меня не заставлял, я сам взял на свои плечи тяжесть этого долга - работать

со студентами-демократами, с прогрессивной молодежью, приехавшей к нам из

других, нередко очень далеких стран за знаниями, что означало проявить себя

во многих качествах: переводчика, наставника, экскурсовода, репетитора и в

известной степени няньки. Добровольно обрек себя на то, чтобы находиться в

гуще не столько радостных, сколько печальных событий. Монгол не умел

плавать, а я этого не знал, хотя и отвечал за его жизнь. Венгр Бохор страшно

мучился зубной болью, и я водил его к врачу. На одной из улиц в центре

Москвы стайка озорных девчат, балуясь, набросилась на моего подопечного,

свалила в сугроб и начала натирать снегом его щеки и уши. Сперва мне

показалось, что девчонок привлекла внешность венгра, в особенности его

красивые усы. Но дело было в другом. Убирая снег с трамвайной линии, девчата

увидели, что у проходившего рядом венгра побелели щеки и краешки ушей.

Северянки, хорошо знакомые с фокусами матушки-зимы, испугались: иностранец

явно приморозил лицо, не замечал этого и продолжал как ни в чем не бывало

вышагивать по улице. Я тоже был южанином и с капризами русской зимы не успел

хорошенько познакомиться, а потому и принял действия девчат за озорство.

3

- Пока ты тут отдыхаешь, поглядывай за дедушкой. Он теперь как дитя

малое. Совсем впал в детство! - говорила мне мама.

Легко сказать: "Поглядывай за дедушкой". Мне было бы легче пасти сотню

зайцев в степи, покрытой высоким бурьяном, чем иметь дело с дедушкой, с его

непредсказуемыми поступками. Мало того, что он совал свой нос во все

совхозные дела в нащей Кукоаре, он еще подрядился отыскивать источники воды

в соседнем богатом хозяйстве, где работал Никэ. С этой целью заключил

договор с промкомбинатом, который должен осуществлять бурение колодцев. Никэ

приезжал за стариком на рассвете и, усадив его в коляску своего мотоцикла,

возил по всем местам, на которые тот указывал. Возил по полям, занятым

сахарной свеклой. Возил по садам и виноградникам. По подсолнечникам. По

люцерне.

А старик все мотал головой - не то, не то, мол! Он искал места, где рос

влаголюбивый бурьян, прозванный по внешнему своему сходству "носом индюка".

Дед обнюхивал все межи, все углы. Часто задумывался, что-то прикидывал в

уме, копался руками в песчанике, брал из него пробы. Лишь ему одному

известным способом определял влажность почвы. И когда находил то, что искал,

втыкал искривленный годами и тяжкой работой перст в землю, как бы говоря:

вот тут!

Выездная строительная колонна промкомбината выдавала готовый колодец.

Рабочие пускали в дело свои машины, "сверла с дымом", как называл гидробуры

дедушка; они, как гигантские кроты, зарывались в землю. Когда бур достигал

подземных ключей, в готовые отверстия они погружали длинные цементные

трубы - пока делали то да се, вода поднималась и поднималась по цементной

трубе, наполовину заполняла колодец.

- А как вы будете чистить его? - спрашивал в крайнем недоумении

дедушка.

Рабочие промкомбината смеялись. Молча погружали запертое на замок ведро

в темную глубину цементной трубы и с помощью привода на металлическом колесе

быстро вытаскивали его наверх уже до краев наполненным водой, которую давали

на пробу дедушке. Не только старик, но и я не представлял, как можно было

чистить колодец, когда в его пушечное жерло едва пролезало ведро, - в нем

человеку и не повернуться.

- Это, мош Тоадер, не те колодцы, которые чистят. Кончится годная

вода, будем бурить другой колодец, в другом месте! - весело пояснили парни.

- Э-э-э,. - морщился недовольный дедушка, - пустая работа! Дороги

царские, кони барские... Коровьи образины! Трудитесь попусту.

Никэ не мог согласиться со стариком. У главного совхозного агронома

были свои расчеты. Лучше он пробурит несколько колодцев на всех плантациях

своего многоотраслевого хозяйства, чем будет возить воду цистернами. Так у

него появились колодцы на свекловичном поле, на подсолнечном, в садах, на

виноградниках, даже на выгоне, где пасутся овцы. Всюду воткнуты были

цементные голенища колодцев. Что ни шаг, то колодец. К каждому из них после

приема от промкомбината Никэ вызывал бригадиров, звеньевых, пастухов, и

каждый из них получал под расписку по колодцу.

- Видите? - спрашивал одного,

- Видим, товарищ агроном. - У него есть трос?

- Есть.

- Ведро есть?

- Есть.

Такие вопросы ставил перед всеми в отдельности и, получив ответ,

заключал:

- Имейте в виду, за трос и ведро лично вы отвечаете головой. И не

говорите потом, что вас не предупреждали об этом!

Как известно, к колодцу в своем дворе Никэ приладил насос с

электромотором. У совхозных такого оборудования не было, потому он боялся и

за тросы, и за бадьи, хотя они и были заперты на замок. Бадья, то есть

ведро, могла "уплыть" вместе с тросом. В уборочную страду в совхоз из города

приезжало множество грузовиков из государственных автоколонн, других

предприятий. И "чужие" шоферы не прочь были поживиться даровыми тросами и

ведрами от колодцев Никэ.

Мама часто выговаривала младшему сыну: как он не понимает, что ее отец

не в том возрасте, чтобы прогуливаться по полям.

- Я его увожу и привожу на мотоцикле, - оправдывался Никэ.

- Увозишь... Привозишь.-

- Да его и самого не отцепишь от меня!

- А ты разве не видишь, что старик уже выжил из ума?!

- Ну... мама!.. Дедушке прогулки по полям полезны! Свежий воздух и...

- Прогулки? - не давала ему договорить мама. - Опрокинешь в

каком-нибудь овраге, старых его костей не соберешь. Много ли ему нужно!

- Не опрокину. Я осторожно с ним.

- Учили, учили вас, а воды найти не можете. Мучите старика.

- Мы ее находим и без его "индюшачьего клюва".

- Так зачем же таскаешь с собой дедушку?

- Разве ты его не знаешь?!

Кто-кто, а я лично хорошо знал старика. Стоило мош Патракию завести

мотор у колодца во дворе Никэ, дедушка с невиданной для его лет прытью

мчался туда. Его хлебом не корми, а дай только посмотреть, как братец с

помощью электронасоса поливает огород. С величайшим трудом уводил я его

оттуда домой. Отказывался от обеда. Кричал на меня до хрипоты,

требовал, -чтобы отвязались от него, оставили в покое. Слушался одного

младшего внука. Охотно помогал ему отыскивать места для колодцев.

Жить ему осталось считанные дни, но он страшно боялся, как бы не

вернулись из прошлого голодные годы. В своей хижине дедушка бережно хранил

каждую хлебную крошку, каждый сухарик. За долгую свою жизнь он хорошо узнал,

что значит для человека остаться без хлеба. Был спокоен лишь тогда, когда

его сусеки засыпаны зерном пшеницы, ржи и кукурузы, то есть хлебом, -

единственное, во что он верил свято. Плоды садов и виноградников, сахарную

свеклу всерьез не принимал - это, мол, для баловней. Хлеб - это да, пускай

он растет и на камнях. Хлеб - сама жизнь.

Не принимал дедушка всерьез и колодцев Никэ. Не хитрое дело -

просверлить дырку в земле и воткнуть туда цементную трубу длиною в

телеграфный столб. Установить на этом сапожном голенище круг и дурак может.

Но разве это колодец?! Нет, это несерьезно! Дедушка не может этого принять!

Другое дело - колодец во дворе Никэ, тот был по душе старику, А когда узнал,

что вновь построенные колодцы нельзя чистить, с досады плюнул и крепко

выругался, поставив таким образом на них точку.