каждом тосте со всеми энергично чокался, приговаривая:

- Кто знает, возможно, в последний раз видимся.

- Да будет вам отпевать себя заживо, - говорила Наталья

Павловна с таким невозмутимым спокойствием, как будто и не

шли тяжелые, кровопролитные бои в сотне километров от

Москвы и словно каждый прожитый день не уносил тысячи

жизней.

- По правде говоря, я вам завидую, Леонид Викторович, -

с безупречной искренностью развивал мысли жены Борис

Всеволодович. - Я хотел бы тоже туда. - Он ерошил свою

коротко стриженную с проседью бородку, этот широкоплечий

богатырь, и сверкал стеклами очков, за которыми искрились

добрые, внимательные глаза.

- Чему завидовать, - сорвалось у Брусничкина, и

мятущийся взгляд его скользнул по сидящим рядышком Саше

и Варе.

Остапов посмотрел на комиссара удивленно.

- Как чему? Вы идете на Бородинское поле! Вы будете

защищать Россию вместе с Кутузовым, Багратионом и

Раевским.

- Ах, какая разница, на каком поле воевать - в степи под

Херсоном или под Москвой, - ответил Брусничкин и глубоко

затянулся дымом папиросы.

- Ну не скажите, - возразил Остапов, хмурясь. Он

откинулся на спинку деревянного кресла - это было его

постоянное, "тронное" место за обеденным столом, - могучий,

крутогрудый, с черной седеющей гривой. Повторил твердо: - Не

скажите, Леонид Викторович. Бородино для России - это

символ и святыня. Это, знаете ли, тот стяг, который поднимают

ратники перед решающей битвой.

Остапов не хотел уязвить Брусничкина, но тот

почувствовал себя уязвленным. Он посмотрел на Остапова со

снисходительным укором и заговорил своим бойким звенящим

голосом:

- Ах, оставьте вы историю и разные там символы. И

красивые словеса. Все это в прошлом. Времена другие,

товарищи. История делается сейчас на полях сражений от

Черного до Баренцева моря. Не символы нам нужны, Борис

Всеволодович, а танки, самолеты. Нужны грамотные, умные

командиры и обученные солдаты. И думаю, для Александры

Васильевны совершенно безразлично, где погиб ее муж.

Лучше, если б он был жив.

Остапов и Варя обратили сочувственный взгляд на Сашу,

а Наталья Павловна посмотрела на Брусничкина осуждающе.

Сама Саша увидела эти взгляды, поняла их и заговорила глухо

и холодно:

- А я решила идти на фронт. Это твердо и окончательно,

Борис Всеволодович... На Бородинское поле.

- Великолепно! - торопливо, с преувеличенным восторгом

воскликнул Брусничкин. - Значит, вместе в пятую армию? И

завтра же, давайте завтра. А?

- Завтра не успею, - задумчиво и серьезно ответила

Саша. - Мне надо Колю пристроить.

- Это как-то неожиданно, Александра Васильевна, -

стушевался Остапов. - Уверяю вас - вы здесь тоже нужны.

Воинам нужны, раненым героям. Так что, я думаю, вы

поторопились в своем решении.

- И сын у вас, - вступила в разговор Наталья Павловна,

озадаченная неожиданным решением. - Отца нет - это еще

полбеды. Сколько их теперь осталось без отцов... А если с

вами, не дай бог, что случится? Тогда что? Нет. Это вы не дело

надумали.

- Извините меня, я решила окончательно и передумывать

не стану, - с холодным ожесточением отозвалась Саша.

Белая кожа ее лица приняла матовый оттенок, движения

стали резкими, зеленые глаза излучали решительность. Она

сидела прямая и гордая, и было столько непреклонной

величавости в ее осанке, что никто уже не осмелился ей

перечить, понимая, что всякие уговоры бесполезны.

Изрядно захмелевший Брусничкин смотрел на нее

восхищенно осоловелыми маслеными глазами. Он сказал:

- На Бородино - это хорошо, чудесно. Я буду вас там

ждать. Вы спросите меня в политотделе армии. Я для вас

приготовлю хорошую должность.

Эта фраза, произнесенная сегодня Щербаковым,

сорвалась как-то невольно, но не обескуражила Брусничкина.

Он ждал насмешливой реплики Остапова, но ее не

последовало. А Варя, бросив на Брусничкина кроткий взгляд,

объявила:

- Вы там заодно и для меня должность припасите.

Прозвучало это робко, как будто и не всерьез, но все

обратились в ее сторону: свекор с удивлением, свекровь,

пожалуй, даже с осуждением, Брусничкин с открытой

радостью, Саша с сочувствием заговорщика. И в этой

натянутой неожиданной тишине стоящие в углу высокие часы

гулко отбили девять раз.

- Мне пора, засиделась. Спасибо вам, извините, но меня

ждет сын, - спокойно сказала Саша.

Ее не стали задерживать, и вместе с ней поднялся

Брусничкин, сказал, что ему тоже нужно еще собраться в "путь-

дорогу фронтовую".

Саша и Брусничкин вышли вместе. На улице было

скользко: днем прошел небольшой дождь со снегом, а теперь

подморозило. Брусничкин поскользнулся, едва не упал - Саша

вовремя его поддержала, и теперь они шли, поддерживая друг

друга.- Я вас провожу, Александра Васильевна, - галантно

предложил Брусничкин.

- Не стоит, Леонид Викторович, вам же надо собраться в

недальний путь, - сказала Саша.

- Вот именно - в недальний. А какие сборы? Все собрано.

- Но вы же сказали...

- Это я так, чтобы вместе с вами уйти. У нас с вами,

Сашенька, - позвольте мне так вас называть - теперь одна

дорога, одна судьба. Я вас буду ждать там, на фронте. Вы

прямо в Можайск приезжайте, спрашивайте политотдел пятой

армии и меня. Вы найдете, вы умница. Хотите, откровенно

признаюсь, я всегда вами восхищался. Я вас провожу,

Сашенька, только сначала зайдем ко мне на минутку. Хорошо?

- К вам? Это зачем же? - без удивления, глухо и

отчужденно отозвалась Саша.

- Поймите меня, дорогая, человек уходит в бой,

возможно, на смерть. Возможно, мы с вами больше никогда не

увидимся.

Он вдруг умолк, поднял на Сашу печальный взгляд и

после непродолжительной паузы протянул ей руку. Сказал с

чувством:

- До встречи.

- До скорой, - ответила Саша, пожимая его горячую

ладонь.

- Там, на Бородинском поле, - негромко прибавил он.

Саша мягко высвободила руку, круто повернулась и быстро-

быстро зашагала по улице,

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

День и ночь 15 октября не утихал бой на всем участке

обороны пятой армии. Зарницы пожаров, огненные хвосты

реактивных снарядов "катюш", пунктиры трассирующих пуль

жестоко и беспощадно чертили небо. То там, то сям над

Бородинским полем и южнее его, над автострадой в районе

Артемок и Утиц ярко освещали холодную, стылую землю

подвешенные немецкими самолетами фонари. Днем 15

октября выпал мокрый снег, а ночью его схватил морозец, и

теперь в воздухе и на земле гудело, грохотало гулко и

оглушительно - разрывы снарядов и мин, орудийные раскаты и

ружейно-пулеметные скороговорки, лязг гусениц и грохот телег,

стук железных колес, шорох обледенелых шинелей, хруст

снега под ногами.

Прошедшие сутки были суровым испытанием для 32-й

дивизии. За день боев немцам, сосредоточившим мощный

танковый и моторизованный кулак на левом фланге, удалось

вклиниться в боевые порядки дивизии почти на всю глубину и

разрубить надвое ее оборону. Прорыв был совершен по линии

железной дороги. На левом фланге в районе Артемок

фашисты не прекращали атак ни на один час. Стоящая на

автостраде деревня уже несколько раз переходила из рук в

руки. Обескровленный, малочисленный отряд майора

Воробьева и разведбатальон капитана Корепанова,

поддерживаемые танкистами и артиллерией, упорно отражали

непрестанные атаки гитлеровцев и то и дело бросались в

яростные контратаки. Связь Воробьева и Корепанова с