командиром дивизии была неустойчивой. Полосухин

находился на своем НП недалеко от кургана Раевского и

фактически был отрезан от своего левого фланга

прорвавшимися вдоль железной дороги танками неприятеля.

Телефонная связь непрерывно рвалась. Со стороны деревень

Фомкино, Ельня и Волуево немцы тоже перешли в

наступление. К счастью, только что покрывшиеся тонким

ломким льдом речушки Война и Колочь, а также мелкие ручьи

несколько затрудняли продвижение их танков,

бронетранспортеров и артиллерии, а бросавшаяся в атаку

пехота, попав под шквальный пулеметный огонь из дотов, неся

большие потери, откатывалась назад, ожидая ночи, чтобы под

покровом темноты ворваться в наши траншеи и окопы и

обойти доты с тыла. Избегавшие прежде ночного боя

гитлеровцы теперь сами пытались отрядами автоматчиков

атаковать наши артиллерийские позиции и доты ночью.

Фельдмаршал Бок решительно требовал от командующих

армиями не останавливаться ни на минуту - наступать,

наступать и наступать, до последнего вздоха. Он считал, что

каждый час задержки и промедления на руку русским. По его

убеждению, Москву необходимо захватить с ходу, любой ценой,

не давая неприятелю ни малейшей передышки. Когда ему

докладывали о тяжелых потерях в танках и людях, он

недовольно морщился и, не желая дослушивать до конца,

прерывал генерала ядовитой репликой:

- Мы потеряем гораздо больше, если не возьмем Москву

до начала большой русской зимы.

Утром 16 октября Игорь Макаров в госпитале по радио

услышал тревожное сообщение Совинформбюро: "В течение

ночи с 15 на 16 октября положение на западном направлении

фронта ухудшилось. Немецко-фашистские войска, бросив

против наших частей большое количество танков и

мотопехоты, на одном участке фронта прорвали нашу

оборону".

Игорь уже ходил без костылей, опираясь на легкую,

изящную трость, которую подарил ему Остапов. Выслушав

сообщение, он, не теряя времени, направился в кабинет

главврача. Борис Всеволодович, тоже только что

прослушавший сообщение Совинформбюро, встретил Игоря

сурово-вопросительным взглядом. Игорь же старался быть

веселым и беспечным, чтобы только не выдать своего

замысла. Учтиво поздоровался и на вопрос главврача, как он

себя чувствует, бодро ответил:

- Великолепно! Думаю, что через день-другой смогу

вернуть вам эту клюшку из-за ненадобности. Я к вам, Борис

Всеволодович, с большой просьбой. Родителям моим не

терпится видеть меня со Звездой. Ну, сами понимаете, старики

гордятся. Не могли бы вы отпустить меня ну хотя бы часа на

два-три домой.

- Когда? - спросил Остапов, ничего плохого не подозревая

в такой естественной просьбе.

- Сейчас. Отец сегодня в вечернюю смену, и мама дома, -

солгал Игорь.

Остапов согласился. А спустя полчаса Игорь,

нарядившись в военную форму, с Золотой Звездой, орденом

Ленина и медалью "За отвагу" на гимнастерке в

сопровождении несколько недоуменной, но обрадованной

Вари на санитарной машине выехал из госпиталя. Но поехал

он не домой, а на завод "Борец", где работал Трофим

Иванович.

- Ты ж сказал, что папа дома, - насторожилась Варя.

- На всякий случай. Откуда я знаю. Я предполагал, -

ответил Игорь, и Варя успокоилась.

Она, как и Борис Всеволодович, не подозревала, что

Игорь решил таким образом бежать на фронт. Это решение

зародилось в нем с тех пор, как он стал на костыли,

окончательно созрело, когда Щербаков вручил ему орден

Ленина и Звезду Героя, и он с той минуты искал удобного

случая, вернее, благовидного предлога, чтобы выйти за ворота

госпиталя.

В городе Игоря и Варю поразило необычное оживление.

У подъездов многих домов суетились люди, торопливо

вытаскивали на улицу тяжелые чемоданы, пузатые узлы и

впопыхах грузили в машины. Во всем чувствовалась

атмосфера нервозности.

- Непонятно, что все это значит? - сказал Игорь,

удивленно глядя на суматоху у подъездов. По улицам мчались

грузовики, "эмки" и даже санитарные машины, груженные

всяким барахлом. У Игоря было хорошее настроение человека,

который вдруг вырвался на свободу, в жизнь.

- Да, что-то странное, - недоуменно отозвалась Варя.

Когда рано утром они ехали на работу, ничего подобного

не было.

Шофер, пожилой мрачный человек с небритым лицом,

сказал:

- Сводку Информбюро слышали?

- Ну и что? - не сразу понял Игорь.

А Варя не слышала сводку, спросила с настороженным

интересом:

- А что передали? Что в сводке?

- А то, что Гитлер фронт прорвал, - ответил водитель.

Тревожное положение на фронте толкнуло Игоря сделать

этот решающий шаг, к которому он готовился: бежать на фронт.

Сердцем бывалого воина он чувствовал, что сейчас там, в

этом невиданно грандиозном сражении, дорог каждый

человек, а тем более танкист, прошедший, как он считал, огни

и воды.

В Марьиной роще, где расположен завод "Борец", в узких

улочках и переулках, мощенных булыжником, среди

деревянных домов и бараков не было той атмосферы

панического бегства, которую они наблюдали, проезжая по

Садовому кольцу. В бюро пропусков возле проходной завода

ему не долго пришлось дожидаться отца. Он вышел в

замасленном ватнике и черной цигейковой ушанке,

оценивающим глазом осмотрел сына с ног до головы,

задержав взгляд на его инкрустированной трости, сказал,

обнимая:

- Ну, поздравляю, сынок. Жив, и слава богу.

И, конфузливо пряча мокрые глаза, он как-то неловко

засуетился, не зная, что еще сказать. Потом кивнул на трость,

спросил:

- А без посошка, выходит, еще не можешь?.. Ты, как я

понимаю, выписался, излечился, а теперь куда?

- На фронт, отец, - ответил Игорь, задорно кося

смеющимися глазами в сторону Вари.

- И когда ж думаешь? - скрывая внутреннее волнение,

спросил Трофим Иванович.

- Сегодня. Вот заехал проститься.

Игорь всегда удивлял своими неожиданными поступками,

но такого Варя от него не ожидала. Она смотрела на брата

широко раскрытыми глазами и вдруг, к своему ужасу, все

поняла, разгадала его уловку. Она стояла в немом оцепенении,

не в силах что-либо сказать, а Игорь продолжал:

- Может, отпустят тебя на часок? Как там у вас

обстановка?

- Обстановка, считай, серьезная. Народ возмущен,

потому как кто-то панику поднял. Говорят, на дорогах к востоку

от города кутерьма творится. Бегут паразиты всякие. А наши

рабочие хотят заградительные отряды выслать.

- Это еще зачем? Пусть бегут, - легкомысленно ответил

Игорь.- Как это - пусть? - Мохнатые брови отца сурово

сдвинулись, голос зазвучал твердо и властно: - В городе и так

не хватает рабочих рук, а шкурникам, выходит, скатертью

дорога? Забирайте транспорт, грузите свое добро и спасайте

шкуры? Так, по-твоему, получается?

- Ну, на это есть милиция, НКВД, - уступчиво ответил

Игорь. - А рабочие что могут сделать?

- Рабочие? Рабочие перво-наперво революцию сделали,

советскую власть отстояли и теперь Отечество спасают, не

шкуры свои, а Отечество. А у милиции и так забот полон рот.

Да и какая она теперь, милиция? В юбках. А мужчины, кто

помоложе да поздоровей, те в окопах.

- Ну ладно, отец, не будем время терять, считай, что ты

прав, а я беру свои слова обратно. Пойди к начальству

отпросись. Или, может, мне с тобой сходить?

- А у тебя это тут, при себе?

Трофим Иванович дотронулся корявой в ссадинах

ладонью до груди сына. Под меховой курткой звякнул металл.

Игорь лихо дернул "молнию", распахнув полы, и на груди его