Гораздо осторожнее подходит к использованию летописного сообщения П. П. Толочко. Он совершенно справедливо отмечает: «Если бы мы попытались представить этническую картину восточного славянства накануне образования в них государства как сформированную основу трех нынешних народов – украинского, русского и белорусского (как это имеет место в некоторых новейших работах, преимущественно украинских авторов), ничего реалистического мы бы не получили. На территории, где сформировался украинский народ, в VII–IX вв. было фактически три группы племен, разных по своим субстратным этническим компонентам, и какую из них следует считать праукраинской, сказать сложно. К тому же, ни одно летописное «племя» не вписывается в более позднюю этнотерриториальную структуру». При этом специально подчеркивается, что перечисленные «племена» занимали территорию не только современной Украины, но также России (северяне, кривичи) и Беларуси (дреговичи, древляне, волыняне и кривичи), Польши, Словакии и Венгрии (хорваты). Причем, судя по антропологическим и археологическим материалам, «кроме восточных славян, участниками этногенетических процессов здесь были ирано – и тюркоязычные племена в южном и юго-западном регионах, западные славяне, балты и финны – в западном и северо-западном».
Представляется весьма опасным доверяться уникальному известию. К тому же, по мнению А. А. Шахматова, оно появилось только собственно в «Повести временных лет», но отсутствовало как в Древнейшем, так и в Начальном сводах. Очевидно, что записано это предание было после нескольких столетий устного бытования. Сведения об этих «племенах» вообще прерываются на событиях, происшедших задолго до того, как они попали в летопись. Так, последнее упоминание полян датировано 6452 (944) годом, древлян – 6485 (979), северян – 6532 (1024), уличей – 6393 (885), хорватов – 6500 (992) годом, а волыняне (бужане) вообще отсутствуют в датированной части «Повести временных лет»; т. е. все сообщения об этих «племенах» носят легендарный характер. Насколько точна информация об их локализации на карте Восточной Европы, сказать трудно (если вообще возможно).
Столь же сомнителен и рассказ об обычаях этих «племен». Здесь внимание летописца сконцентрировано на противопоставлении не столько полян и их соседей (как обычно отмечается комментаторами), сколько языческих («поганых») традиций восточных славян (имеющих «обычаи свои, и закон отец своих»), с одной стороны, и веры в Христа, христианских норм, – с другой. Отсюда, видимо, здесь такое обилие рассказов о тех, кто «имяху бо обычаи свои, и закон отец своих и преданья, кождо свои нравъ», «своих отець обычаи имуть кротокъ и тихъ», «закон имуть отець своих обычаи», «закон же… от прадед показаньемъ и благочестьемъ», «безаконьная яко законъ отець творять независтьно ни въздержаньно», «якоже се и при нас ныне… закон держать отець своих». Им противопоставляются «хрестияне, елико земль, иже верують въ святую Троицю, и въ едино крещенье, в едину веру» «мы», которые «законъ имамъ единъ, елико во Христа крестихомся и во Христа облекохомся».
Трудно сказать, насколько точен летописец в описании языческих обычаев восточных славян и их соседей. Тем более что в предшествующем «Повести» «Начальном своде», как считал А. А. Шахматов, дело вообще ограничивалось лаконичным упоминанием, будто поляне «бяху… по гани, «жьруще озеромъ и кладяземъ и рощениемъ», якоже прочии погани», то есть вообще никакие обычаи не описывались.
Так что, летописные свидетельства о расселении и обычаях племен, живших на территории современной Украины, крайне приблизительны. Единственным надежным источником по этим вопросам являются археологические материалы. К собственно восточнославянским относят находки, связанные в V–VII вв. с так называемыми корчакской (Житомирская область) и пеньковской (лесостепная зона от Северского Донца до Правобережья Днестра, включая Среднее Поднепровье, бассейн Южного Буга и Среднее Поднестровье) археологическими культурами, а в более поздний период (VIII–IX вв.) – с лука-райковецкой (Среднее Поднепровье, Правобережье Днепра; традиционно идентифицируется с культурой предков волынян, дреговичей, древлян и полян) и волынцевско-роменской (Днепровское Левобережье; обычно связывается с северянами) археологическими культурами.
Первые исторические предания
Не менее легендарный характер носят и первые рассказы о событиях, связанных с ранней историей народов Восточной Европы. Судя по всему, все эти рассказы попали в летопись не просто потому, что помнили только эти предания. Они, видимо, так или иначе соответствовали основной цели, которую преследовали древнерусские летописцы, – отвечали на вопрос: «како избьра Богъ страну нашю на последьнее время», к которому примыкала тема «о статии Кыева, како въименовася Кыевъ». При этом, естественно, не приходится надеяться на то, что летописец стремился описывать события, которые интересуют нас (как, скажем, зарождается государство у восточных славян, или когда и как на самом деле был основан Киев, и т. п.), стараясь как можно более точно зафиксировать важные для нас звенья исторического процесса. Исходя из задачи, которую он ставил перед собой, создатель летописи отбирал те события, которые, по его мнению, были существенными в процессе выбора Богом Русской земли как избранной «на последнее время». При этом автор стремился объяснить своим читателям, почему именно эти события важны, каков их «истинный» смысл. В ходе такого объяснения, естественно, некоторые детали народного предания должны были претерпевать некоторые изменения. Их надо было привести в соответствие с безусловно авторитетными для древнерусского человека текстами, отсылка к которым и придавала событию особый смысл: прежде всего, к текстам Священного Писания. Именно поэтому столь часты прямые и косвенные библейские цитаты в древнерусских текстах. Это не просто «церковная риторика», от которой следует «очистить» текст летописи. Летописец не «только внешне присоединял свои религиозные толкования тех или иных событий к деловому и в общем довольно реалистическому рассказу», в чем просто «сказывался… средневековый «этикет» писательского ремесла», как считал Д. С. Лихачев. Для книжника Древней Руси это – естественный способ дать оценку, характеристику событию, явлению, историческому деятелю. Разобравшись с такими оценками, мы лучше поймем смысл летописных рассказов о начальных этапах становления древнерусского общества и государства.
Легенда об апостоле Андрее
Великое будущее древнерусской столицы предсказывается в «Легенде об апостоле Андрее», помещенной в недатированной части Повести: «Оньдрею учащю в Синопии и пришедшю ему в Корсунь, уведе, яко ис Корсуня близь устье Днепрьское, [и] въсхоте поити в Римъ, и проиде въ вустье Днепрьское, [и] оттоле поиде по Днепру горе. И по приключаю приде и ста под горами на березе. [И] заутра въставъ и рече к сущим с нимъ ученикомъ: «Видите ли горы сия? – яко на сихъ горах восияеть благодать Божья: имать градъ великъ [быти] и церкви многи Богъ въздвигнути имать». [И] въшедъ на горы сия, благослови я, [и] постави крестъ, и помоливъся Богу и сълезъ съ горы сея, идеже послеже бысть Киевъ, и поиде по Днепру горе».
В приведенной цитате обращает на себя внимание текст вставки (выделен курсивом). Из 100 слов, составляющих его, 7 – слово «гора» (в разных значениях). И это при том, что на всю «Повесть временных лет» (свыше 47 тысяч слов) оно употреблено всего 56 раз (в среднем 0,12 упоминаний на каждую сотню слов текста, т. е. в 58 раз реже; наш случай дает ⅛ всех случаев использования слова «гора»; причем почти половина их непосредственно связана с Киевом).
Для летописцев гора – понятие, имеющее хорошо различимую ценностную (собственно, сакральную) окраску. Поэтому вряд ли чрезвычайно частое упоминание «гор» в рассказе об Апостоле Андрее можно объяснить простой случайностью или лексической небрежностью летописца. Скорее, в столь частом употреблении лексемы «гора» прослеживается определенная тенденция. Летописец явно считает этот пространственный ориентир в данном случае принципиально важным. Недаром образ горы занимает существенное место и в описании погребения библейских патриархов. Гора как обозначение места захоронения в библейских текстах тесно связана с пещерой. Не случайно и Киево-Печерский монастырь начинается с символической могилы – пещеры, выкопанной будущим митрополитом Иларионом в правом (крутом) берегу Днепра: в старославянском языке брегъ означало не только «крутой берег», но также «холм, склон, гора». С вершины горы Фасги (что, собственно и значит «вершина»; в Повести она называется «гора Вамьская») Моисей перед кончиной увидел всю Обетованную землю (Втор 327).
