– Воду носим,– сказал швейцар,– да признаться сказать, и

плеснули еще вчерась маленько, а то, что ни день, то какая-

нибудь комиссия является,– кого уплотнять, кого выселять. Тем

и спасаемся. Нижних уплотнили, а до нас не дошли – так вся

комиссия и съехала на собственном инструменте.

– Надо как-нибудь исхитряться.

Все спустились в квартиру.

– Ну и страху набрался,– говорил гость,– думал: ума

решаюсь: где ни хвачу рукой – везде стенка...

– Спервоначалу тоже так-то путались,– сказала жена

швейцара,– зато много спокойней. Сами попривыкли, а чужому

тут делать нечего.

– Это верно. А то какой-нибудь увидит, что чисто, сейчас

тебя под статью подведет, и кончено дело.

– Не дай бог...

– А вот хозяин мой этого не понимает, все норовит чистоту

навести.

64

Швейцар молчал, а когда жена вышла на минуту в коридор,

сказал:

– Наказание с этими бабами... Перебрались сюда, думал, что

получше будет, чем в подвале, а она тут как основалась, так и

пошла орудовать. Из кресел подушки зачем-то повытащила.

Теперь у нее в них куры несутся. Тут у нее и поросенок, тут и

стирка, тут и куры, а петуха старого вон между рамами в окно

пристроила.

– Отдельно? – спросила старушка-гостья.

– Да, молодого обижает. Это они с невесткой тут орудовали,

когда я за продовольствием ездил. Из портьер юбок себе

нашили. Не смотрит на то, что полоска поперек идет,

вырядилась и ходит, как тигра, вся полосатая.

За дверью послышалась какая-то возня и голос хозяйки:

– Ну, иди, домовой, черти тебя носят!

Дверь открылась, и из темноты коридора влетел выпихнутый

поросенок, поскользнулся на паркете и остолбенел;

остановившись поперек комнаты, хрюкнул.

– Это еще зачем сюда?

– Затем, что у соседей был. Спасибо, хватилась, а то бы

свистнули.

– Ты бы еще корову сюда привела,– сказал угрюмо швейцар.

– А у тебя только бирюльки на уме... Вот хозяина-то бог

послал...

– Ну, старуха, будет тебе...

– Да как же, батюшка: барство некстати одолело. Первое

дело из подвала сюда взгромоздился. Грязно ему, видите ли, там.

Умные люди на это не смотрят, а глядят, как бы для хозяйства

было поудобнее. Теперь вон на нашем месте, что поселились,– у

них коза прямо из окна в сад выходит. А тут поросенка сама в

сортир носи. А лето подойдет, погулять ему,– нешто его, демона,

на пятый этаж втащишь. И опять же каждую минуту выселить

могут. Это сейчас-то отделываешься: лестницу водой

поливаешь, а летом, брат, не польешь...

На лестнице опять послышался какой-то крик и странные

звуки, похожие на трепыханье птицы в захлопнувшейся клетке.

– Что это там, вот наказанье. Пойди посмотри.

Швейцар вышел, и хозяйка продолжала:

– Вон соседи у нас – какие умные люди, так за чистотой не

гонятся. Нарочно даже у себя паркет выломали, чтоб никому не

завидно было, два поросенка у них в комнате живут, да дров

65

прямо бревнами со снегом навалили. А окно разбитое так

наготове и держат – подушкой заткнуто,– как комиссия идет, они

подушку вон и сидят в шубах. Так у них не то чтоб комнату

отнимать, а еще их же жалеют: как это вы только живете тут? А

они – что ж, говорят, изделаешь, время тяжелое, всем надо

терпеть. Вот это головы, значит, работают.

– Верно, матушка, верно.

– Тоже теперь насчет лестницы: освещение было сделал, мои

матушки! Ну, лампочку-то хоть на другой день какие-то добрые

люди свистнули. Я уж говорю: что ж ты, ошалел, что ли? Сам в

омут головой лезешь. Теперь кажный норовит в потемочках

отсидеться, а ты прямо на вид и лезешь. Вот теперь темно на

лестнице, сам шут голову сломит, зато спокойны: ни один леший

за комнатой не лезет, от всякого ордера откажется. Намедни

комиссия приходила, чуть себе затылки все не побили:

поскользнется, поскользнется, хлоп да хлоп!

Вдруг на лестнице послышался голос швейцара, который

кричал на кого-то:

– Куда ж тебя черти занесли? Не смотрите, а потом орете.

Вот просидела бы всю ночь тут, тогда бы знала.

Швейцар вернулся в свою комнату и с досадой хлопнул

дверью.

– Что такое там? – спросила жена.

Швейцар повесил картуз на гвоздь, потом сказал:

– Старуха какая-то не разобралась в потемках, вместо двери

в лифт попала да захлопнулась там.

66

Итальянская бухгалтерия

Семья из пяти человек уже третий час сидела за заполнением

анкеты... Вопросы анкеты были обычные: сколько лет, какого

происхождения, чем занимался до Октябрьской революции и т.

д.

– Вот чертова работка-то, прямо сил никаких нет,– сказал

отец семейства, утерев толстую потную шею.– Пять каких-то

паршивых строчек, а потеешь над ними, будто воз везешь.

– На чем остановились? – спросила жена.

– На чем... все на том же, на происхождении. Забыл, что в

прошлый раз писал, да и только.

– Может быть, пройдет, не заметят?

– Как же пройдет, когда в одно и то же учреждение; болтает

ерунду.

– Кажется, ты писал из духовного,– сказал старший сын.

– Нет, нет, адвокатского, я помню,– сказал младший.

– Такого не бывает. Не лезь, если ничего не понимаешь. Куда

животом на стол забрался?..

– Что вы, батюшка, над чем трудитесь? – спросил, входя в

комнату, сосед.

– Да вот, все то же...

– Вы уж очень церемонитесь. Тут смелей надо.

– Что значит – смелей? Дело не в смелости, а в том, что я

забыл, какого я происхождения по прошлой анкете был.

Комбинирую наугад, прямо как в темноте. Напишешь такого

происхождения – с профессией как-то не сходится. Три листа

испортил. Все хожу, новые листы прошу. Даже неловко.

– На происхождение больше всего обращайте внимание.

– Вот уж скоро три часа, как на него обращаем внимание... В

одном листе написал было духовного,– боюсь. Потом почетным

гражданином себя выставил,– тоже этот почет по нынешним

временам ни к чему... О господи, когда же это дадут вздохнуть

свободно!.. Видите ли, дед мой – благочинный, отец –

землевладелец (очень мелкий), сам я – почетный дворянин...

– Потомственный...

– То бишь, потомственный. Стало быть, по правде-то, какого

же я происхождения?

67

– Это все ни к черту не годится,– сказал сосед,

наклонившись над столом и нахмурившись.– А тут вот у вас как

будто написано на одном листе: сын дворничихи и штукатура.

– Нет, это я так... начерно комбинировал...

– Несколько странная комбинация получилась,– сказал

сосед,– почему именно дворничихи и штукатура?

Напрашиваются не совсем красивые соображения.

– Да, это верно.

– Ну, пропустите это, а то только хуже голову забивать,–

сказала жена.

– Ладно, делать нечего, пропустим. А вот тут того, еще

лучше: следующий пункт спрашивает, чем я, видите ли,

занимался до Октябрьской революции и чем содействовал ей.

Извольте-ка придумать.

– Участвовал в процессиях,– сказал младший сын.

– Э, ерунда, в процессиях всякий осел может участвовать.

– Писал брошюры,– сказал старший.

– А где они?.. Черт ее знает, сначала, знаете ли, смешно

было, а теперь не до смеха: завтра последний день подавать, а

тут еще ничего нет. Придется и этот пункт пока пропустить.

Теперь: имеете ли вы заработок? Ежели написать, что имею,

надо написать, сколько получаю. Значит, ахнут налог. Если

написать, что вовсе не имею заработка, то является вопрос,

откуда берутся средства. Значит, есть капитал, который я скрыл.

Вот чертова кабалистика. Итальянская бухгалтерия какая-то.

– Вот что, вы запомните раз навсегда правило: нужно как

можно меньше отвечать на вопросы и больше прочеркивать.