Она побледнела.

– Тор, это самое ужасное известие, которое мне доводилось слышать. Я не могу поверить.

– Я бы и сам хотел убедиться, что это неправда. Но ведь кто-то же строит их корабли, кто-то ремонтирует их. Работорговцы не инженеры; они паразиты.

– Я все еще с трудом могу поверить, что существует такая вещь, как работорговля.

Он пожал плечами:

– Десять плеток убедят кого угодно.

– Тор! Ты же не хочешь сказать, что тебя секли плетьми?

– Точно не помню. Но вся спина у меня в шрамах.

И пока они шли домой, Леда не сказала ни слова.

Торби еще раз увиделся с Гаршем, а затем они отправились на Юкон в компании старой тетки, которая прилепилась к ним. У Гарша были бумаги, которые Торби должен был подписать, и некая информация.

– Позыв к действию должен поступить от Рудбеков, потому что там была законная резиденция ваших родителей. Второе – мне удалось кое-что раскопать в наших газетах.

– Да?

– Ваш дедушка оставил вам здоровую кучу акций. Обычная история: бурные восторги по поводу вашего рождения. Журнал парижской фондовой биржи перечислил их по номерам. Так что в тот день их все знали.

– Выбор средств в ваших руках.

– Но я не хочу, чтобы меня подозревали в связи с вами и с Рудбеками, пока судебный пристав не воскликнет: «Слушайте! Слушайте!» Вот почтовый адрес, по которому вы можете найти меня… в крайнем случае, по телефону, если в этом возникнет необходимость. И собираясь на встречу со мной, примите все меры предосторожности.

Торби было затруднительно претворить в жизнь эти указания, потому что телохранитель не отходил от него ни на шаг.

– Почему бы вам или кому-нибудь другому – скажем, какому-то молодому человеку – не позвонить моей кузине и не передать ей кодовое послание? – предложил он. Ей часто звонят самые разные люди, большинство из них – молодежь. Она передаст все мне, а я уж найду возможность перезвонить вам.

– Отличная идея. Он спросит, знает ли она, сколько дней осталось на покупки перед Рождеством. Отлично: увижу вас в суде. – Гарш ухмыльнулся. – Похоже, что это будет весьма забавно. И очень, очень дорого для вас. Пока.

– Никак ты неплохо отдохнул? – Дядя Джек улыбнулся ему. – Ну и погонялись мы за тобой. Ты не должен был так поступать, мой мальчик.

Торби рванулся ударить его. Телохранитель отпустил его, втолкнув в комнату, но руки его были связаны.

С лица дяди Джека сползла улыбка, и он взглянул на судью Брадера.

– Тор, ты никогда не хотел признать, что мы работали на благо твоего отца и твоего дедушки. Естественно, мы лучше знали, как вести дела. Но ты доставил нам немало хлопот, и сейчас мы покажем тебе, как следует обращаться с маленькими детьми, которые не понимают хорошего отношения. Мы тебя научим. Вы готовы, судья?

Судья Брадер злобно усмехнулся и вытащил из-за спины хлыст:

– Ткни его мордой в стол!

Торби проснулся от удушья. Ну и приснится же такое! Он оглядел комнатку маленького отеля и постарался припомнить, как он здесь очутился. Они беспрестанно путешествовали, покрывая иной раз до половины планеты. Он уже стал достаточно разбираться в нравах и обычаях, чтобы не привлекать особого внимания, и новая идентификационная карточка служила ему не хуже настоящей. С тех пор как он выяснил, что подпольный мир всюду живет по тем же законам, это было уже не так трудно.

Наконец он вспомнил – он находился в Южной Америке.

Прозвучал сигнал тревоги – уже полночь, время двигаться. Торби оделся и посмотрел на свой багаж, который решил оставить здесь. Через черный ход он спустился вниз.

Тете Лиззи не нравился холод Юкона, но она смирилась с ним. Вдруг кто-то позвонил Леде и напомнил, что до окончания покупок к Рождеству осталось всего несколько дней, и поэтому им пришлось уезжать.

В Ураниум-сити Торби решил позвонить. Гарш ухмыльнулся с экрана.

– Жду вас в окружном суде по делу «графство против Рудбека», четвертый зал, в девять пятьдесят девять утром четвертого января. А теперь сгиньте с глаз долой.

Поэтому в Сан-Франциско в присутствии тети Лиззи Торби и Леда поругались. Леда хотела отправиться в Ниццу, Торби настаивал на Австралии. Торби наконец гневно сказал:

– Ну и забирай себе машину! Я куплю себе другую! – Он вылетел вон и купил себе билет до Большого Сиднея.

Там он устроил старую шуточку, проскользнув в туннеле под Заливом и, убедившись, что отделался от своего телохранителя, пересчитал наличные, которые Леда сунула ему тайком, потому что ругались они публично. У него было чуть меньше двухсот тысяч кредитов. К ним была приложена записочка с извинениями, что она не могла собрать больше, но терпеть не может иметь с собой наличные деньги.

Ожидая рейса, Торби пересчитал то, что осталось от этих денег, и понял, что должен тратить осторожно, вести себя очень рассудительно по отношению и ко времени, и к деньгам. И куда только девается и то, и другое?

В Рудбек-сити на него буквально набросились фотографы и репортеры; все вокруг так и кишело ими. Но он протолкнулся сквозь их толпу и в девять сорок восемь встретился в баре с Гаршем. Старик кивнул.

– Садитесь. Хиззонер скоро появится.

Судья вошел и, пристав, провозгласил древнюю формулу справедливости: «…да будут выслушаны обе стороны».

– Этот судья на поводке у Брадера, – заметил Гарш.

– Что? Тогда почему мы здесь?

– Вы мне платите за то, чтобы об этих проблемах беспокоился я и только я. Любой судья становится хорошим судьей, когда знает, что он под прицелом, что за ним наблюдают. Оглянитесь.

Торби так и сделал. Помещение было настолько заполнено представителями прессы, что остальным оставалось лишь стоять вдоль стен.

– Я неплохо потрудился, – заметил Гарш, – если мне будет позволено так выразиться. – Он ткнул пальцем в передний ряд. – Этот увалень с большим носом – посланник с Проксимы. А старый жулик рядом с ним – Глава Юридического комитета. И… – он замолчал.

Торби не видел дяди Джека, но судья Брадер сидел за другим столом – на Торби он не глядел. Не видно было здесь и Леды. Он остро почувствовал свое одиночество. Но Гарш, кончив формальное представление дела, сел рядом с ним и шепнул:

– Вам послание от юной леди. Она просит передать, что желает удачи.

Торби принял участие в судоговорении, только давая присягу, а затем последовали заявления, контрзаявления и предупреждения. Когда его приводили к присяге, он заметил на передней скамье отставного судью из Высшего Суда Гегемонии, который как-то обедал у Рудбеков. Затем Торби уже ничего не замечал, потому что излагал свой рассказ в глубоком трансе, в который ввел его психотерапевт.

Каждая деталь его повествования бесконечно обсуждалась и пережевывалась, но лишь однажды слушание обрело драматический характер. Брадер обратился к суду с протестом в такой форме, что по залу пронесся шепот и кто-то даже затопал ногами. Судья побагровел:

– К порядку! Бейлиф очистит помещение!

Несмотря на протесты репортеров, бейлиф приступил к исполнению своих обязанностей. Но первые ряды сидели неподвижно, не сводя взглядов с судьи. Высокий Посланник с Веганской Лиги наклонился к своему секретарю и что-то шепнул ему; тот зашелестел клавишами стенографической машинки.

Судья прокашлялся:

– …пока не прекратится подобное нетерпимое поведение… Суд не потерпит неуважения к себе.

Торби не без удивления услышал его заключительные слова:

– …из чего следует признать, что Крейтон Бредли Рудбек и Марта Бредли Рудбек скончались и ныне мертвы, став жертвой катастрофы. Да покоятся их души в мире. И пусть так и будет записано.

Судья стукнул своим молотком по столу.

– Если душеприказчики или опекуны наследников завещания в случае, если оно имеет место, присутствуют в настоящем суде, пусть они выйдут сюда.

О собственной доле Торби не было сказано ни слова. Торби поставил все необходимые подписи в комнате судьи. Ни Уимсби, ни Брадер при этом не присутствовали.