ИВАН ШЕВЦОВ

БОРОДИНСКОЕ

ПОЛЕ

РОМАН

Ордена Трудового Красного Знамени

Военное издательство

Министерства обороны СССР

Москва - 1981

Р2

Ш37

Шевцов И. М.

Ш 37 Бородинское поле: Роман, кн. 1 и 2. - М.: Воениздат,

1981. - 608 с.

В пер: 2 р. 80 к.

В романе воспроизводятся события битвы под Москвой

осенью 1941 года. Автор прослеживает историческую связь

героических подвигов советских людей на Бородинском поле с

подвигами русского народа в Отечественной войне 1812 года.

Во второй книге много внимания уделено разоблачению

происков империалистических разведок, вопросам повышения

бдительности. Битва идей, которая происходит в современном

мире, - подчеркивает главный герой книги Глеб Макаров, - это

своего рода Бородинское поле.

Книга рассчитана на широкий круг читателей.

70302-047

Ш---------------- без объявл. 4702010200.

068(02)-81

ББК 84Р7

Р2

© Воениздат, 1981

КНИГА ПЕРВАЯ

ПЯТЬ МЕСЯЦЕВ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

В переполненном общем вагоне, несмотря на открытые

окна, воздух спертый, густой, перемешанный с едким

махорочным дымом - хоть топор вешай. А за окном вагона

тихое золотистое бабье лето уходит от Москвы на север, чтоб

где-то в ярославских и вологодских лесах оборвать белую

паутину задумчивой грусти, растаять в стылых утренних

туманах, превратясь на архангельской земле в холодную

осень. Торопливо бегут назад телеграфные столбы, медленней

проплывают тронутые первой желтизной березовые рощи и

безмолвные колокольни церквей, освещенные низким

предвечерним солнцем.

И само солнце - раскаленный диск - уже не слепящее, а

какое-то угасающее, с четко очерченными краями, бежит

вперед параллельно поезду, спешит, торопится, словно играет

наперегонки; на поворотах то отстанет, то снова вырвется

вперед, то затеряется в густых зарослях придорожного леса,

затем сверкнет в просветах деревьев и снова бежит, померкнув

от усталости. Она заметна с каждой минутой - солнечная

усталость. Накал постепенно ослабевает, принимая сперва

багряный, а затем и совсем алый оттенок. И наконец солнце с

разбегу врезается в почти незаметную тучу, синеватой скалой

лежащую на горизонте. И теперь по западному небосводу уже

не диск катится, а просто летит срезанный купол, похожий на

парашют. Постепенно алея, этот купол превращается в

парящий над землей зонтик.

Красота необыкновенная! Глеб наблюдает ее с верхней

полки вагона.

В Загорске, где поезд стоял двенадцать минут, пропуская

воинские эшелоны, слышался заунывный, протяжный звон к

вечерне.

Вагон - растревоженный улей. Тут смешались и детский

плач, и напевный женский говор, и неторопливый рассказ

фронтовика о том, какой ад стоял у Соколовской переправы и

сколько там полегло наших и немцев - видимо-невидимо.

Майор Глеб Макаров устал от этих разговоров. Он их

досыта наслушался в госпитале в Ярославле, где лежал после

ранения немногим больше двух недель. Он побывал в

огненном аду в жарком июне под городом Гродно - там с

превосходящими силами фашистов вели кровопролитные бои

части 6-го механизированного и 6-го кавалерийского корпусов.

В тех ожесточенных боях погибли командир

механизированного генерал Хацкилевич и командир

кавкорпуса генерал Никитин. А его, майора Макарова -

командира артиллерийского полка, судьба тогда миловала.

Ранен он был уже потом, гораздо позже, на смоленской земле.

За непродолжительное время боев он повидал такое, что

словами не расскажешь - стынут человеческие слова,

леденеют, как слезы на сорокаградусном морозе.

А за перегородкой теперь уже женский голос,

медлительный и печальный, как звон церковного колокола,

рассказывает:

- На пассажирский поезд налетели... Днем это было, а их

туча темная, самолетов. Закидали бонбами... Страсти

господни, что творилось. Паровоз опрокинулся, вагоны горят, а

там люди - полнехонько людей. И детишек, и раненых

вакуировали, которые совсем немощные, больные. А он все

кидает и кидает бонбы. Вагоны горят, и детишки кричат

"Спасите!", а кому спасать-то, когда все кругом горит и бонбы

сыплются, грохают, аж земля дрожит.

Слова ее - как ржавой пилой по обнаженным нервам

Глеба Макарова. О каком поезде она говорит? Где это было?

Может, на перегоне между Гродно и Витебском? С поездом, в

котором ехала его жена Нина с восьмилетней дочуркой

Наточкой? И Наточка в горящем вагоне звала, может, на

помощь?..

Макаров знал, что эшелон, в котором эвакуировались его

жена и дочь, фашисты разбомбили. И если бы Нина и Наточка

остались живы, они написали бы в Москву. Эшелон их

бомбили в конце июня, то есть два месяца тому назад.

Позавчера Глеб получил из Москвы от сестры Вари письмо. В

конце была печальная фраза: "О Нине и Наточке никаких

вестей". Значит, правду говорила жена полкового интенданта,

которая ехала в одном поезде с Ниной и чудом осталась жива:

Нина Макарова и дочь погибли во время бомбежки, не доезжая

Витебска. Значит, правда, страшная, жуткая правда, с которой

нельзя примириться. И он не мирится, не желает, он не

согласен. Все врут - и жена интенданта, и эта певучеголосая

незнакомая женщина в соседнем отсеке вагона, и Варя. Нина и

Наточка живы, они спаслись из горящего поезда и долго-долго,

почти целых два месяца, добирались до Москвы. И наконец

добрались. Вот приедет он сейчас в деревянный родительский

дом на Верхней Масловке, а они уже там - Нина и Наточка,

будут встречать его...

Глеб Макаров с суеверной настойчивостью и упрямством

язычника внушал себе такую фантастичную, нереальную

мысль, точно заклиная судьбу, умоляя ее сотворить чудо. Он

не верил в чудеса, но сейчас ему до смерти захотелось, чтоб

свершилось чудо. Он от кого-то слышал или где-то читал о

чудодейственной силе самовнушения, и теперь, в самые

трудные дни своей жизни, прибегнул к неведомому и

неиспытанному. Так было легче на душе.

Он знал, что в Москве его ждут родные, которых он

известил телеграммой. В Ярославле в госпиталь к нему

приезжала Варя - любимая сестренка, средняя в семье

Макаровых. Младший брат Игорь, лейтенант-танкист, тоже как

и он, Глеб, встретил войну на западе. Последнее письмо от

него получено месяц назад. Краткая записка: жив, здоров,

бьем проклятую немчуру. Всем боевой фронтовой привет.

Варя показала Глебу Игорево письмо - оно было

датировано двадцать шестым июля. А сейчас на исходе август.

С тех пор от брата никаких вестей. Может, и в живых давно нет.

В Москву поезд прибыл вечером. Глеб вышел на темную

площадь вокзала, и Москва ему показалась необычной, какой-

то настороженной, непривычно погруженной в темноту. И

только яркий свет в метро вернул ему ощущение, знакомое с

детства. Но оно не было продолжительным: на "Динамо" Глеб

вышел из метро, встреченный, как и на вокзале, темнотой

притихшего, настороженного города. Столичный центральный

стадион "Динамо" угрюмо молчал, вздыбив в лунное небо

черные силуэты юпитеров. Что-то больно ударило по туго