еще и рот затыкать! Оне тут -поди-ка ты! - нтилигенты-макаренки! За дрова не

плотют, за свет не плотют - у них, видишь ли, льготы! А меня же еще хают: я

воспитываю иеправильно, я всех обскандаливаю... А этот - с цепи сорвалась!

Вон, погляди, сынулю родного по морде бьют -зто они воспитывают, на это у

них льготы!.. Пусти! Видала я таких гостей!

Он схватил ее за плечи и не пускал. И тоже почти кричал:

- Пр-рекрати, Любовь, слышишь! Добром прошу! Ты же посмотри, что

вытворяешь! Надо мной уже вся деревня потешается, из-за тебя, выдра

несчастная!

Людмила тихо отступала к двери.

В сенях она сообразила, что уходит без пальто. Остановилась.

Противно дрожали ноги, и вспотели ладони. Она достала платок и стала

вытирать руки. «Так-так, - пыталась сообразить она, что делать дальше, - без

пальто будет холодно...» Она терла ладони и соображала: «Это сейчас я потом

жарким обливаюсь, а на улице, как сказано, не Ташкент...» Мысль терялась.

Из этого оцепенения ее вывел скрип двери. В сени выскочил

Приходкин-младший с ее пальто в руках. Увидел учительницу.

- Вот, вы забыли, наденьтесь!

- Спасибо, Толик. Я сейчас... - Людмила взяла пальто и стала

торопливо натягивать его на себя. - Опять не то сделала, - заговорила она,

застегивая пуговицы. - Надо было тебя к себе позвать... Тебе правда не больио

было? Ты уже не сердишься на меня? - Она все не уходила. Вдруг она быстро

обняла мальчишку и прижала его к себе. - Прости, Толя, - горячо зашептала

она ему, - я исправлюсь, честное учительское! Я тетка не злобная, правда...

Мир?

- Угу... Пустите! - Толя хлюпнул носом. - Вы идите, а то она щас... Я же

сам все!..

Людмила поцеловала мальчишку в щеку и выбежала во двор. Открыла

калитку. «Но это невозможно!» - подумала она о своих ногах. Ноги дрожали

так, что почти не слушались. Людмила прислонилась к забору. Посмотрела

на светящиеся окна дома, в котором только что побывала. И снова услышала

голоса.

- Кого ты стращаешь? Кого ты стращаешь, пентюх несчастный! Да я

тебя засажу - и передачи носить не буду!

- Да ты что, в натуре, а?! Я же тебя, стерву, прямо сейчас...

Людмила закрыла глаза. «Сумасшедшие. Сумасшедшие... дураки!» -

простонала она. И пошла.

- А ну тронь! А ну тронь! - неслось ей вслед.

«Дураки несчастные...» - бормотала Людмила, убыстряя шаги. Но

голоса гнали. Она побежала. «Что творят, что творят!» - повторяла она на бегу.

«Что творят, сумасшедшие...»

Этот ее бег случайно видела шедшая из школы Алла Петровна. Она

остановилась, и ей стало нехорошо. «Ведь кончила, стерва, девчонку»,-

панически подумала она.

- Людмила Ильинична! - закричала Алла Петровна. — Людмила

Ильинична! - Она секунду постояла. И, тяжело переваливаясь в своих

сапогах-ботфортах, кинулась следом за ней.

Она ее, конечно, не догнала. Но, как многие женщины, Алла Петровна

была мнительной. Мысль о столкновении молодой учительницы со

знаменитой деревенской скандалисткой просто напугала ее. Людмила бежала

с той стороны.

Тяжело переводя дыхание, Алла Петровна поднялась на крыльцо

Людмилиного дома. Зашла в сени. Постояла там, послушала, что делается за

дверью. Ничего не услышала и постучала. Не дожидаясь разрешения, она

вошла.

Света в квартире не было.

-

Людмила Ильинична, вы дома? - после небольшой заминки

спросила Алла Петровна.

Да, - ответили ей. - Сейчас включу свет.

Скрипнула кровать, по полу застучали каблуки. Щелкнул выключатель.

Людмила в пальто, шапке и сапогах стояла в двух шагах от Аллы Петровны.

- Проходите.

- Ну, милочка, у тебя здесь прямо вытрезвитель, - Алла Петровна

запнулась и покраснела. - Я там, правда, никогда не была, но... ты печку-то

сегодня топила?

- Нет еще, сейчас буду, - ответила Людмила.

- Давай вместе! - Алла Петровна сняла шубу, повесила ее на гвоздь у

двери и пошла к печке.

- А я иду, смотрю, бежишь как на Олимпийских играх, - сказала она, не

оборачиваясь, ну, думаю, не иначе к Приходкиным ходила... У нее была?

- У нее.

- Да зачем тебе это нужно было? - Алла Петровна повернулась к

Людмиле. - Она же ведь... э-э... я же тебе говорила: скальп снимет - глазом не

моргнет!

Людмила молча переодевалась.

- Дайте, я сама, - она присела у печки рядом с Аллой Петровной,

отщепнула от березового полена бересты, - дрова уже были уложены в печь -

чиркнула спичкой. -Сейчас тепло будет,.. спасибо вам, что пришли!

- Да ну, что ты! Это ничего, что я тыкаю? Так удобнее разговаривать...

Что-то, знаешь ли, в голову зашло, когда увидела, как ты бежишь. Суровый

денек у тебя сегодня! - Алла Петровна все не могла найти нужный тон, - Ты

перед ней извиняться ходила?

- Да нет... то есть да. Только не перед ней, а перед Анатолием.

- Ну и как?

- Извинилась.

- Правильно. Я так о тебе и подумала.

- Что подумали? - Людмила, сидя на корточках, смотрела в огонь и

чувствовала на себе взгляд директора. Вопрос повис. л

- Что надо, то и подумала, - нашлась наконец та, что ответить, — У

тебя заварка есть?

- Есть. Сейчас чайник поставлю. Вы садитесь пока где удобней.

Алла Петровна села за стол и внимательно осмотрела комнату.

Мебель в ней была самая непритязательная: она сама выдавала эту

мебель несколько месяцев назад. Кровать, стол и три стула с кожаными

сиденьями. Кроме этого, над столом висела полка с тремя десятками книг;

среди них выделялся огромный том «Былого и дум» Герцена. На полке же

стоял небольшой переносной телевизор. На стенах висело несколько

репродукций из журналов: «Мона Лиза», «Княжна Тараканова»... Настоящей

достопримечательностью был висевший над кроватью необычайных красок

маленький детский ковер. На нем были изображены Чиполлино и Сеньор

Помидор.

- Ковер-то, наверное, заграничный? - спросила Алла Петровна.

- Ага. Я с ним все детство спала, - ответила Людмила.

- «Негусто - но чисто», - подвела итог осмотру гостья.

- Слушай, Людмила Ильинична, давно хотела тебя спросить...- Алла

Петровна чуть помедлила. - Ты зачем к нам приехала? Ну, то есть я хотела

сказать, тебя ведь сюда не распределяли, верно?

- Нет, а что? — Людмила отошла от печки и села на кровать, напротив

Аллы Петровны.

- Ничего, любопытство одолевает, административное, так сказать.

- А-а... Сейчас. - Людмила расстегнула душегрейку, сунула руки под

мышки и попробовала объяснить:

- Во-первых, мне всегда хотелось пожить в деревне, где есть лес и река.

Потом... понимаете, можно всю жизнь прожить сначала с папой и с мамой,

затем с мужем, когда такового бог даст... у меня парень есть, он теперь в

армии... - Людмила замолчала. -Спросите что-нибудь полегче, а? - сказала она,

помолчав.

- Да что уж, говори дальше! - настаивала Алла Петровна.

В общем, я хочу жить как мне хочется, 'а не как живется. Это понятно?

Потом, мне кажется, что сельский учитель — более учитель, что ли... Он

ближе и к ребятишкам, и к родителям, чем в городе. Так? Я когда была на

практике, в городе, директор обращался к нам: «Товарищи педагоги!» Здесь

же принято: «Товарищи учителя». В «педагогах», конечно, ничего

ругательного нет, но «учителя» лучше. Вот я и хотела поработать учителем... -

Людмила снова замолчала и сильно покраснела.

- Точно! - оживилась вдруг Алла Петровна. - Ты это ужасно верно

подметила! Мне и самой это иногда в голову приходило. - Алла Петровна

встала и по привычке потянулась к очкам, которых сейчас на лице не было. -

Ты сильно-то не бери в голову, что сегодня было. Это срыв. Не вагоны грузим.