Он медленно шел домой и проклинал свою вечную нерешительность.

— Ты что так долго? Ты где был? — встретила его Иринка новыми

вопросами.

— На Фонтанке водку пил,— огрызнулся Илья.— Деньги

зарабатывал...

— Пойдем чай пить,— нисколько не обиделась на него сестра.

Когда Илья пришел на кухню, на плите уже грелся чайник, и Иринка

намазывала повидлом кусочки хлеба.

— Ну и сколько заработал? — невинным то

ном спросила Иринка.— Четыре сольдо, да?

Они у тебя с собой или на Поле Дураков?

Илья тихо про себя удивился. Ни тому, что в его сестре так рано

прорезывалось чувство юмора, а тому, что ее шуточки — и по своей манере, и

даже по интонационным оттенкам — были совершенно отцовыми. Он сделал

вид, что не обратил внимания на ее шутку, и молча сел за стол.

Кухня была их любимым местом. Особенно она притягивала Иринку.

Илья заметил, что даже уроки она предпочитала делать за кухонным столом.

Он и сам большую часть времени проводил здесь: ел, пил, читал, просто

курил у форточки. У них было две комнаты, но в одну из них они почти

совсем не заходили, а в другой — большой — только спали да смотрели

телевизор. Почти полгода, с тех пор как умерла мать, дальняя комната была

для них за-

поведной зоной. Иринка даже не мыла в ней пол, эту обязанность по

молчаливому согласию взял на себя Илья. Зато она отыгрывалась на кухне:

здесь у нее все настолько сверкало чистотой, что даже немытая чашка на столе

казалась диковинкой.

Приятнее всего на кухне было гонять чаи.

— В школе все о'кей? — спросил Илья, чтобы не молчать.

— Лабух! Не «о'кей», а «нормально».— Иринка остренько смотрела на

Илью поверх чашки.— Нормально. Пять по русскому.

— А чего развеселилась? — недовольно глянул на нее Илья.

— Ничего я не веселюсь. Не надо так долго по ночам болтаться!

— Я не болтался, я одной даме пианино выбирал,— Илья налил себе

заварки и потянулся к чайнику. Иринка подвинула ему намазанный кусок.

— Ирка, а ты помнишь наше пианино? — размешивая в чашке сахар и

не глядя на сестру, спросил Илья.

— Конечно, помню! — Иринка недовольно дернула плечом.— Ты

меня совсем за маленькую считаешь... Оно напротив серванта стояло, там на

полу даже темное пятно осталось.

— Ага, правильно...— Илья помолчал. И вдруг спросил напряженным

голосом: — Слушай, у тебя ведь по пению пятерка, да?.. Ну-ка спой что-

нибудь! Эту... ее еще Пугачева поет, ты должна ее знать, «То ли еще будет»!

Или какого-нибудь «Чебурашку», что хочешь, в общем, ну-ка давай, давай! —

Илья разволновался.

— Чего это ты? Что это я буду тебе петь?

Вообще уже, что ли? — Иринка покрутила пальцем у виска.

Илья не обратил на ее жест никакого внимания.

— Ну-ка давай, быстренько! Мне надо, я

хочу у тебя слух проверить!

Иринка сжала губы и насупилась. Но вдруг откашлялась и громко

запела:

Нагружать все больше нас Стали почему-у-то. Нынче в школе первый

класс Вроде институ-у-та...

На следующей строчке она неожиданно дала петуха и расхохоталась.

— Я очень высоко взяла! — сквозь смех выкрикнула она.— Подожди,

я снова...

— Хорош! — сам невольно заражаясь ее весельем, быстро проговорил

Илья.— Правильно. Нигде не слажала.

— Не «не слажала», а «не соврала»,— давилась Иринка смехом.

Когда она прохохоталась, Илья заставил ее простучать довольно

замысловатую чечетку. Она повторила ее в точности.

— Ирка, если я куплю пианино, ты будешь

на нем учиться? — возбужденным голосом

спросил сестру Илья.

Иринка хмыкнула и недоверчиво спросила:

— А где ты денег возьмешь?

— Не твое дело, ты скажи, будешь или нет?

— А это очень трудно? — уходила от ответа сестра.

— Фу-ты, опять двадцать пять! Ну я спрашиваю: ты хочешь научиться

играть на пианино или нет?!

—

— Хочу...— Иринка все еще смотрела на Илью недоверчиво, словно

предполагая какой-то подвох.

— Ну и все! — Илья вскочил из-за стола и нервно прошелся по кухне.

— Ну и все...— Он остановился у стола, отпил большой глоток чая и,

непонятно чему-то улыбаясь, спросил:

— А помнишь, как ты на моем пианино писать училась? Ну, еще

нацарапала на нем пару слов?

— Ага! — оживилась Иринка.— Ты меня тогда еще хотел нашлепать, а

папка не дал!

— Во-во,— засмеялся Илья.— Ты тогда нацарапала — а другой

девчонке попало.

— А кому попало? — заинтригованно спросила Иринка.

— Никому,— отмахнулся Илья.— Это я так... Пошли спать!

Минут через пятнадцать они легли. Спали они рядом, голова к голове.

Иринка перевезла свою кровать к дивану Ильи недавно, и он не возражал:

мало ли зачем ей это было нужно! Он не был силен в детской психологии.

Когда Иринка уснула, Илья осторожно встал и вышел в кухню. Сна

все равно не было. Ни в одном глазу.

6

Отец написал письмо месяца через два после отъезда. На конверте

было написано: «Парамонову И. С.» — и мать к письму даже не

притронулась. Когда Илья захотел рассказать ей, о чем в нем говорилось, она

не стала его слушать.

— Запомни, Илюша, для меня твоего отца больше не существует,—

голосом, в котором не было абсолютно ничего трагического, сказала мать.—

Чем меньше мы будем говорить о нем, тем будет только лучше.

Илья поражался ее самообладанию. С первых же дней после отъезда

отца она вела себя так, будто ничего особенного не случилось. Единственное,

что было необычным в ее поведении, так это внезапно проснувшаяся в ней

тяга к чтению. Раньше Илья редко видел ее с книгой. Привычным для него

было видеть ее занятой или хозяйственными делами, или школьными; она

легко представлялась за столом со стопкой тетрадей или листом ватмана, у

плиты в кухне, реже — у телевизора. Теперь же она без конца читала, и,

казалось, ей было все равно что читать: «Английский детектив», «Справочник

для поступающих в высшие учебные заведения», что-нибудь из русской

классики... Отец своим отъездом словно развязал для нее мешок со свободным

временем.

Отец писал, что у них на Чукотке давно уже зима и «от мороза уши в

трубочку сворачиваются». Он описывал свою новую работу, вид замерзшего

городка и впечатления от наступающей «вселенской ночи» — письмо было

длинным. Но главной для Ильи была его последняя часть.

«Я, Илька, виноват перед матерью, и она, наверное, правильно

сделала, что выгнала меня,— писал отец.— Только знаешь, может, я и

напрасно тебе это пишу, но мы с твоей матерью давно уже могли разойтись.

Твоя мать, Илья, слишком железная женщина, и я никогда не был хозяином в

доме. Ты и сам это видел.

Я надеюсь, что могу уже писать тебе такие вещи, тебе вот-вот будет

шестнадцать...» Следующее предложение было старательно заштриховано, но

Илья во что бы то ни стало захотел его прочитать. Это стоило ему большого

труда. Он просвечивал письмо перед настольной лампой, прибег даже к

помощи лупы — но все-таки разобрал его до слова. «Если хочешь, попытайся

перед ней извиниться за меня, скажи ей, что я понимаю, насколько по-свински

я вел себя в последние недели».

Дальше в письме шли вопросы об училищных делах, обещание

выслать ко дню его рождения деньги на пианино и несколько строк для

Иринки. Писать отцу нужно было по адресу: Певек, Магаданской области,

почтамт, до востребования.

У Ильи был близкий друг, Мишка Неделин, из тех друзей, которым

можно рассказать все. Сколько Илья помнил себя, столько же он помнил

рядом с собой Мишку. Уход Ильи в училище не разъединил их, наоборот, еще