Строительство новой деревни, новых отношений только начинается

и, разумеется, не идет гладко. Как выдвигаются руководители, кто и как

15

приходит к руководству – все это ярко воспроизведено в рассказе «Три

кита».

В «Синей куртке» Романов поднимается на более высокий уровень

обобщения и показывает на фоне провозглашаемого демократизма

систему администрирования и волевого воздействия на несознательную

массу.

Среди многообразия тем есть одна, которая волновала Романова на

протяжении всей его творческой жизни, это – религия, религиозное

сознание. Освободившись от религиозных догм, сковывающих его

сознание в юности, Романов увидел, сколь сложен и непрост процесс

духовного освобождения, и любое упрощение способов борьбы с

религией (лозунги, запреты) полагал бесперспективным. В рассказах

«Отец Федор», «Обетованная земля», «Страх», «Новая пасха»,

«Верующие», «У парома» он ставил вопросы. Решать их должна была

жизнь.

Небольшая статья П. Романова «О борьбе с религией» (1928) звучит

и сегодня чрезвычайно актуально и свежо. «Стремление к высшему

есть законное требование человеческой природы. На этом стремлении

держится все человеческое движение. И вот на этом-то пути религия,

предлагающая это высшее в готовом виде, является величайшей

опасностью, потому что она ведет к остановке и смерти подлинное

творящее начало в человеке.

Как с этим бороться?

С величайшей серьезностью. У нас распространен близорукий

метод – обливать грязью противника и находить в нем только одни

отрицательные стороны... Но теперь время такой тактики прошло. Оно

должно замениться серьезным, без всякого зубоскальства отношением

к этому вопросу» 21.

Пристальное внимание к происходящему, к поведению,

настроениям, переживаниям людей, перестраивающихся или

приспосабливающихся, бывших представителей привилегированных

классов, позволило Романову создать несколько блестящих

психологических рассказов – «Человеческая душа», «Видение»

«Экономическая основа».

Процесс социальной и экономической перестройки, который

начался в стране после Октября, несомненно, сопровождался

возникновением новых отношений в сфере нравственности,

выработкой новых норм морали.

Сопротивление исстари установившимся отношениям господства и

подчинения распространялось и на семью. Среди молодежи

утверждалась «свободная любовь» как противопоставление старым

формам освещенного религией брака. Мало того, сама любовь

провозглашалась пережитком буржуазной эпохи: нет никакой любви,

есть только отношение полов. На эту тему было написано много книг,

21 Безбожник, 1928, № 37, 9 сентября.

16

одна из наиболее нашумевших в то время принадлежала перу А. М.

Коллонтай – «Любовь пчел трудовых» (1923). На тему любви и брака

вспыхивали ожесточенные дискуссии.

Книга А. М. Коллонтай дышала пафосом свободы и независимости.

Помыслы ее героинь устремлены к любви-товариществу, к такой форме

отношений мужчины и женщины, где они обладают равными правами,

равной свободой. Однако очень не просто сохранить любовь в

динамичную переломную эпоху, и героини Коллонтай склоняются к

мысли о замене свободы любви свободой интимных связей. Здесь был

возврат к настроениям дореволюционной поры– ведь подобные же

взгляды исповедуют и Ирина из «Последних страниц из дневника

женщины» Брюсова и Ольга Орг из одноименного романа Юрия

Слезкина (1914)... Да, тогда это был вызов официальной буржуазной

морали. Но чем он отличался от аморальной проповеди

арцыбашевского Санина? А именно на такой позиции стояли героини

многих произведений советской литературы 20-х – начала 30-х годов: и

героиня «Луны с правой стороны» С. Малашкина (1926), и Наталья

Тарпова из одноименного романа С. Семенова (1927), и героини Ф.

Панферова.

Одним из первых Пантелеймон Романов выступил в защиту

подлинной любви в условиях нового строя, что свидетельствовало о

стремлении укрепить этот строй, преодолеть издержки его развития.

Уже в пьесе «Женщина новой земли» (пьеса известна и под другими

названиями – «Свободная любовь», «Мария Кропотова», 1924) он

сделал попытку показать жизненную несостоятельность, более того –

разрушительную силу нравственной установки на свободную любовь.

Однако критиками, да и частью молодежных функционеров такие, по

существу, светлые, устремленные в будущее рассказы, как «Без

черемухи» и «Суд над пионером», были восприняты как

очернительские. Писателя обвиняли в порнографии, в смаковании

эротических сцен. Луначарскому даже пришлось вступаться за

Романова на страницах печати, в частности, по поводу его «Писем

женщин», где писатель предпринял психологическое исследование

женской любви.

Произведения Романова становились объектом жарких обсуждений

не только в прессе, но и на публичных собраниях, диспутах. Речь там

шла главным образом не о художественных достоинствах или

недостатках сочинений писателя, а о тех проблемах, какие он поднял в

рассказах «Без черемухи», «Суд над пионером», «Актриса», в пьесе

«Женщина новой земли», позже в романе «Товарищ Кисляков» и др.

Перечитывая сегодня Романова, видишь, насколько чисты его

помыслы, поражаешься проницательности и мудрой простоте его

творчества.

Романов бесстрашен в своих произведениях, как только может быть

бесстрашен честный человек.

17

В рассказах «Видение», «Экономическая основа», «Человеческая

душа», «Огоньки» он рисует и негативные картины

послереволюционной России. И хотя чаще всего они даются через

восприятие героев, отрицательно относящихся к новому строю, многое

потерявших в результате революции, все же в них содержатся и

моменты объективные, отражающие истинное положение дел. Но

Романов показывает вместе с тем, насколько убог внутренний мир этих

бывших людей, клянущих новый строй, пытающихся к нему

приспособиться, приспосабливающихся, но вдруг обнажающих свою

низменную натуру (как герой рассказа «Видение»).

Лишенные внешних драматических вспышек, увлекательной

интриги, неожиданных поворотов сюжета, незатейливые, простые, как

сама жизнь, рассказы Романова вместе с тем и сложны, как сама жизнь,

и полны внутреннего, невыдуманного драматизма. Герои лучших

психологических рассказов – это уже не фигуры-символы, как в

сатирических миниатюрах, а сложные противоречивые образы.

Его эстетический принцип оставлять читателя наедине с фактом

многими критиками был воспринят как бесстрастность и равнодушие.

Статья С. Пакентрейгера о Романове так и называлась: «Талант

равнодушия». Критике двадцатых годов вообще было присуще цеплять

ярлыки, обвинять писателей в незнании марксизма и диалектики,

поучать, как надо и как не надо писать, какие темы избирать, а какие

отбрасывать. Особенно рапповские и напостовские критики подвергали

Романова систематическим злобным нападкам. Лейтмотивом многих из

них было: «Опять этот Романов со своими проблемами!» «Романову ли

говорить о серьезных проблемах, ведь его творчество вскормлено

побочными моментами революции, ведь его герой – мятущийся

всероссийский обыватель».

В то время не избежали критических атак и Горький, и Маяковский,

и Есенин, и Булгаков, и Пришвин, и А. Толстой.

Но Романов, как и многие другие талантливые писатели, не

сломался, не пошел на компромиссы (лишь в последние годы жизни он

стал делать уступки – это нашло отражение в 4 и 5 частях «Руси» и в

некоторых рассказах). В большинстве же своих рассказов он верен себе,

верен избранному пути.