неопределенного цвета глаза в смятении заморгали. Он

смотрел на Гитлера с собачьей преданностью, настороженно и

смущенно и вдруг уловил в задумчиво-растерянном взгляде

фюрера теплые располагающие искорки, призыв к

откровенности и доверию.

- Военная фортуна - дама капризная, и капризы ее

невозможно заранее предусмотреть, мой фюрер. Мы строили

свою стратегию в расчете на молниеносный разгром русских,

мы всю нашу ставку делали на блицкриг, и это было

правильно. Но в силу ряда причин и обстоятельств блицкриг,

принесший нам победу на Западе, в России не удался. Мы не

учли географических условий нового военного театра,

недооценили стойкости русских, их потенциальных сил и

возможностей...

Предупредительным жестом руки, означавшим: мол,

хватит, довольно, Гитлер прервал монолог генерала и

поднялся. Подойдя вплотную к генералу, он дружески протянул

ему руку и сказал многозначительно и с грустью:

- Благодарю вас, Йодль. Забудьте наш разговор и

запомните: наши неудачи - временные. Успехи русских - тоже

временные. Реванш за нами, и мы возьмем его весной. С нами

бог, Йодль.

Он как бы устыдился своей слабости, невольного

признания в своем неверии в победу и, спохватившись,

пытался поправиться. Йодль это понимал и чувствовал себя

соучастником преступления, которое можно было назвать

одним словом: "предательство". Ему казалось, что своим, хотя

и неопределенным, ответом он выставлял себя в невыгодном

свете. И он счел, что при данных обстоятельствах самым

разумным с его стороны будет молчаливый, полный обожания

взгляд и вежливый, в знак согласия, кивок головой.

- Весной мы начнем решающее сражение и сокрушим

большевиков, - продолжал Гитлер, шагая по кабинету

быстрым, упругим шагом.

Гитлер мельком взглянул на Йодля и царственным

жестом разрешил удалиться.

Когда за генерал-полковником закрылась дверь, Гитлер

еще несколько минут стоял в немом оцепенении возле

письменного стола, настороженно вслушиваясь в тишину, в

которой, казалось, застыли последние слова Йодля и

неподвижно висят в воздухе. Ему почудилось, что слова эти он

видит зримо, что они материальны и их можно потрогать рукой.

- Вздор, все вздор, - вслух проговорил он и сделал

несколько шагов по мягкому ковру в сторону двери, за которой

скрылся начальник его главного штаба. От двери он круто

повернулся и пошел к столу, прислушиваясь теперь к своим

шагам. Но звуков не было совершенно: их поглощал плотный

мягкий ковер. "Все вздор, - мысленно повторил Гитлер. - И

география военного театра, и потенциал русских. Не в этом

дело".Ему казалось, что подлинную причину катастрофы знает

только он, и никто больше, а тем более эти штабные крысы

Йодль и Гальдер, ни фельдмаршалы и генералы, находящиеся

непосредственно в войсках, ни его политические сподвижники.

Никто. А она проста, даже слишком, как все гениальное и

великое, заключается всего в двух словах: "Не в ту сторону".

Да, не в ту сторону был направлен его великий поход, этот

всесокрушающий удар. Нужно было не на восток, а на запад,

на Британские острова, бросить миллионную армаду. Ла-Манш

не более непреодолимая преграда, чем Буг и Днепр.

Массированная бомбежка, одновременный десант с моря и

воздуха - и Англия пала бы к его ногам. Потери? Да,

разумеется, жертвы неизбежны, они естественны, как вообще

всякая смерть.

С падением Англии он становился бы властелином всей

Европы и тогда свободно мог бы приняться за английские и

французские колонии. Ближний и Средний Восток, Азия,

Африка, их несметные ресурсы - все было бы собственностью

великой Германии. В течение каких-нибудь двух лет он овладел

бы полмиром. Конечно, пришлось бы бросить кость дуче в

виде нескольких африканских провинций. Пусть бы

довольствовался еще двумя-тремя Абиссиниями, сотней тысяч

чернокожих рабов. Пришлось бы поделиться и с японцами,

оставив за ними Китай, Индокитай - только не Индию, Океанию

- только не Австралию, а в будущем - Сибирь, до самого

Урала. По это потом, в будущем, на предпоследнем этапе

своего великого похода за овладение миром. Впрочем, он еще

не был уверен, что победа над СССР будет предпоследним, а

над Америкой - последним его походом. Ведь после этого

оставались его союзники - Италия, Испания и Япония, с

которыми он не намерен в будущем делить владычество над

миром. Но это не станет для него особой проблемой: их

лидеры будут его покорными и преданными вассалами. С ними

он покончит полюбовно, без излишнего кровопролития. После

захвата колоний Англии и Франции он должен был вместе с

японцами обложить со всех сторон Советский Союз.

Афганистан, Иран, Турция - его владения, его военный

плацдарм для решающего броска на СССР. Вместе с

японцами. Одновременно с запада, юга, востока и севера, со

всех сторон несколько миллионов наемных солдат - белых,

желтых, черных, возглавляемых немецкими офицерами и

ефрейторами. Сотни тысяч танков и самолетов. И тогда, он

уверен, его враг номер один - большевистская Россия не

смогла бы продержаться и одного месяца. Вот это был бы

настоящий блицкриг!

Вслед за Россией - Америка. США не могли бы ему

помешать, не пошли бы на риск. Они, как жирные морские

свинки, дрожали бы в своих норах, прикрывшись щитами двух

океанов, в ожидании своего часа.

Быстрым и бодрым шагом он подошел к большому

глобусу, стоявшему в углу кабинета, и дрожащими руками

ударил по Азии. Земной шар завертелся под его ладонями,

замелькали разноцветными пятнами материки, океаны, моря и

острова; он скользил по ним лихорадочно блестевшими

глазами, бледное лицо его просияло безудержной радостью.

Его пылкое болезненное воображение путало безумные грезы

с действительностью, и он уже мнил себя владыкой мира.

Одним легким нажатием пальца он остановил движение

планеты, и взгляд его уставился на Западное полушарие. Под

пальцем была Мексика. Он не смог остановить свою

фантазию, как остановил движение глобуса, и продолжал

грезить: прежде чем сокрушить США, он высадит свои войска в

Латинской Америке одновременно с востока и запада. Пусть

эти рузвельты надеются на океанский щит. Он атакует их не с

моря, а с суши, со стороны Мексики. Его танковые стрелы

пронзят сытые, самодовольные, отяжелевшие от

награбленного золота банкирские Штаты с юга на север - до

самой Канады, которая сдастся без сопротивления и будет

конечной точкой его великого похода. И на месте статуи

Свободы, которая будет разрушена до основания, возвысится

в полный рост фигура Адольфа Гитлера, изваянная из чистого

золота.

Он возбудился до такой степени, что, прикрыв глаза, уже

явственно видел сверкающую золотом собственную статую. Но

как только открыл глаза - радужное видение исчезло. Вместо

золотого монумента перед ним был все тот же глобус,

повернутый теперь не Америками, а той противоположной

стороной, на которой маленькой точкой значилась Москва. И

эта крохотная точка погасила веселые искры в его глазах,

развеяв сладкие грезы. Пришлось признаваться самому себе в

непростительной ошибке: не в ту сторону пошел. Но исправить

эту роковую ошибку он уже не мог. Потерянного не вернешь.

Он вспомнил Наполеона... О Наполеоне он всегда вспоминал с

небрежной снисходительностью. Он не мог позволить сравнить

себя с каким-то легкомысленным французиком, взлеты и

падения которого были чистой случайностью, суммой

обстоятельств, лишенных логической закономерности. Не с