Когда возникала ссора между отцом и мамой, бабушка сейчас же, не вникая

в суть дела, становилась на сторону дочери: родная кровинка бывает сильнее

разума. Дедушка и тут сердито одергивал ее, ставил на место:

- Цыц! Нишкни, безмозглая!.. Разве ты не знаешь, что милые бранятся -

только тешатся?! Наорутся досыта и помирятся, а ты подливаешь масла в

огонь!.. Не лезь в их отруби, а то и тебя сожрут свиньи вместе с отрубями!..

Не заставляй меня на старости! лет стегать тебя хворостиной!.. А то вот,

вот... загорюсь, зашиплю, как бараний курдюк на сковородке!.. Вспыхну, как

спичка!.. Подскочу, как козел, к самому потолку!.. Так что сиди и

помалкивай, коровья башка!..

И чтобы разрядиться, уходил на улицу. За пределами своего двора он

всегда находил предостаточно "объектов" и "субъектов", чтобы растратить на

них весь запас своей злости. Страшно досадуя на глупую, с его точки зрения,

полемику Никэ с отцом и придерживаясь неукоснительно своей "политики

невмешательства", он решил отыграться на соседе, на Ионе Нани, Но сперва

покрутился возле машин с гидробурами и подъемными кранами, принадлежащих

ребятам из Теленешт, придирчиво оглядел их, поворчал:

- Ну-ну-ну! Ну и народ! Вытряхнули меня на сквозняки!.. Убрали, снесли

все дома и лавочки на нашей окраине!.. Пускай теперь гложут меня зимой

зайцы!..

На искривленных старостью плечах он поправлял торбу: отправляясь на

поиски источников для совхоза, где работал родной его внук, дедушка все-таки

еду брал из своего дома. В этих вещах он был чрезвычайно педантичен. К

предстоящему дню готовился с вечера. Складывал на видном месте весь

необходимый ему инструмент. Не забывал в торбочку с харчами сунуть две

фляжки: одну с водой, другую с вином. Топорик носил за поясом, как всякий

житель лесной зоны. Ножичек с помощью цепочки прикреплял к ремешку штанов.

Ботинки густо смазывал. Зимой - дегтем, подогретым для того, чтобы сохранял

теплоту в обувке. Вообще в студеную пору деготь, по глубокому убеждению

дедушки, самая надежная смазка. А вот летом, чтобы кожа не горела от

солн-ра, дедушка смазывал ботинки куриным, утиным или гусиным жиром. Любой

жир, от любой птицы годился, был бы только несоленым. За неимением птичьего

не отказывался и от свиного сала, лишь бы и оно не было соленым. Хорошо

смазанная кожа делается мягкой, и ноги в такой обуви не потеют -

Сейчас, в полной экипировке, с хорошо смазан-ными ботинками, с торбой

на плечах, дедушка перекочевал к дому мош Иона Нани. Там грузили на машины

последние бревна и доски от порушенной хижины. Как и следовало ожидать, в

длительной борьбе с супругом верх одержала тетушка Веруня - перетаскивала

все-таки упрямца в новый дом. Сам мош Ион Нани и пальцем не шевельнул, чтобы

помочь жене в хлопотном переселении. Он и теперь стоял неподвижно посреди

двора, как одинокий стожок на только что убранном поле. Был задумчив и,

кажется, отрешен от всех суетных дел. Зато его деятельная жена, на которой

едва держалась юбка, носилась возле бывшего дома, как метеор. Будучи в

высшей степени бережливой женщиной, она боялась оставить хотя бы одну

щепочку на старом месте.

- Вот, вот... - повторял и тут одни и те же слова дедушка, - оставили

меня одного с голым задом посередь дороги... Для того, знать, чтобы меня

лизали и обгладывали зайцы зимой!.. Глупая Веруня опять обработала и уводит

этого безумца куда-то." Ведет на верную погибель!.. "

Когда убралась хата мош Иона Нани со всеми ее пристройками, ширь

распахнулась, открылись со всех сторон горизонты, и трехэтажная школа теперь

казалась еще выше и внушительнее. Сейчас и от дедушкиного колодца было

видно, как ребятишки гоняют мяч на школьном дворе. Показался даже край

совхозного виноградника. Недалеко от школы открылась глазам и автобусная

остановка с толпой людей, оснащенных торбами, кошелками, - у многих на руках

были дети. Народ ждал автобуса, чтобы ехать по своим делам.

- Мало тебе того, что глупая Веруня таскала тебя за собой туда, где

молоко превращалось в лед и птицы замерзали на лету?! Опять идешь за ней,

как осёл. А меня оставляешь одного с голой задницей на радость зайцам!-

Мош Ион молчал, не давал себя спровоцировать на разговор е этим

неукротимым старым спорщиком. Даже не подошел, чтобы попрощаться с соседом.

Вышли к калитке и богатыри мош Саши Кинезу. Все выстроились "во фрунт",

опершись спинами о несокрушимую твердь своих вечно запертых ворот, и,

сдается, с грустью наблюдали за тем, как их покидает мош Ион, не пожелавший

подойти к ним и попрощаться. Был и у Кинезов небольшой конфликт с сельскими

властями. И у них отхватили угол забора, когда проводили шоссе и выпрямляли

улицу. Утрата в сравнении с их богатством была ничтожной. Подумаешь, чуточку

сместился забор, исчезли два тутовых деревца - вот и вся потеря! Пришлось

еще снять с калитки медный колокольчик, чтобы школьники во время переменок

не подбегали и не трезвонили. Они, чертенята, делали это, когда шли в школу

или из школы. Правда, взрослым ребятам он крайне нужен, когда в ночь перед

Новым годом они ходят по дворам колядовать. "Обойдутся и без колокольчика! -

рассудили в доме Кинезов. - Кому надо, постучат в калитку!"

Вышли и мы все из дому, чтобы проводить хотя бы взглядом мош Иона.

Недалеко уезжал человек, всего лишь на другой конец села, а все провожали

его печальными глазами, как на войну. Только дедушка продолжал бушевать на

дороге:

- Да вымолви хоть словцо, вол, баран, осел! Скажи что-нибудь! Чего же

ты молчишь, как глухая стена в твоей избе, которую как корова слизнула?!

Мош Ион молчал. У работавшего на погрузке машин сына Дорофтея не

выдержало сердце. Он оставил другим рабочим совхоза грузить бревна я доски,

а сам вытянулся во весь свой великолепный рост перед дедушкой:

- Здравия желаю, дедушка мош Тоадер!.. Баклажку вина поставите?

- Какой я тебе дедушка? У меня нет внуков с кривыми ногами!

- Да вы не сердитесь, мош Тоадер! Принесли бы, в самом деле, баклажку.

Видите, мы работаем, запылились, в горле пересохло!-

- Я не заставлял вас рушить у человека дом! - еще более обозлился

старик.

Сын Дорофтея, пока были в селе кони, работал кучером в правлении

колхоза, затем возил директора совхоза, агрономов, ветеринарных врачей. А

теперь, когда лошадей не стало, выбросил кнут и взял должность, которую в

народе называют "куда пошлют". В городе его нарекли бы чернорабочим, или,

смягченно, разнорабочим, но на селе таких званий еще не было, и сын Дорофтея

делал то, что подвернется под руки. Оказавшись без всякого надзора со

стороны начальства, пристрастился к винцу, прикладывался к стаканчику, едва

пробудившись ото сна, то есть с рассветом. Если прежде он мучил милиционеров

тем, что гнал лошадей по левой стороне дороги, останавливался со своей

повозкой прямо перед окнами райкома и усмехался при этом: "Ну, что вы со

мной сделаете? Отберете права?", то теперь взял другую моду - никому не

давал пройти мимо себя с кувшинчиком вина.

Жена Дорофтеева сына редко находилась в селе, почти постоянно была у

дочери, которая окончила институт, вышла замуж и работала врачом в другом

селе, - мать приезжала к ней присматривать за внучкой. За ребенком

приглядывала, а муж, который нуждался в этом ничуть не меньше, был

предоставлен самому себе со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Поговаривали, что в канун Нового года жена нашла его под чьей-то оградой

полузамерзшим. Еле отходила, думала, что после такой беды образумится. Куда