Какая польза для полка, если б они оба погибли? А так хоть

один в живых остался, чтоб предупредить полк об опасности,

которая грозит ему с тыла. Нет, он, Чумаев, думал не о себе,

он думал о своих товарищах, он полк спасал от нависшей над

ним опасности.

Эта мысль успокаивала. С ней он и предстал перед

полковником Макаровым.

Полк Макарова только что занял огневые позиции. Глеб с

группой командиров находился на своем КП. Адъютант

Думбадзе доложил, что телефонная связь с дивизией

установлена. Глеб попросил его соединить с комдивом.

- Товарищ полковник, у телефона начальник

оперативного отдела, - сказал Думбадзе и передал Глебу

трубку полевого телефона.

- Я прошу полковника Полосухина, - сказал Глеб.

- Дивизией командует комиссар Мартынов, - ответили на

другом конце провода, и в тоне, каким были произнесены эти

слова, чуткое сердце Макарова уловило что-то напряженное,

предвещающее беду.

- А Виктор Иванович? - сорвалось тревожное у Глеба.

- Виктор Иванович убит. Как?.. Когда это случилось?!

Насмерть?..

- Убивают всегда насмерть, - холодно и резко ответил

начальник оперативного отдела и после краткой паузы, уже

смягчившись, пояснил: - Сегодня утром. Комдив с ординарцем

и командиром батальона вышел на рекогносцировку к высоте

двести шестьдесят один. На высоте в пятистах метрах были

немцы. Очередью из пулемета всех троих наповал.

"Наповал... Виктор Иванович... наповал", - сверлило мозг,

и Глеб не знал, что говорить. Он молчал, ошеломленный

страшной вестью.

- А вы что хотели? - спросил начальник оперативного

отдела.

- Я хотел доложить комдиву: полк вышел на огневые

позиции в трех километрах восточнее Двориков, - сказал Глеб

деревянным, не своим голосом.

- Долго вы выходите. У Двориков заминка. Батальон

Сухова топчется на месте, ожидая вашей поддержки.

- Да-да, будет поддержка, - машинально обронил

Макаров и положил трубку. Затем поднял усталые, потухшие

глаза на Судоплатова, на Брусничкина и остановил отчаянный,

тяжелый взгляд на Саше. Глухо сказал: - Виктор Иванович

Полосухин убит. . Сегодня утром.

Вот в это самое неподходящее время и появился на КП

Егор Чумаев. Лицо потное, из-под сбитой набок ушанки

выползла на лоб белесая прядь мокрых, слипшихся волос.

Ворот полушубка расстегнут, пуговицы оторваны. Уже этот вид

вызвал у Глеба чувство раздражения. Он поморщился и хотел

сделать Чумаеву замечание, но тот уже докладывал, заикаясь

и проглатывая окончания слов:

- Товарищ полковник... там... немцы... Сюда идут.

В его торопливых словах звучали страх и паника. Эту

панику и страх легко было читать на бледно-сером лице и в

круглых птичьих глазах Чумаева.

- Где там? - небрежно спросил Глеб.

- В роще, недалеко от стогов.

Весть о гибели Полосухина еще не улеглась в

потрясенном сознании Глеба, и он смутно воспринимал слова

Чумаева. Но когда тот упомянул стога, Глеб сразу понял, о чем

идет речь, вспомнив, куда и зачем посылал ординарцев.

Спросил стремительно:

- Где Коля?

- Он там, - понизив голос, робко ответил Чумаев и

нервозно дернул плечом.

- Где там? - Глаза Глеба смотрели на Чумаева злобно, в

упор. - Говори толком!

- Он пошел, к стогам, а тут немцы...

- Где тут?! - нетерпеливо перебил Глеб, повысив голос. В

блуждающих глазах Чумаева он прочитал случившуюся беду.

- В роще, за которой стога, - робко ответил Чумаев,

лихорадочно соображая, как и что отвечать на другие вопросы

полковника.

- А Коля? Где он? - В глазах Глеба вспыхнуло

негодование.

- Наверно, в плену, - еле слышно выдавил Чумаев и

потупил взгляд.

- Как в плену?! - не выдержав, воскликнула Саша. - Вы

разве не вместе были?

Она сделала стремительное движение в сторону

Чумаева, словно желала добиться от него опровержения

только что сказанных слов. Но тупое выражение вдруг

побледневшего лица Чумаева, лица, на котором никогда не

было никакой одухотворенности, не обещало ничего

утешительного, и она скорее чутьем, чем разумом, поняла, что

случилось самое страшное в ее жизни.

- Сначала были вместе, - отвечал Чумаев, уставившись

на Сашу беспокойным и подозрительным взглядом - Только я

сел у березы портянку поправить, натер ногу. . - Хотел сказать

"до крови", но осмотрительно не сказал: а вдруг проверят? - А

Коля пошел к стогам. В это время немцы из леса и - прямо на

меня. Я начал стрелять... - Он опять запнулся, пожалел, что

соврал о стрельбе: а вдруг проверят винтовку? - Они тоже

стреляли по мне из автоматов. Их много. Они начали меня

окружать, и я побежал сюда, чтоб предупредить вас...

Блуждающий, вкрадчивый взгляд Чумаева возбуждал

подозрение. Глеб жестом руки прервал его речь и отдал

распоряжение Судоплатову срочно связаться с Суховым и

поддержать огнем его батальон. Потом приказал Думбадзе

садиться на лошадь и выяснить обстановку в районе стогов.

Появление немцев в тылу полка встревожило, хотя и не

удивило: вероятно, какая-то недобитая гитлеровская часть

пробивается к своим из окружения. Теперь они втроем

остались слушать Чумаева: Макаров, Брусничкин и Саша. Глеб

пожалел, что этот разговор произошел в присутствии Саши, он

понимал, каково матери услышать такое.

- Но где ты оставил Колю? - спросил Брусничкин.

- У стогов. Он там оставался. Я кричал ему, чтоб он

бежал, но он не слышал: был за стогом, с другой стороны.

- Почему ты решил, что немцы взяли его в плен? -

настойчиво спросил Глеб. - Ты сам видел?

- Нет, я только слышал, как они кричали "Хальт!" и "Хенде

хох!" и стреляли. Возможно, убили, - с холодной жестокостью

отвечал Чумаев, совсем не думая, что здесь присутствует мать

Коли. В тоне его было нечто оскорбительное.

Терпение Глеба истощилось. Теперь он понял всю

низость и подлость поступка Чумаева. Прикрыл руками глаза и,

ни на кого не глядя, тихо, с усилием сдерживая себя, выдавил:

- Шкура...

Ядовитая, презрительная усмешка скривила пухлые губы

Брусничкина. Он сказал, сверля Чумаева настойчивым

взглядом:

- Шкура - это значит трус и предатель. Понятно?

- Я только хотел предупредить, что немцы у нас в тылу, -

еле слышно проговорил Чумаев.

И вдруг губы его задрожали мелкой дрожью, а из правого

глаза выкатилась и медленно поползла по бледному лицу

одинокая слеза. Глеб опустил руки, с сочувствием и грустью

посмотрел на Сашу и затем скользнул взглядом по Чумаеву,

произнес только одно слово:

- Вон!..

Тревожная команда "Воздух!" прервала их разговор.

Гитлеровские бомбардировщики шли на большой высоте.

Зенитная пушка торопливо вякнула в небо несколько раз и

умолкла - очевидно, ее прислуга поняла, что самолеты

недосягаемы для 37-миллиметровых снарядов.

Егор Чумаев, выбежав с КП, сразу увидел в небе над

собой самолеты врага,- и, более того, он увидел, как из

самолетов одна за другой посыпались бомбы. И еще увидел

он, что следом за ним бежит Саша и о чем-то спрашивает,

просит, требует. Но он не вникает в смысл ее вопросов и

просьб. Он лишь слышит ее умоляющий голос, но не

разбирает слов. Тоже нашла время: до того ли теперь. Или не

видит, что прямо на голову падают бомбы, что осталось жить

на этом свете, может, последнюю минуту. Чумаев только

успевает в ответ на слова Саши в отчаянии махнуть рукой и

дико, по-звериному крикнуть: "Ложись!" И сам с размаху падает

плашмя в снег, распластав руки. Вот она, смерть, конец всему