нечего еще и по другой причине: на каждом его окне были тройные железные

решетки, и с такими маленькими ячейками, что внутрь избы мог проникнуть

разве лишь вылупившийся из яйца цыпленок либо какая-нибудь пичужка. К тому

же дедушка просыпался не менее десяти раз за одну ночь и начинал шуметь и

браниться. Он проклинал, предавал анафеме свои сны, жаловался на свои старые

кости, которые у него всегда ныли и вместе с нехорошими снами не давали ему

покоя. При всем при этом громко разговаривал сам с собою, разговаривал не во

сне, а, что называется, наяву, шаркая негнущимися ногами по комнате. Нередко

звал кого-нибудь на помощь и совет. Спор свой он вел не только с живыми, но

и с мертвыми. Иногда ему снилась дочь, то есть моя мама, или умершая

бабушка. Другим разом он видел во сне друга далекой молодости мош Андрея. И

он сердито выговаривал всем им, живым и мертвым, за то, что они мешают ему

спать, непрошено навещают его во сне. Нередко выходил во двор и там

продолжал препирательство с теми, кто являлся ему в сновидениях. Среди ночи

мог и разбудить кого-нибудь из соседей. И когда тот спрашивает спросонья: "С

кем вы воюете, мош Тоадер?" - дедушка умолкает, растерянно мигает, потом

силится рассказать про то, что ему пригрезилось. Но сосед отмахивается: ему

неохота выслушивать подробности об этих грезах.

Люди посмеиваются над причудами старика и продолжают делать свои дела.

Одни торопятся на автобусную остановку, другие - на совхозные виноградники.

А дедушка тем же временем из своих снов возвращается к действительности.

Останавливает первого же встретившегося ему на дороге мужика и спрашивает,

есть ли у того дети школьного возраста. Ничего не подозревающий мужик

отвечает, что да, есть у него такие дети. Старик, словно обрадовавшись,

хватает встречного за рукав и тащит к своей конуре. Подведя, быстро

удаляется в жилище, а возвратясь, высыпает на завалинку перед глазами ничего

не понимающего односельчанина гору ручек, карандашей, резинок и прочего

ученического добра: оказывается, все это богатство мош Тоадер выловил в

своем колодце.

- Вот покупаете вы своим бесенятам эти городские безделушки,

тратитесь, а они бросают их в колодец. Чернильные карандаши растворяются

там, портят мне воду, а я должен пить такую!.. Коровьи образины! - кричит

старик. В особенности его злили новые ручки-самописки с синими или

фиолетовыми сердечниками. Немало попадало и таких, у которых начинка

оказывалась красной. Всю зиму ручки пролежат на дне колодца, а когда при его

очистке сыновья мош Кинезу извлекают их оттуда вместе с илом и другим

мусором, удаляют с них все постороннее, то ручки начинают писать всеми

цветами радуги, сохранившись так, будто их только что купили в магазина.

Старик перепробует нх все, хорошенько разглядит цвета, затем помещает

карандаши и ручки в торбу и отправляется к директору школы. Тот собирает

учеников. Однако ни один из них не признается, что это его ручка или

карандаш либо резинка...

В прежние времена в дедушкином колодце по большей части находили

утопленные ведра, багры, металлические кошки, а теперь вот, после того как

построили неподалеку трехэтажную школу, каждое лето, в день святого Петра,

из колодца извлекают эти самые карандаши, резинки и нержавеющие ручки. Их

владельцев обнаружить, как видим, было трудно, почти невозможно, поскольку и

родители отказывались признать принесенное дедушкой за свою собственность.

Одни поступают так потому, что не помнят, какие школьные принадлежности были

у их детей зимой, ну, а другие - потому, что не имели ни малейшего желания

объясняться с настырным стариком.

Захотелось и мне поглядеть на школу, которая приносила столько

нежеланных хлопот дедушке. Школьное здание можно было увидеть и с нашего

двора, поскольку оно возвышалось напротив, за дорогой, но мне лучше было

зайти вовнутрь: ведь я когда-то был и учителем, и директором нашей сельской

школы. Кроме того, я знал, что некоторые строения только снаружи выглядят

красивыми, праздничными, достойными радостного удивления. А когда войдешь в

них, сокрушенно вздохнешь в крайнем разочаровании: коридоры узкие и темные,

с выщербленными цементными полами, с затхлым воздухом. Новая школа, о

которой идет речь, не кичилась своим внешним видом. Что касается внутреннего

ее убранства, то я не мог его разглядеть как следует, потому что все там

было завалено разной разностью. Оказывается, там работали мастера. Подумал

сперва, что это они, как обычно, ремонтируют, подправляют, подкрашивают

школу к новому учебному году. На рабочие объяснили мне, что меняют всю

водопроводную систему - вынуждены это делать.

- Мы подведем сюда воду от турецкого колодца. Наши артезианские

иссякли за одну зиму... Вообще с некоторого времени куда-то уходят подземные

ключи."

Человек, сообщавший мне все это, был, наверное, районным специалистом

или инженером из передвижной строительной колонны, ибо он не знал меня, да и

я никогда не видел его в здешних местах. Я не знал также, за кого он меня

принимает. Может быть, за какого-то начальника, который интересуется их

работой и которому надо поведать свои нужды, свои беды. Его бригада

пробурила два артезианских колодца, но в них оказалось так мало воды, что за

одну зиму источники истощились и по трубам пошла грязная черная смесь: ни

вода, ни деготь, который сгодился бы для смазки колес. Теперь, видите ли,

бригада меняет всю систему, вознамерившись подвести воду по трубам от

турецкого колодца. Но как ее подведешь: школа-то стоит на вершине холма, а

турецкий родник находится в нескольких километрах от нее, внизу, в долине?

Воды, конечно, в том роднике предостаточно. Я хорошо знаю его. О турецком

колодце люди говорили с какой-то особой интонацией, как о чем-то сказочном и

таинственном. Вокруг него сотворено немало легенд, по большей части

пугающих, вызывающих у людей суеверный страх. Местные мужики не раз

пробовали умертвить родник, засыпать его, потому что он потоплял прилегающие

к нему луга, превращал их в болото, на котором в изобилии рвались вверх

вредные, не съедобные для скота травы.

Пробовали загатить, остановить... Заваливали источник камнями, глиной,

приволокли от ветряной мельницы самый большой жернов и накрыли им горловину

родника. Будь оно, то горло, единственным, глядишь, и умер бы колодец,

захлебнулся бы собственной влагой, но рядом их было множество, и из каждого

бил фонтан, похожий на гейзер, - заткни их попробуй! Пытались даже проложить

тут каменный желобок и по нему отвести воду в самую низину, но и из этого

ничего не получилось. Вода била из глубин и могуче отбрасывала, разрушала

каменную кладку, как карточный домик. То был странный родник, в его водах не

видно было ни одной лягушки. И не объяснишь это тем, что воды эти были

чересчур холодны: холода земноводная тварь не боится, это уж известно. После

всего сказанного нетрудно догадаться, почему вокруг турецкого колодца

родилось столько легенд и поверий. Среди них была и такая: колодец в некие

времена был выкопан турками для того, чтобы затопить долину, чтобы молдаване

не смогли приблизиться к янычарским погребам с золотом. Однако несколько

столетий назад отыскались все-таки смелые, предприимчивые люди. Они

остановили фонтан, бьющий из колодца, тем, что завалили его кипами овечьей

шерсти. Переправившись на другую сторону долины, они прогнали турок. Правда,

к золоту приблизиться не могли: погреба с презренным этим металлом были

заговорены и скрыты от людских взоров, а чтобы увидеть золотые отблески над