку?

– А здесь вы просчитались: двадцать шесть минус двенадцать будет четырнадцать пфеннигов долга, а не восемнадцать! – Элизабет коснулась пальцами листка. – Если вы переведете три шиллинга в пфенниги, то получится восемнадцать пфеннигов долга, а не двадцать два!

– Она умеет читать, – заметила Анна.

– И даже считать! – удивленно воскликнула Жанель.

– Я всегда знала, что с ней что-то не так, – недовольно сказала Марта.

Эльза выхватила листок из рук Элизабет.

– Не рассуждай о делах, в которых ничего не смыслишь! – крикнула она. – И не смей подстрекать моих девочек. Долговые листки веду я, и все, что там записано, правильно!

Порывшись в стопке, она извлекла довольно чистый и не сильно помятый лист.

– Для тебя намного важнее, что написано на этом листе, потому что это твои долги, и ты должна их отработать. Если ты против, я передам тебя палачу. Он будет держать тебя в башне, пока ты не изменишь свое мнение.

У Элизабет внутри все оборвалось. Она взяла на удивление длинный список для двух дней, проведенных в этом доме. Рубашка и простое платье, вчерашнее платье, чулки и обувь, еда, ее доля за лучины и масляные лампы, постель и, конечно же, монеты, заплаченные банщику, причем она даже представить себе не могла, за что он так много потребовал.

Девушка медленно подняла голову, в глазах мадам светилось торжество.

– Я верну тебе твои деньги, обещаю! Я найду способ достать их. Ты можешь мне верить.

Эльза язвительно усмехнулась.

– Слова существа без семьи и прошлого недостаточно. Нет, моя голубка, ты останешься здесь, пока не рассчитаешься со своими долгами. Затем можешь делать все, что хочешь.

Собрав бумаги, Эльза унесла их в свой домишко. Элизабет осталась уныло сидеть за столом, обхватив голову руками.

Чем ближе подходил вечер, тем сильнее билось ее сердце, ладони вспотели, а рубашка под мышками стала влажной. Страх окутывал Элизабет, словно туман. Она растерянно осмотрелась, когда девушки начали раскладывать свои наряды для ночи. Грет подошла к ней с пестрым платьем в руках.

– Надень это. И я не советую тебе злить мадам. Она еще бережно с тобой обходилась, но боюсь, скоро потеряет терпение.

Элизабет замялась, но решила послушаться и предалась сильным, но грубым рукам Грет. Жанель причесала ей волосы и накрасила губы.

– Ты прекрасна, – сказала она удивленно, и хотя Элизабет этому противилась, ей было приятно.

Вскоре появились первые гости, и началось веселье. Как и вчера, девушки угощали их вином и хлебом, шутили, играли в кости и снова и снова отправлялись на кровать или матрацы. Постоянно проигрывавший жирный горожанин, усадив Мару себе на колени, задрал ей платье и свой камзол и расстегнул штаны. Прежде чем взяться за зад Мары, он опустошил свой кубок. Через время, закрыв глаза, он пробурчал себе что-то под нос и ненароком столкнул пустой кубок на пол.

Элизабет сидела в темном углу на лавке, стараясь не отрывать взгляд от пола, не реагируя ни на слова, ни на звуки. И ей это практически удалось, но один гость, одетый несколько неряшливо, к которому мадам тем не менее обращалась не иначе как «господин», подошел к Эльзе и указал на блондинку в темном углу:

– Дай мне новенькую с белокурыми волосами. Кажется, ей грустно. Я точно ее развеселю! – Он порылся в кошеле.

– Я не знаю, подойдет ли она вам, – нерешительно покачала головой хозяйка.

– Почему?

– Ну, скажем так, она слишком молода.

Клиент удивленно уставился на Элизабет.

– Мне кажется, она постарше Анны, и уверяю тебя, у нашей хорошей девочки получится завести мужчину.

– Ну… – Эльза подбирала слова. – Как вы смотрите на тот факт, что у нее еще не было мужчин?

Мужчина ухмыльнулся.

– Девственница в твоем доме? Ты шутишь, Эльза!

– Клянусь вам, рыцарь фон Танн! Когда я в воскресенье ее осматривала, все так и было, а с тех пор я не спускаю с нее глаз.

– Значит, даже невидимый демон не приложил к ней руки! Но, мадам, разве не запрещено предлагать девственниц?

– Разве я вам ее предлагала? Не припоминаю такого. Это вы ее жаждете, но я не давала согласия, – уточнила хозяйка борделя.

Лицо мужчины расплылось в широкой ухмылке.

– Ах, Эльза, мы знаем, в чем твое слабое место, не так ли? – Он развязал кошель, и монеты зазвенели. – Сколько? Но учти, я делаю тебе одолжение. После этого у тебя в доме не будет девственницы и ты сможешь спокойно ожидать визит палача.

– Ах да, – ехидно улыбнулась мадам, – вы берете на себя неприятное бремя, чтобы сделать мне одолжение?

Фон Танн покачал головой.

– Нет, такого я не говорил. Я бы не решился так дерзко врать. Список прегрешений, в которых мне в воскресенье нужно исповедаться, уже достаточно длинный. Поэтому мне не нужно вешать на себя еще одну ложь. Хватит церемоний, называй цену!

– Три шиллинга, – выпалила Эльза.

– Ты жадная баба, – скривился дворянин. – Два шиллинга и два пфеннига, и не монетой больше!

– Если вы заплатите три, то сможете пойти в мой дом, – предложила Эльза. – Там вам никто не помешает, и я обещаю, что через полчаса я не буду торопить вас домой.

Мужчина достал из кошеля три шиллинга и положил их в руку мадам.

– И принеси мне кувшин вина.

Элизабет вжалась в стену, но ее это не спасло. Клиент схватил ее за руку.

– Ну, пойдем, не ломайся, – сказал он приветливо и потащил девушку в дом напротив.

Элизабет словно парализовало. Кровь стучала у нее в ушах, и только одна мысль билась в голове: «Это неправильно! Так нельзя!» Рыцарь фон Танн увлек ее по тропинке, словно тряпичную куклу, к дому Эльзы Эберлин. Оказавшись внутри, он отпустил ее руку, зажег масляную лампу и отнес девушку за перегородку, где стояла кровать. Повесив лампу на держатель, он упал на матрац.

– А мадам удобно спит, – протянул он, глядя на Элизабет, которая до этого момента даже не шевельнулась. – Иди сюда, не робей.