Заграничная агентура прибегала к всевозможным способам, чтобы отвести глаза от того источника, из которого секретные сотрудники получали деньги. Приводим здесь письмо Красильникова от 5 июня 1913 года Мину, которое иллюстрирует эти отеческие заботы полиции о своих сотрудниках:

“Сотрудник заграничной агентуры Сережа обратился с ходатайством устроить ему хотя бы один только раз пересылку денег из России с тем, чтобы этим показать своим знакомым, что средства к жизни он получает от родных из России, и единовременная получка хотя бы 100 рублей дала бы ему возможность выехать из Парижа, воспользовавшись летними каникулами, на свидание с лицами, представляющими для нас особый интерес, с которыми он находился в близких сношениях, еще будучи в ссылке.

Означенные деньги, составляющие месячный оклад его жалованья за июль месяц, он просит выслать почтовым переводом по возможности из Киева от имени Берты Каплан.

О получении на этот адрес денег для него Сережа уже предупредил адресатку.

Я, со своей стороны, нахожу, что просьба Сережи заслуживает быть исполненной, почему и позволяю себе об изложенном Вас просить, так как это хотя бы до некоторой степени даст окружающей его среде указание, на какие средства он живет, и поездка Сережи по получении денег не покажется странной и подозрительной. При сем имею честь приложить чек на сто рублей”.

Такими призами полиция охраняла от подозрения своих секретных сотрудников. Успех охранников обусловливался в данном случае не только легкомысленной доверчивостью революционеров, но и тем, что за последние два десятилетия они начали легче, чем прежде, относиться к проникновению в их среду людей, чуждых им по духу. Блестящим примером подобной терпимости и является отношение парижской эмиграции к Загорским - людям совершенно иных интересов и устремлений.

Несмотря на то что, как мы уже говорили, деятельность заграничной агентуры во время красильниковского управления, особенно во второй половине его, сводилась почти исключительно к освещению революционных кругов, причем это освещение совершалось достаточно обстоятельно, Департамент полиции все же не только довольствовался секретными сотрудниками, находившимися под ведением Красильникова, но прибегал и к другим способам освещения революционных групп за границей, а именно: к специальным командировкам за границу своих секретных сотрудников или секретных сотрудников российских охранных отделений.

В бумагах заграничной агентуры мы нашли доклад полковника Еремина (подпись неразборчива, но по целому ряду данных мы убеждены, что доклад этот надо приписать ему) о террористических планах и вообще об отношении к террору различных заграничных групп и отдельных представителей партий эсеров”.

Доклад этот был послан Красильникову по приказанию директора Департамента полиции Белецкого для проверки данных, полученных главным образом от командированных за границу начальником Петербургского охранного отделения полковником Коттеном, секретно от Красильникова, но с ведома Белецкого и товарища министра внутренних дел Золотарева, двух секретных сотрудников - Верецкого Николая и Кирюхина, а также и данных секретного сотрудника барона Штакельберга, переданного затем полковником Коттеном заграничной агентуре.

Приводим этот доклад ввиду его большого интереса почти целиком; датирован он 28 марта 1912 года:

“Из совокупности поступающих Ио заграницы агентурных сведений (из 4-х источников) усматривается, что наиболее злободневным вопросом среди заграничных работников партии социалистов-революционеров является вопрос об отношении к террору. Вопрос этот, о котором последние 2 - 3 года революционные круги, подавленные разоблачением Азефа, Жученко и других, избегали говорить, сразу стал чуть не единственной темой разговора. Серьезную роль в возбуждении интереса к террору сыграл Центральный Комитет партии.

Настоящий состав Центрального Комитета начал свою деятельность в условиях крайне для него неблагоприятных. Отсутствие в новом ЦК крупных имен, неимение в его активе серьезных заслуг перед партией, вынужденный уход прежнего состава ЦК, сохранившего в рядах партии, несмотря на сильно скомпрометировавшее его дело Азефа, многих убежденных сторонников, делали положение нового ЦК весьма шатким.

Изыскивая способы укрепить свое положение, новый ЦК решил занять стойкую террористическую позицию - первоначально идейную, а при первом удобном случае - активную.

На этом пути Центральному Комитету прежде всего пришлось натолкнуться на обособленное автономное положение “Боевой организации” со своей исключительной прерогативой. Однако после неудачи, постигшей в конце 1909 года находившийся здесь передовой отряд в составе известных Департаменту полиции Степана Слетова, Михайла Чернавского, Сергея Моисеева (Луканова), Вацлава Рогинского (Мишеля Коморского), Вульфа Фабриканта (Дальнего), Яна Бердо, беглого матроса Якова Ипатыча и неустановленного крестьянина по имени Иван, жившего вместе с Сергеем Моисеенко, а также после ареста в феврале того же года Льва Либермана (нелегального Стромилова), “Боевая организация” перестала проявлять себя активно.

Хотя затем в течение лета 1910 года ряды “Боевой организации” пополнились вступлением в ее ряды Федора Назарова, Сидорчука и некоторых других, но начавшиеся в среде организации внутренние раздоры и особенно взаимные подозрения в провокации (окончившиеся самоубийствами Яна Бердо и Мишеля Коморского) совершенно парализовали деятельность “Боевой организации”. Ядро “Боевой организации” в составе Бориса Савинкова, Евгении Сомовой, Марии Прокофьевой, а затем (после отъезда из Петербурга) и вышеупомянутых Михаила Чернавского, Сергея Моисеенко, Вацлава Рогинского, а несколько позже еще и Натальи Климовой, проживавшей весьма конспиративно с января по сентябрь месяц 1910 года сначала в Лондоне, а затем в Северной Франции и поддерживавшей сношения с Центральным Комитетом исключительно через Фундаминского (Бунакова), распалось.

Савинков с Сомовой переехали на Ривьеру, где поселились совершенно открыто, Прокофьева уехала в Давос, в Швейцарию, лечиться от чахотки, а Рогинский поступил в авиационную школу в Париже и т.д.

Около этого же времени среди партийных работников возникло сильное неудовольствие, направленное лично против Савинкова. Причиной недовольства послужили, с одной стороны, бездеятельность “Боевой организации”, а главным образом - воспоминания, написанные Савинковым по поручению Центрального Комитета. Будучи достаточно искренним, Савинков рассказал историю всех террористических выступлений, в которых он участвовал, а также тех, к которым он был прикосновенен, в таком духе, в каком был написан его известный рассказ

“Конь Бледный”, вызвавший в свое время энергичную отповедь на страницах “Знамени труда”.

По воспоминаниям Савинкова, как он сам, так равно Сазанов, Каляев и другие “славные террористы” выходили не столько героями, чуждыми всяких недостатков, кристально чистыми по своим нравственным качествам и жившими только идеальными стремлениями ко благу народа и человечества, сколько самыми обыкновенными смертными со значительной долей авантюризма и искания сильных ощущений и со всеми свойственными людям недостатками, в особенности в отношении к женщинам.

Появление воспоминаний Савинкова в подобном виде совершенно развенчало бы многих бывших “героев”, что, конечно, было не в интересах партии, почему Савинкову был поставлен ультиматум: переделать свои воспоминания по данным указаниям, под угрозой исключения в противном случае из партии.

Приведенные выше обстоятельства значительно упрощали Центральному Комитету ту задачу, которую, как уже упомянуто выше, он себе поставил, - взять террор в свои руки и подчинить террористов своему влиянию. С означенной целью Центральным Комитетом были предприняты шаги в двух направлениях.

Во-первых, была произведена весной и летом 1911 года анкета среди старых партийных работников, проживающих за границей, с целью выяснить их принципиальное отношение к террору, а также, кто из старых работников желает принять личное участие в террористических выступлениях. Во-вторых, на страницах “Знамени труда” стала систематически вестись апология террора с целью привлечения в ряды террористов свежих сил в лице молодых партийных работников, В этих видах в “Знамени труда” начали печататься биографии террористов, их воспоминания, описания подготовки актов, исторические обзоры, статистика политических убийств и пр. для достижения вполне определенной роли - специальной обработки молодых работников в строго террористическом направлении.