ее мысли. Теперь ее овальное лицо было серым и

неподвижным. А в некогда озорных глазах потухли веселые

искорки.

Сейчас у Брусничкина не было нужных слов, чтобы

утешить Сашу, а вернее, не было только первых слов. В

подобных случаях трудно найти первые слова. Леонид

Викторович посмотрел на Сашу тепло и грустно и заговорил

тихо, печально, как говорят на похоронах:

- Александра Васильевна... нет слов, но я прошу вас

выслушать меня. Не так все страшно, как нарисовал Чумаев.

Хотя и он сказал, что Коля в плену. Значит, жив. А это главное.

Нам всем тяжело, поверьте... Все мы с вами всей душой, и

ваша беда - это наша беда. Но давайте рассуждать логически.

Гитлеровцы взяли мальчонку в плен. Но сами-то они наши

пленники, и они прекрасно понимают, что едва ли им удастся

пробиться к своим, что их ждет либо смерть, либо советский

плен. Вот и подумайте, зачем им убивать мальчонку, да еще из

той части, через боевые порядки которой они хотят прорваться

к своим? Какой смысл? Навлечь на себя наш гнев и расплату?

- Душегубы они, изверги, - хрипло вырвалось у Саши, и

лицо ее исказилось болью.

- Правильно... душегубы, изверги. Но в данном случае

они должны думать о своей шкуре. За убитого придется ответ

держать перед нами. Нет, дорогая Александра Васильевна, на

бессмысленное убийство сейчас они не пойдут. Это было бы

нелогично, вопреки всякому здравому смыслу... Пойдемте,

Александра Васильевна, и будем надеяться. Предстоит бой с

этими немцами. Скоро все выяснится, я уверен.

Взгляд Саши потеплел, в глазах засветились искорки.

Слова Брусничкина будили ее пылкое воображение и вселяли

надежду. Она с благодарностью посмотрела на Брусничкина и

послушно пошла вслед за ним на КП.

А бой между тем уже начался. По команде Глеба четыре

орудия сделали по одному выстрелу по колонне немцев.

Колонна рассыпалась по обе стороны дороги и продолжала

идти вперед. Глеб смотрел в бинокль и, к огорчению, увидел,

что только три вражеских солдата остались лежать на снегу.

На три солдата четыре снаряда. Не слишком ли

расточительно? Группа Макарова численностью около взвода

располагалась на гребне небольшой высотки. Глеб приказал

без команды не стрелять: подпустить поближе и бить

наверняка. В группе было два ручных пулемета, дюжина

автоматов и винтовки. У противника почти десятикратное

численное преимущество. Глеб уже знал, что в помощь

артиллеристам комбат Сухов выслал стрелковую роту, которая

должна ударить фашистам во фланг. Но это будет не сейчас, а

когда немцы перевалят через высотку, на которой залегла

группа Макарова, .и выйдут к артиллерийским позициям на

прямую наводку.

Дальше все происходило не совсем так - что случается

довольно часто, - как было задумано. Группа Макарова,

подпустив противника поближе, ударила дружным прицельным

огнем. Наступающие вдоль дороги подразделения фашистов

залегли. Но фланговые продолжали наступать, намереваясь

взять группу Макарова в клещи. Орудия еще выпустили по

вражеской цепи четыре снаряда. И опять тот же эффект. Тогда

Глеб отдал приказ своей группе отойти к артиллерийским

позициям.

У немцев кроме стрелкового оружия было несколько

легких минометов, но они действовали как-то вяло,

нерешительно, сделав всего полдюжины выстрелов.

Очевидно, и у них было затруднение с боеприпасами, потому и

расходовали их экономно, сохраняли мины на решающий бой,

который еще предстоял. И произошел этот бой скорей, чем

ожидал его Макаров, и совсем не так, как он предполагал.

Немцы спешили. Выйдя на гребень высотки, с которой были

хорошо видны наши артиллерийские позиции, гитлеровцы

открыли огонь из минометов, израсходовав остаток мин, и

затем решительно бросились в атаку. Они считали, что

находятся почти у самой линии фронта: одно усилие, один

нажим - и они соединятся со своими.

Пулеметный огонь слева и сопровождавшее его далекое

"ура" внесли замешательство в ряды немцев: они

рассчитывали опрокинуть и смять артиллеристов до того, как

подоспеет им помощь. Расстояние от контратакующей роты до

атакующих немцев было гораздо больше, чем от немцев до

артиллерийских позиций. Рота немного запоздала. У

артиллеристов кончались снаряды. Командиры дивизионов и

батарей находились непосредственно у орудий. Положение

как-то неожиданно обострилось. По всему видно было, что

рукопашной не избежать. Уже прозвучала команда:

"Приготовить гранаты!" И хотя шрапнель замертво свалила в

снег не одного фашиста, вражеская цепь продолжала

надвигаться, свирепо рыча.

- Да что они, обезумели? - вырвалось у Думчева, но треск

мины заглушил его слова. Осколки пробарабанили по

стальному щиту орудия Федоткина. Думчев крикнул: -

Федоткин!.. Что там случилось? Живы?

- Живы, товарищ капитан, - как всегда, бодро ответил

ленинградец. - Вот только панораму разбило.

- Наводи через ствол, - приказал Думчев,

- Только так, а как же иначе? - согласился Федоткин, уже

осматривая наступающую цепь через глазок ствола. -

Последний снаряд, товарищ капитан. Пустить бы его

рикошетом, да местность не та, - сокрушался командир

орудия.

- Танки! - закричал Елисей Цымбарев.

И возле всех орудий громко, тихо и мысленно прозвучало

это тревожное слово: "Танки!.. Танки!.. Танки..."

- Этого еще нам не хватало, - ругнулся Федоткин и стал

торопливо наводить ствол в танк.

Елисей стоял возле лафета с последним снарядом в

руках и уныло глядя на два танка, так внезапно появившиеся

из-за бугра вслед за немцами, подумал: "Теперь конец, можно

подбивать бабки. - Вспомнил своего покойного сына. - Вот и

настал час нашей встречи с Петрухой". Вслух пошутил:

- Ты, Иван, наводи так, чтоб одним снарядом оба танка

уложить.

- Пошел к черту! - закричал Федоткин, но тут же

смягчился: - Зудит под руку. Сам знаю, куда наводить.

- Отставить! - скомандовал Думчев и потом уже

обрадованно сорванным голосом: - Наши!.. Танки-то наши!..

Ошибки быть не могло. Два танка шли на фашистскую

цепь, поливая ее пулеметным огнем. И вздох облегчения,

огромный, как океанская волна, прокатился по артиллерийским

позициям. Атакующий враг сам оказался в огневом мешке:

справа его контратаковала стрелковая рота, слева - два

советских танка, а впереди в него выпускала последние

снаряды артиллерия, хлестали два ручных пулемета и дюжина

автоматов. Цепь залегла сразу, как по команде, и через минуту

над ней затрепетало белое полотенце.

- Глядите! Пардону запросили! - ликующе закричал

Федоткин. - Капут свой почувствовала проклятая немчура.

Товарищ капитан, можно по ним последний снаряд

израсходовать? Потому как не успел...

- Отставить! Лежачих не бьют. А снаряд еще пригодится,

Федоткин. До Берлина ой как далеко! - сказал Думчев, вытирая

ушанкой пот с сияющего лица.

Немцы оставили оружие на поле боя и с поднятыми

руками проходили мимо двух танков к месту, которое им указал

Судоплатов. А Глеб первым делом направился к танкистам. Из

башни вылез чумазый круглолицый крепыш и представился:

- Командир роты лейтенант Кавбух.

- Полковник Макаров, - сказал Глеб и протянул

лейтенанту руку.

Добрыня Никитич задержал руку Глеба в .своей и,

пристально посмотрев ему в глаза, спросил:

- Извините, товарищ полковник, вы часом не родственник

Игорю Трофимовичу Макарову?

- Родной брат, - обрадованно оживился Глеб. - Вы знали

Игоря?

- Это был мой командир. - В голосе Добрыни прозвучали